Евгений Маурин - Кровавый пир
Вскочил он ни свет, ни заря: освободитель не назначил времени своего прихода, и надо было быть готовым. Но прошло утро, на ближайшей колокольне пробило двенадцать часов, час, два, а никто не являлся.
Вдруг около трех часов в ворота въехала простая деревенская телега с сеном. С облучка соскочил молодой мужчина – по виду самый обыкновенный крестьянский парень из предместья; он быстро подошел к выбежавшему ему навстречу Плэло и, показывая на захваченный им с телеги узел, сказал:
– Скорей, гражданин! Нельзя терять ни одной минуты! Через четверть часа здесь будут полиция и солдаты! Скорей, в комнату!
В узле оказались черный костюм, какой обыкновенно носили юристы, и затрапезный наряд крестьянки.
– Скорей! – командовал «спаситель». – Бороду и усы долой! Вот так! Теперь оденьте костюм. Отлично! А теперь юбку и кофту. Великолепно! А теперь позвольте превратить вас в старуху! – и он достал из узла седой парик и принадлежности для грима.
Как раз в тот момент, когда лицо графа наполовину было превращено в физиономию старой крестьянки, в комнату вошла старая Целестина. В первый момент старуха в недоумении остановилась, но затем залилась старческим, дребезжащим хохотом.
– Господи, Боже милостивый! – хохотала она, хватаясь за бока. – Все такой же, мой дорогой, милый бариночек! – Любил в детстве проказы, нечего грех таить! Ишь, как принарядился! Уж, наверное, понадобилось к какой-нибудь красавице в дом пробраться. Знаем мы эти штуки, знаем!
– Мари, да убери же ты старую идиотку! – раздраженно крикнул Плэло.
Прибежала Мари и увела смеющуюся, причитавшую старуху. Тем временем маскарад графа Плэло закончился. «Спаситель» захватил обе корзины с «зеленью», сунул их в сено, усадил Армана, уселся сам и крикнул:
– Готово! Эй, девушка, запри-ка ворота за нами, да когда будут стучаться, не отворяй сразу!
Телега двинулась в путь. У окна вслед ей смотрела старая Целестина, не перестававшая смеяться и желать «дорогому бариночку» успеха в его любовном приключении.
Очень скоро графу пришлось убедиться, что «спаситель» явился в самый решительный момент: когда телега повернула за угол узенькой улички, навстречу показался целый отряд конных и пеших солдат. Произошло даже легкое замешательство, вызвавшее поток проклятий со стороны предводительствовавшего отрядом Крюшо. Но отряд посторонился, и телега благополучно проехала дальше.
Они проехали несколько пустынных улиц – в этот день было назначено гильотинирование целой партии осужденных, и все население беднейших кварталов устремилось на это зрелище, интерес к которому все еще не уменьшался. Наконец они остановились около колоды, где крестьяне, приезжавшие из ближайших деревень, обыкновенно поили лошадей. У колоды стояла привязанная верховая лошадь, на пороге ветхого шалаша мирно дремал сторож при колодной помпе.
– Он не скоро проснется! – заметил возничий, показывая пальцем на дремавшего. – Об этом уж позаботились! Но нельзя терять ни минуты! Слезайте!
Возничий сорвал с Плэло платок и парик, помог освободиться от платья, достал коробочку с каким-то жиром, помазал им лицо графа, и, вытерев его затем чистым платком, стер таким образом весь грим.
На всю эту процедуру ушло не более минуты. Затем все с той же деловитой молчаливой быстротой возничий подошел к верховой лошади, мирно дожидавшейся у колоды. По бокам седла были привешены два дорожных мешка. Из одного из них он достал дорожную шляпу и с поклоном подал ее графу, затем вытащил из телеги обе корзины с «зеленью», подстелил в мешки сена, опорожнил туда содержимое корзин, бросил женское платье, корзины и парик в телегу, хлестнул лошадь так, что она во всю прыть понесла воз с сеном куда глаза глядят, и сказал, обращаясь к графу:
– Соблаговолите выслушать инструкции и помнить, что от точного выполнения их зависит ваша жизнь. Вы сядете на ту лошадь и отправитесь в Корбейль, не мешкая и не останавливаясь нигде по пути. Туда вы прибудете часов через шесть: лошадь очень вынослива и выдержит этот путь. В Корбейле вы остановитесь в гостинице «Золотой лев». Перед самой гостиницей к вам подойдет человек, который скажет «Крест и лилия». Этот человек сообщит вам дальнейшие инструкции. Вот вам пропуск и документы.
– Но позвольте же мне узнать, кому я обязан…
– В свое время вы все узнаете, а теперь не тратьте времени попусту и торопитесь!
– Так позвольте же мне хоть вознаградить вас.
– Я уже вознагражден тем, кому нужно ваше спасение. Еще раз повторяю: не мешкайте!
Граф вскочил в седло и поспешно направился к заставе.
IV
В беде
На следующий день после решительного объяснения Фушэ опять зашел к Крюшо. Он пришел сообщить ему кое-какие подробности относительно той самой жирной птицы, которую предстояло поймать Жозефу.
Фушэ сказал ему, что подозрительного человека зовут, «гражданин Рибо», но каково настоящее его имя, пока еще неизвестно. Достоверно только то, что под его личиной скрывается один из опаснейших роялистских вождей и на днях ему передадут кругленькую сумму для нужд вандейских мятежных шаек. Поэтому пока Крюшо должен только осторожно выслеживать мнимого Рибо, не предпринимая никаких мер и никому ничего не сообщая.
Через день Фушэ зашел опять, сообщил, что завтра выезжает в Лион, но перед отъездом успеет повидаться с агентом и даст ему все инструкции относительно как этого дела, так и приготовлений к празднеству в честь Разума. Действительно, что касалось первого, то Крюшо мог быть удовлетворен: Фушэ доставил ему такие сведения, от которых у агента даже под ложечкой засосало! Теперь освобождение из-под ярма было так близко, так близко!
Подумать только: завтра, по точнейшим сведениям Фушэ, мнимый Рибо должен будет получить обещанную сумму! Одновременно с этим его посетят два опаснейших шуана, уже давно скрывающихся в Париже. Захват всей этой троицы так выдвинет Крюшо, что Фушэ будет нетрудно добиться назначения его на ответственную должность куда-нибудь в провинцию, где он, Крюшо, уже может не бояться преследований за старые грешки. Но чтобы предприятие удалось, необходимо проявить большую точность и тонкость.
Визит шуанов к мнимому Рибо назначен ровно в три часа. Если Крюшо явится слишком рано, он спугнет птичек и захватит одного только Рибо, но без всяких улик, а главное – без денег. Если он явится слишком поздно, то все птички могут успеть сбежать. Поэтому Крюшо должен поступить так. Он возьмет конных и пеших солдат и сейчас же после трех часов окружит цепью весь квартал, а сам с остальными двинется в саму берлогу. Тогда, если даже молодчикам удастся выбежать через какой-нибудь тайный ход, то далеко они не уйдут!
Крюшо был в восторге от этих детальных сведений самого плана, казавшегося ему необычайно остроумным. Да, в этом деле можно действительно выдвинуться!
Адель, выслушав его восторги, спросила:
– Так как же ты решаешь? Значит, от бегства ты уже отказываешься?
– Видишь ли, – ответил ей Крюшо, подумав, – я попытаюсь перехитрить эту лису – Фушэ. Если дело окончится так, как я рассчитываю, то мне не трудно будет самому выхлопотать себе назначение в провинцию. Тогда к чему бежать? Если же птички окажутся не из таких важных, как предполагает Фушэ, или, если мне будет отказано в моем ходатайстве, тогда придется спасаться, потому что дразнить Робеспьера я больше не согласен! Во всяком случае, когда Фушэ вернется, меня не будет в Париже, так что участвовать в придуманном им маскараде я не стану!
– Что ж, я сама рада буду, если удастся остаться во Франции, – ответила Адель. – Знаешь ли, ведь я пошаталась по разным заграницам и скажу тебе, что нигде наш брат не чувствует себя так привольно, как во Франции. А потом это и для меня самой вернее. Кто тебя знает: скрывшись за границу, ты, пожалуй, еще махнешь на меня рукой.
– Как тебе не стыдно, Адель! – с искренней укоризной воскликнул Жозеф. – Разве я давал тебе когда-либо повод сомневаться в моей любви?
– Та-та-та, друг мой! Все это очень хорошо звучит, а на деле… Я ведь старею, Жозеф; только чудом я так моложава на вид. Но пройдет еще несколько лет, и природа возьмет свое!
– Все равно я никогда не разлюблю тебя! Ведь и я не так уж молод! А главное: мы с тобою – одна душа. Где я найду другую такую подругу? Нет, Адель, я никогда не изменю тебе, на мою верность ты можешь положиться!
– Верность! Это – слово придумано людьми для собственного утешения. Верной бывает только женщина, да и то когда она начинает стариться. Разве я знала когда-нибудь прежде, что значат «искренняя любовь», «верность»? Словно мотылек, я перепархивала от одного наслаждения к другому, не заботясь о том цветке, с которого только что упорхнула. Только под старость мы начинаем жадно цепляться за свое ускользающее очарование, только под старость ухватываемся за одного, кто сосредоточивает на себе всю нашу позднюю любовь. А уйдет этот «один» – кто тогда захочет взглянуть на нас? С ним уходит все прошлое, все право на личное счастье. Для меня ты – этот самый «один», «последний»… Но не таковы вы, мужчины; вы – до смерти мотыльки.
