Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 1. Голубые мустанги
Тимофей Иванович еще что-то говорил, но Хатидже уже плохо воспринимала слышимое. Хозяйка заметила состояние несчастной гостьи:
- Ну, все! Утро вечера мудренее. Спать пора, а утром договорим.
Антонина Васильевна занялась приготовлением постели для гостьи на кушетке в углу, сами же хозяева ушли спать в другую комнату.
Хатидже заснула сразу же. Снилось ей, что она в "родном" вагоне с детьми...
А Тимофей Иванович вышел в ночную прохладу, и стоя у сарая задумался над неуспокоенной изощренностью властей. Он смотрел в степь, туда, где густая чернота затянутого тучами неба не освещалась ни единой звездочкой, ни самой малой искоркой света. И вдруг в этой беспроглядности, где взгляду не на чем было остановиться, возникло движение, какое возникает в колдовской чаше гадалки, вызвавшей запредельного духа, или, чтобы всем было понятно, какое возникает в искривленном зеркале, которое еще и вращается вокруг накренившейся оси. И оказалось, что есть во Вселенной особая темнота, которая чернеет мрачной круговертью даже на абсолютно черном фоне.
Тимофей Иванович тряхнул головой, чтобы отогнать представшее перед ним наваждение. Но черный изгиб пространства уже скрылся, и нечаянный свидетель происшедшего облегченно рассмеялся.
- От свежего воздуха закружилась, видно, голова. Да и спать пора! – и он пошел в дом.
Утром Хатидже чувствовала себя очень стесненно. Еще до завтрака высказала робкое предположение, что, может быть, ей все же пойти и заявить, что она не преднамеренно отстала от эшелона. Антонина Васильевна, которая полночи обговаривала возможные варианты с мужем, без обиняков ответила на это, что большей глупости представить себе нельзя.
Когда попили чаю, Антонина Васильевна вышла в другую комнату и вернулась с чем-то, завернутым в голубую салфетку.
- Вот, - проговорила она, разворачивая салфетку. - Это паспорт моей покойницы тети, перед приходом немцев умерла. Поглядим, подойдет ли вам.
Тимофей Иванович тоже встал и заглянул в паспорт и потом поднял глаза на ночную гостью.
- Может сойти, если волосы обрезать и собрать пучком, - засмеялся он.
С фотографии на паспорте смотрела старая женщина лет шестидесяти, длиннолицая, худая.
- Форма глаз и бровей совпадают, - тоже весело рассмеялась Антонина Васильевна. - Тетя Валя постарше, но это ничего, состарить - не омолодить.
Хатидже тоже встала и заглянула в паспорт. Ей показалось, что они с тетей Валей совершенно не схожи и этот документ никак не может ей пригодиться. Огорченная она взяла протянутую ей книжицу. Валентина Степановна Иванько, украинка, год рождения 1885 - на пятнадцать лет старше. И, главное, не похожа, совсем не похожа!
- Все! Теперь вы тетя Валя - так и буду называть! А муж называл покойницу Степановной - так и будет величать!
- Но ведь непохожи мы! - с отчаянием воскликнула Хатидже. - Поймают меня на обмане!
- Да кому надо вас... ой!.. тебя, тетя Валя, ловить! Это на крайний случай, а на этот самый случай и платочек повязать можно по-старушечьи, посмурнее глядеть. Главное - глаза и брови одинаковые. Да и нос горбонос! - опять веселилась Антонина Васильевна.
- Похожа, похожа! Очень хорошо подошел документик! - Тимофей Иванович тоже был доволен.
Поддаваясь хорошему настроению хозяев, Хатидже-ханум опять внимательно изучила фотографию. Да и чего там было изучать, господи! Старый маленький фотоснимок, женщина на нем по типу лица и вправду была схожа с ней. Конечно, ежели подвергнуть фотографию экспертизе, то идентичность можно опровергнуть. А так, на быстрый взгляд, вполне сойдет Хатидже за Валентину...
Так и осталась Хатидже у добрых людей в ипостаси их тетки Вали. Порассказали они своей тетке об ее былой жизни, о родственниках, и вместо татарки Хатидже появилась украинка бабуся Валентина.
Глава 9
Большие оранжевые абрикосы плавали в обширной луже. Камилл снял ботинки, затолкал в них носочки и полез за абрикосами. Сразу же поскользнулся на илистом дне и шлепнулся в лужу, которая представляла собой, если быть точным, затопленный ночным ливнем участок заброшенной проселочной дороги. Было обидно и противно, его шорты были в желтой жидкой грязи. Но вокруг была вода, и он пучком травы смыл грязь с мокрых шортов и с тела. Затем вновь осторожно полез за манящими абрикосами. Оказалось, что под водой, доходящей порой ему до колен, есть участки с травой, и, отыскивая их пальцами ног, можно не скользить и устойчиво перемещаться по акватории. Сразу же отправляя абрикосы в рот, он понял, что среди них большинство пропитаны теплой водой и потеряли свой вкус, а встречаются и нормальные - видно упавшие недавно. Он сообразил, что в высокой траве на обочине должны быть сухие вкусные плоды.
Над затопленной дорогой нависали из-за глиняного забора мощные деревья с темной рельефной корой, ветки с ярко зелеными листьями были усыпаны плодами. Ночная гроза, сопровождавшаяся сильным ветром, растрясла деревья, и созревшие золотые плоды обильно усеяли землю. Не удаляясь от нависших веток Камилл, нашарил в траве множество плодов, пусть и разбитых, но спелых и вкусных. И тут он увидел, что на него молча глядит стоящая в проломе стены женщина в странном одеянии - в длинном белом платье, в темной безрукавке и с большим белым платком на голове. Камилл был напуган внезапным появлением молчащего соглядатая, так же, как и самим фактом, что его застукали за собиранием урожая чужого сада. Необычность одеяния женщины усилила степень его потрясения. Та, увидев его испуг, стала кричать и махать рукой:
- Кет! Йокал! Уходи! Исчезни!- сама, видно, испугалась появления неведомого мальчишки в странной для этих мест одежде.
Торопливо сложив собранные плоды в кепчонку, Камилл ретировался. Но, поспешно убегая, он радовался, что несет папе и маме вкусные абрикосы.
Перед этим, как только примерно полсотни переселенцев, сгрузили с машин на главной деревенской площади, Камилл обежал вокруг всю эту площадь, обнаружил небольшой пруд, обнаружил большое дерево, на котором зрели незнакомые белые ягоды, похожие на шелковицу, у которой в наших краях плоды темно красные и чуть кисловатые. А эти ягоды, тоже оказавшиеся шелковицей, то есть тутовником, были большие и медово сладкие. Камилл очень хотел есть, папа и мама тоже были голодны. Услышав их слова, что хорошо бы сейчас съесть чего бы ни будь горяченького, мальчик быстренько набрал полную кружку тутовника, тут же соорудил самодельный очаг из двух камней и налив в кружку воды вскипятил ее - чем не горяченький компот из свежих ягод. Все это он сделал очень оперативно и гордый поднес кружку с варевом родителям. Искоса подозрительно взглянув на что-то белесое в кружке, отец все же отхлебнул, и с неудовольствием, вызванным то ли разочарованием от вкуса испробованного, то ли от нервозности ожидания дальнейшего развития событий, вернул Камиллу кружку без доброго слова. Мама тоже отпила из кружки, предварительно спросив, что это такое.
- Компот, - с некоторым вызовом ответил Камилл.
Мама все же заметила его назревавшую обиду, поняла и, сделав еще глоток, вернула кружку.
- Спасибо, сынок, очень вкусно.
Камилл теперь тоже попробовал своего компота и понял, что больше никогда не будет варить компот из тутовника, а будет потреблять его только в сыром виде. Конечно, мальчик был огорчен неудачной попыткой накормить своих родителей, ему было обидно, что не услышал одобрения от отца. Разочарованный он продолжил обследование местности и, завернув за длинный земляной забор, обнаружил выше обрисованную водную поверхность с абрикосами. И вот теперь он принес своим голодным родителям целую шапку по настоящему хорошей еды. Отец с посветлевшим лицом погладил его по голове, а Камилл опять, уже с матерчатой сумкой, отправился за угол того же забора, чтобы набрать абрикосов. Узбечки в проломе не было, и мальчик собрал в траве немало плодов и вновь поспешил к своим. На это раз хватило и бабушке, и теткам, и кузенам с кузинами...
Всех прибывших распределили по домам сельчан, причем по домам рядовых колхозников - никто из колхозного начальства не принял к себе ни одного переселенца. Маленькая семья Камилла, и с ними вместе две тети с детьми и бабушка, были поселены в чистом глиняном домике недавно пришедшего с войны с ранением молодого узбека. Хозяин дома вместе с женой перешли жить в пристройку, а в основных двух комнатах расположились ссыльные крымчане.
Все казалось Камиллу не настоящим, временным. Стояли жаркие влажные дни. Вокруг селения было много озер, поросших камышом. Странно, но некоторые озера были с водой мутной, цвета жидкого кофе с молоком. В других же озерах вода была кристальной чистоты, и, остановившись неподвижно на берегу, можно было видеть, как из подводных зарослей выплывают большие рыбы. Набравшись терпения и простояв бесшумно над водой можно было наблюдать охоту затаившейся в водорослях щуки за мелкими рыбешками. И когда взмахнешь рукой, разгоняя беспечную подводную шушеру, щука зло посмотрит на тебя из прозрачной толщи, ударит хвостом и уйдет в заросли. Узбеки объяснили, что воду из прозрачных озер и арыков пить нельзя. Питьевой же была мутная вода, которую отстаивали в больших глиняных кувшинах, и которая тоже становилась прозрачной, но вкусной ее вряд ли можно было назвать. Кстати, озера с мутной водой оказались просто разливами многоводных арыков, которые во время дождей переполнялись выше всякой меры и даже грозили наводнением.
