Галина Романова - Иван Берладник. Изгой
- Княже, - Иван прижал руку к сердцу, - мои вой давно к походу готовы. Хоть сейчас в седла и на бой!… Только обидно мне, что не со мной твои беседы. Аль я тут лишний?
- О чём ты? - Всеволод нахмурил седеющие брови. - В толк не возьму…
- Так ведь война, князь!
- А! - Ольжич рассмеялся. - Помстилось тебе, Берладник! Не про твой Звенигород речь. Идёт на ляхов Игорь - добывать престола свату моему Владиславу Болеславичу. Тот по окраинным городам полки сбирает.
- А как же я? - Ивану показалось, что он ослыдался. Виданное ли дело - ведь Всеволод Ольжич обещался!
Тот усмехнулся, видя затуманившееся Иваново лицо, потрепал его по плечу:
- Не бойся. Настанет и твой черёд. Слово великого князя в том!
3Черёд настал скорее, чем Иван думал.
Поход в Польшу был короток и неудачен. Сперва Игорь Ольжич быстрым наскоком настиг четверых младших братьев Владислава Болеславича, сидевших вместе в маленьком городке недалеко от Кракова. Не ожидая увидеть под стенами огромного русского войска, младшие Болеславичи без лишних споров согласились уступить старшему брату королевство, и, воротив себе трон, Владислав немедленно пожаловал русским в вечное владение городок Визну.
Обрадованный Игорь воротился с победой. Его не огорчало даже то, что мало пришлось забрать полона - слишком спешили туда и обратно, хватали лишь то, что успевали на ходу. Город Визна был сам по себе достаточным приобретением.
С тем он воротился в Киев, принеся радостные вести брату Всеволоду. А вскорости по его следам, загоняя коней, прискакал вторично изгнанный Владислав. На сей раз восстал сам народ, и усмирить бунт черни и примкнувших к ней можновладцев ещё нетвёрдо сидевший на троне король не мог.
Он сидел в палатах великого князя, усталый с дороги и говорил хриплым голосом:
- Дай мне полков, Всеволод. Ещё полков дай! Нонче сам пойду да тех бисовых детей самолично наказую!
Всеволод сидел, развалясь. Ночью ему было худо, слабость ещё не прошла, и он был раздражителен. Скрывая недомогание и злость, покачал головой:
- Уж прости, дорогой сват, но ныне не о том думки мои. Спешу я собрать рати на Владимирку Володаревича Галицкого. Пойду у него воевать волости Звенигородские. А тамо, глядишь, и до тебя сызнова черёд дойдёт. Звенигород - он к Польше близок. Считай, самое приграничье…
Владислав выпрямился. Он понял князев намёк и кивнул головой:
- Добре. Нехай всё так будет!
Вот так и дошёл черёд до Ивана Ростиславича. Сам Всеволод, собирая рати, говорил: «Пошли Звенигород для Берлади добывать!» Решив в случае победы сразу, с пределов Звенигородских, заручившись поддержкой нового тамошнего князя и взяв его дружины, отправиться в Польшу, Всеволод собирал огромную рать. Шли почти все, кто два года назад ходил на Галич, - поднялись Киев, Чернигов, Переяславль, Смоленск, Туров, Владимир-Волынский. Пришли и союзные половцы, которых привлекла возможность безнаказанно пограбить русские города. Они уже прошли, не тронув, Поросье и лишь облизнулись на стены Торческа, Богуславля, Канева и Триполя. Теперь они хотели наверстать упущенное возле Теребовля, Плесненска и Бужска.
Выступили ранней весной. Иван Ростиславич ехал, словно на горячих угольях - поминутно привставал на стременах, тянул шею вдаль и разве что не самолично скакал в дозор, который высылало войско впереди себя. Конь под ним тоже плясал, грыз удила и норовил пуститься вскачь.
Дружинники, ехавшие следом, видели нетерпение своего князя.
- Ишь ты, как домой-то спешит! - переговаривались они. - Ну чисто бы взял и полетел!
- А ты чо думаешь? Ему, что ль, охота чужой хлеб задарма есть? В чужом дому горек хлеб, а на родной земле и чёрствой корочке будешь рад!
- То-то и оно, что на чужой! А после чего?
- После? Он - князь, а мы при нём. Аль не мило?
- Эх, братцы, - воскликнул один из дружинников, звенигородец, - аж сердце заходится, как подумаю, что на родину ворочаюсь! У меня там лада оставалась в посаде. Дождалась бы…
- Дождётся, коли замуж не пошла, - охлаждали его пыл.
- Дождётся, - уверял звенигородец, - ежели муж не прибил за какую провинность…
Он замолчал, мечтая о запретных ласках чужой жены.
От Котельницы свернули чуть южнее, чтобы, пройдя через Межибожье, выйти к Звенигороду короткой дорогой. Дальше лежал Теребовль - город, в котором княжил, а позднее и умер Василько Ростиславич. При нём был Теребовль одним из набольших городов Червонной Руси - он да Перемышль, да Звенигород, да Дорогобуж. Галич поднялся позднее, когда из Перемышля туда переехал Владимирко Володаревич.
Вскоре ранняя весна проявила свой капризный норов. Стало быстро теплеть, зарядили проливные дожди. Они в три дни согнали весь снег, так что к берегу Серета, на котором стоял Теребовль, войска подходили с трудом. Вдоль обочины дороги тут и там торчали брошенные сани - одинокие, задравшие к небу оглобли. На них везли сено и зерно коням и еству для людей, брони и оружие для ополчения. Теперь всё это либо по-половецки вьючили на заводных Коней, либо тащили на себе. Кое-кто из бояр, посметливее, в деревнях отнимал у мужиков подводы, куда переваливал своё добро. Но большинство пешцев месили весеннюю грязь ногами. Часть сена и зерна пришлось-таки бросить и перебиваться тем, что грабила в деревнях.
Сам Серет переходили осторожно - весна и тут потрудилась. Лёд темнел, под ним собирались пузыри воздуха, порой опасно трещал под ногами. В конце концов река не выдержала - лёд треснул как раз на середине. Прежде, чем успели спасти, под лёд утянуло подводу с поклажей и троих мужиков.
Дожди продолжали идти, и дороги раскисали ещё пуще.
- Неласково встречает нас твоя вотчина, - усмехался Всеволод, поглядывая на Ивана. Тот не обращал внимания на дождь. Мокрые волосы прядями прилипли ко лбу, вода текла по лицу.
- Ласково-неласково, княже, но это моя земля.
- И то верно, - вздохнул Всеволод. - Родину, как мать, любят за то, что есть.
- Токмо, чую - поморим мы и коней, и людей в этой грязи и сырости, - встрял в беседу Игорь Ольжич. - Припас, какой не бросили, подъеден. А нам ещё в Польшу идти…
- Ничо. Наше от нас не уйдёт!
Иван с некоторой тревогой ждал, что изголодавшиеся смоленские, туровские и переяславльские ратники примутся шарить по домам в пригородах Звенигорода и пустошить его деревни. Эдакую рать прокорми! Да ему самому ничего не останется! А ведь ещё придётся собирать рати на новую войну со стрыем Владимирком… Добро, что поможет опять Всеволод. Но он сам говорил - у него война с Польшей не закончена. Что же будет?
…Но все тревожные мысли разом выскочили из головы, когда над берегом Боброка увидел Иван знакомые бревенчатые стены Звенигорода. Не веря глазам, он привстал на стременах, кинул к бровям правую руку, а левую, бросив повод, прижал к сердцу. Вот-вот зайдётся птицей и полетит к родному городу!…
Хоть и не в Звенигороде увидел свет Иван Ростиславич, а в знатном Перемышле, прикипел он сердцем к этому городу. Здесь он отходил душой после смерти отца и неправды, учинённой над ним стрыем, здесь почувствовал себя князем, отсюда судьба позвала его в дорогу. Круг замыкался - поплутав, изгнанник ворочался домой. Взор уже узнавал, казалось, крыши боярских теремов и сам княжеский терем. Там ждёт его мать. Там ключница Милена. Там…
Иван обернулся на своих дружинников. Ехавший впереди Мирон быстро отвёл глаза, чтобы князь не заметил, как ярко они блестят.
- Места наши, родные, - сказал Иван. - Чуешь?
- Чую, - кивнул, ответив чужим голосом, Мирон.
- Вскорости дома будем. Ты жену обнимешь, я - мать…
Дружина попритихла. Люди вспоминали родных и близких, оставшихся в Звенигороде или иных местах, гадали, суждено ли им ещё увидеться.
Воевода Ивач Халдеев был и зол, и горд Князевым поручением.
Услышав от перебежчиков с порубежья о том, что идёт на него с несметной силой Всеволод Киевский, Владимирко Володаревич, черно ругнувшись, велел собирать боярский совет и на нём объявил о начале войны. В тот же день ударило на площади перед храмом Успения Богородицы вечевое било, народ вывалил на площадь, крича и ссорясь. «Не пустим князя от себя! - чаще других раздавались крики. - Не то Придёт Киевский князь да всех нас с животами И возьмёт!»
Вечевая ступень стояла недалеко от княжьего терема, и гул толпы был слышен с широкого гульбища, по которому прохаживался князь Владимирко, Не разбирая отдельных голосов, он слышал своё в далёком невнятном шуме.
