Наталья Павлищева - Пенелопа и Одиссей. «Жди меня…»
Только кому говорить, если Антиклея ушла к старому царю в его домик, а молодая, сама не своя, легла и лежала целыми днями, точно в полудреме, даже Телемаха перепоручила Эвриклее.
Пенелопа действительно лежала день за днем, с трудом поднимаясь, чтобы справить нужду и попить воды. Куски хлеба, которые ей оставляла подле ложа Эвриклея, оставались нетронутыми… Рухнула вся налаженная прежняя жизнь, и что делать теперь, непонятно. Но самое страшное — она убила человека, вернее, пугало не само убийство (это враг безжалостный и страшный), а то, как это сделала. Растерзав тело Ликета, царица словно потратила на него последние силы.
Когда Гипподамия говорила, что царицу нужно убедить встать и хотя бы поесть, мудрая Эвриклея отрицательно мотала головой:
— Пусть переживет. Такое нужно пережить.
Эвриклея не стала никому рассказывать, что они с Долионом ходили в пещеру и вынесли оттуда раскромсанное тело Ликета, чтобы предать его огню. Даже видавший виды Долион содрогнулся, увидев, во что превратила убитого Пенелопа. Все понимали, что иначе нельзя, что только это спасло и саму царицу, и всех, кто прятался в пещере, но каково молодой женщине вспоминать свои действия?
Эвриклее показалось, что целью пиратов был именно дворец, они будто знали, что охраны нет, а хозяин далеко. То, что Одиссей далеко, известно всей Элладе, а вот то, что Лаэрт не живет во дворце и больше не правит, знали немногие, разве что на самой Итаке. Обычно, если царь уплывал надолго, править оставался его отец, брат или взрослый сын. Если сын мал, то правил кто-то из родственников до возвращения хозяина. Бывало, власть переходила в руки царицы, которая правила от имени сына, но это только если нет никого другого. Но и тогда царица была правительницей лишь по названию, власть все равно оставалась в мужских руках, иначе кому защищать эту самую власть?
Для ахейцев нет ничего хуже, если дом перейдет в руки, «держащие веретено». Но у Одиссея такого не должно быть, Лаэрт хотя и немолод, но не столь стар, чтобы удалиться от дел совсем. Итака — остров небольшой, если не сказать маленький, с ним и юноша справится, если, конечно, есть толковые советчики. Но Телемах совсем ребенок, потому домом управлять должна бы Пенелопа, а вот всем царством, конечно, Лаэрт.
Хозяйка в доме женщина, но только в доме, за его пределами властвует хозяин, женщинам только указывают, что они должны сделать вне дома.
Но в доме Одиссея настоящая беда, нет ни хозяина, ни хозяйки. Лаэрт ушел жить в свой домик за городом, взяв с собой нескольких слуг и старую служанку, чтобы стряпала. А во дворце нашла коса на камень — старая царица с молодой власть не поделили, а потому каждая либо делает вид, что она главная, либо, напротив, твердит, что это ее не касается. Вернее, делали, теперь уж и делить нечего: дворца нет, а потому и власти в нем тоже.
Неудивительно, что пираты разграбили дворец Одиссея, если Лаэрт ушел, а Антиклея с Пенелопой точно кошка с собакой, таких и пограбить проще всего…
А что дальше? Эвриклея сокрушенно качала головой: разве так было, когда ее только купил Лаэрт, отдав за разумную рабыню целых двадцать волов? Но теперь Лаэрт не тот и Итака не та…
Старая царица ушла к мужу в его домик, Лаэрт хотя и не был в восторге от такого решения, но принял, жить-то негде. По дворцу неприкаянно бродили чудом уцелевшие рабы, Евринома все пыталась найти хоть что-то неиспорченное и не могла, стаскивала рухлядь в одну кучу, после каждой поломанной вещи изливая на головы супостатов очередное витиеватое проклятье. Остальные разгребали завалы и пытались отмыть стены от копоти. Конечно, не все сгорело, но обрушена даже лестница на второй этаж в женскую половину.
Пенелопа увидела в этом знак, что ей пора убираться с острова. Она не делала ничего, лежала, отвернувшись от всех и бездумно уставившись в стену. Все понимали: царица ждет вестей от отца. От рабов ничего не скроешь, хоть их и осталось совсем мало, но и они задумывались, как жить дальше.
Долион со своей семьей выживут, у него шестеро сыновей, один другого крепче, целы остались чудом, потому что работали далеко в лесу, Евмей со своими свиньями жив-здоров и даже не пострадал, а каково тем, кто стар, как Ферет или Эвриклея? Куда денется Евринома? Прома с золотыми руками возьмут плотничать, а вот Сантию?.. Гипподамия надеялась уплыть с хозяйкой, да и Евриному могли забрать с собой в Спарту, но оставались те, кому идти некуда, вся надежда на царицу, но та уплывает…
Никто не осуждал, и без того поговаривали, что Пенелопе лучше бы переждать у отца в Спарте, а теперь тем более, жить негде, не на что, невозможно. Горелые стены, пустые кладовые, все разбито и раскурочено, рабы угнаны или убиты…
Где же корабли из Спарты, где отцовская помощь? Пенелопа старательно гнала от себя мысль, что Актор мог не доплыть, попасть к пиратам или просто в бурю. Великая Зелень капризна всегда, даже если плыть только вдоль берега, мало ли что могло случиться. Что тогда? Думать о таком не хотелось, она всей душой рвалась домой в Спарту, отец не откажется принять свою дочь с внуком, тем более после того, что случилось…
Дни тянулись немыслимо медленно, казалось, время остановилось и Солнце-Гелиос гоняет своих коней по небу шагом, а не бегом. Но и ночи длинны, они вдруг стали тягучими и бесконечными…
Пенелопа мысленно пыталась разговаривать с Одиссеем, объясняя мужу, почему вынуждена уплыть к отцу.
— Я никогда не бросила бы наш дом, но его больше нет, он разрушен, даже та кровать, которую ты сделал из пня оливы, даже она сломана! Одиссей, я не могу сидеть и ждать следующего нападения. Но дело не в том, что я боюсь, нам нечего есть, у нас больше нет рабов, осталось лишь мое приданое, но его хватит ненадолго, а ты вернешься не скоро… Проклятая война уже длится столько лет, а конца не видно. Я не осуждаю, наверное, вы просто не можете взять город, стены которого выстроены богами, но что же делать нам, погибать от голода и холода? Мы чудом остались живы, я… я даже убила пирата! Своими руками зарезала, а потом еще и искромсала человека! Понимаю, что ты видишь кровь и смерть каждый день, убиваешь или ранишь, но ты мужчина и ты на войне, а каково мне, женщине, убивать?
Она мысленно рассказывала и рассказывала, казалось, так время проходит незаметней.
Временами Пенелопа принималась высчитывать, сколько дней нужно, чтобы добраться до Спарты и обратно. По ее расчетам, выходило, что Актор должен уже вернуться, а его все не было. Пенелопа начинала считать снова, прибавляла лишние дни на плохой ветер, погоду, на то, что отец не смог сразу снарядить корабли, потому что все они где-то вне Арголиды, кроме того, сейчас трудно найти надежных людей, Арголида и Эллада вообще заметно опустела, все на войне…
С Актором всего трое рабов, не самых сильных, Пенелопа не могла забирать сильных в преддверии пахоты. Этого совсем мало, да и корабль невелик, это просто скорлупка, которую волны и ветер могут унести куда угодно… Но Пенелопа упорно верила в то, что Актор доберется и вернется. Ей просто не оставалось ничего другого, как верить.
Нужно набраться терпения, скоро, совсем скоро прибудут корабли от отца, пусть всего один, чтобы забрать их с Телемахом домой. Ничего, она дождется, она вытерпит…
Сама себе царица…
— Царица…
Пенелопа вскинулась:
— Что?
— Актор…
Евринома сказала «Актор», а не «люди от Икария». Еще не успев сообразить, что для нее значит прибытие Актора одного, Пенелопа мысленно начала сопротивляться:
«Нет-нет, он просто постарался опередить остальных, чтобы принести радостную весть самому!»
Умом понимая, что Актор не рискнул бы отправляться в опасный обратный путь один, если есть возможность чуть позже плыть под защитой, она все равно уговаривала себя, что слуга не стал ждать корабли Икария, потому что те будут долго собираться. Мелькнула даже досада, что они не торопятся, а ей здесь так тяжело!
Утлое суденышко, на котором слуга плавал в Арголиду, уже ткнулось носом в песок, Актор спрыгнул прямо в воду и побежал наверх. Один…
Едва взглянув на старого раба, Пенелопа поняла, что вернулся ни с чем. Сердце упало.
— Что с отцом?
— Госпожа, дом пуст! Вернее, в нем живут другие люди. Расспрашивать у них было опасно, едва смог сбежать сам… Все, что удалось узнать: Икарий с семьей изгнан из Спарты. Проклятый Агамемнон постарался. Икарий не пожелал отправлять с микенским царем сыновей и отдать богатства на войну тоже не пожелал. Икарий слишком громко выступал против нападения на Троаду, микенский царь Агамемнон добился, чтобы его изгнали.
— Куда?
— Не знаю, твой отец не так глуп, чтобы бежать открыто, он исчез под покровом ночи.
— Знать бы, что живы…
Актор смотрел на нее почти со слезами, он понимал, каково царице получить известие об изгнании любимого отца. Если кто и был дружен с отцом, так это старшая дочь Пенелопа. Она разумней любого из сыновей Икария, именно в нее бывший соправитель Спарты вкладывал свои знания и учил практической смекалке. Пенелопа внимала, запоминала. Конечно, она уехала на Итаку вопреки воле отца, Икарий совсем не хотел отпускать дочь на далекий маленький остров на самом краю Эллады, но Пенелопа поступила по-своему. И вот теперь дочь далеко от отца, а ей очень нужна помощь.
