Георгий Лосьев - Сибирская Вандея
Васька Жданов доложил Губину в Колывани:
– Управились…
Михаил Дементьевич ухмыльнулся.
– Ладно… Фунтами уплатили-то, али как?
Тут и Жданов ухмыльнулся:
– Как есть – фунтами, Михаил Дементьич! Только – русскими.
Жданов вытащил из кармана трехфунтовую гирьку на сыромятном ремешке, подбросил кистенек на ладошке.
Губин вышел из гостиной, принес в «кабинет» две золотые десятки. Подал Жданову.
Тот, не принимая денег, сказал скромненько:
– По условию бы, Михаил Дементьич… Уговор на берегу, а не в лодке. Свату да крестному – первый поднос. Лиха беда – начало. Еще сгожусь!
– Ну, ты говорун!.. Ладно, не скули.
Губин добавил к двум еще два золотых кругляка.
– А Афоньке? По условию, опять же…
Губин насупился.
– Грабишь, Васька!.. – Но достал пятый золотой. – Отдай и тому жигану. Хватит с него: все одно муку с баржи воровать станет… Грабители!.. Подумаешь, старикашку плешивого приголубить!.. Концы-то где?
– Это уж, как положено, по сказке: концы – в воде, а башка… в земле. Гожо?
– Ох и сволота ты, Васька! – одобрил хозяин. – Хвалю, хвалю! Ищи-свищи, узнай безголового!.. Молодцы!..
– Походец бы, Михаил Дементьич… Надбавки, хочу сказать… За особое усердие.
Губин налил Жданову полстакана самогона, а когда тот осушил посудину, сложил толстые, похожие на сосиски, пальцы в кукиш.
– На-кось, закуси троеперстием, Васенька!..
Все ближе подходили праздники. И Первомай, и пасха – что кому любо.
Однажды в бурную ночь, когда река Чаус и Обь-кормилица уже совсем засинеледили и ездить зимними речными трассами стало почти невозможно, в пригоне хитрой избушки возле вымороженной баржи собралось больше десятка подвод.
Кто в кошевке, кто на телеге – съехались, несмотря на непогодь и распутицу.
В жарко натопленной горнице сидели вокруг стола «рыбаки». Были здесь елейный старец Базыльников, мрачный пьяница кулак Потапов из соседнего села Вьюны, прапорщик Сенцов, организатор прошлогодней дружины святого креста, мельничиха Настасья Мальцева, открыто поносившая советскую власть, заказывавшая панихиды за упокой души раба божия Александра Васильевича Колчака и иже с ним убиенных Иркутской Губчека, – миллионщица, ходившая козырем: все, кому на помол, – к Настёнке челом бить.
И еще много «рыбаков» из дальних селений.
Среди собравшихся особо выделялись тощий и длинный – «коломенская верста» – учитель Груздев, в прошлом расстриженный вольнодумец-псаломщик, и румяный, пухленький, моложавый – яблочко наливное – лавочник Горбылин из Старо-Дубровина.
Ломился от изобилия праздничный стол: бутылки с давно позабытыми этикетками, графины, осетрина заливная, жареная гусятина, поросенок, в соуснике жестокий хрен – мечта выпивох.
Но все были как стеклышко, хотя подружка Селянина (так, жена не жена, – сожительница) по-хозяйски кланялась в пояс, приговаривая:
– Питайтесь, гостенечки дорогие, питайтесь… Кого величаться-то? Свои люди, не обессудьте, коли чо не по-благородному, у нас, чать, мужики – не дворяне…
Но свои люди угрюмо слушали доклады с мест. Вел совещание представитель эсеровского Центра инструктор Томского Губоно Рагозин-Галаган.
Главарей колыванского подполья Губина и доктора Соколова пока не было, зато в самый разгар прений по докладу Дубровинского комитета подкатила пара с бубенцами. Прибыл бравый воин с лицом, попорченным чоновской шашкой, есаул Самсонов.
Был он один нетрезв. И зело.
– …Информации Тропинской и Дубровинской групп меня не устраивают, – подытожил доклады уполномоченный эсеровского Центра, стоя в тени от лампы, спиной к печке, и поглаживая на руках хозяйского кота. – До сих пор не вывезли винтовки. Почему? – тон был командный.
– Я спрашиваю вас: почему?
– Боязно, – пробормотал бывший псаломщик Груздев и шмыгнул носом.
– Спасибо за откровенность! – Галаган скривил губы. – Так вот, чтобы вас подбодрить, приказываю: сегодня же увезите с собой по ящику винтовок. Получите у господина Седых. Слышите? Иннокентий Харлампиевич, выдайте представителям Тропинской и Дубровинской групп по десять винтовок.
– Слушаюсь. Выдам…
– А я все одно – не приму! – взвизгнул дубровинский лавочник, человечек-яблочко, Горбылин.
– Почему? – Глаза у Галагана заблестели, он скинул кота и шагнул к лавочнику. – Почему?! Боитесь тоже? Смотрите, почтенный, за отказ от поручения… Словом, вы подписку давали, а с нарушителями подписки разговор короткий, с трусами – тоже!..
Собравшиеся переглянулись.
– Тут у нас, господин, сумнение есть… – поднялся с места Базыльников. – Такое, значится, дело: мы все друг дружку досконально знаем, а тебя – впервой видим…
– Письмо получили? – с холодным высокомерием спросил Галаган.
– Так ить… письмо – оно гумажка, а какой вы человек – это нам неизвестно.
– Что ж вам еще, мандат нужен?… Вот эту штуку знаете? – порывшись в кармане, Галаган вытащил дырявый рубль и со звоном брякнул монетой о тарелку.
Но заветный рубль не произвел здесь впечатления. Базыльников, переглянувшись с соседом Потаповым, сказал гнусаво, не твердо:
– Рупь, оно само собой… Только тут рупь твой – дело десятое.
И Потапов прохрипел:
– Ты над мужиками брось куражиться.
Несколько человек враз выкрикнули:
– Крест кажи!
– Без креста тебе воли не даем!
– Доставай, представитель, крест нательный!
– А-а-а!.. – протянул Галаган. – Что ж, это правильно. И по мне – так: без креста вообще человека нет…
На местах загалдели:
– Вот этта – верно!
– Без креста ходют одни большевики-антихристы, сатанинские слуги!
– Ну-кось, открой ворот.
Галаган широким жестом расстегнул френч и вытащил на ламповый свет черный шнурок-гайтан. Перед глазами собравшихся сверкнул золотом литой массивный крест.
– Осьмиконечный! – радостно, возбужденно крикнул кто-то, и совсем восторженно Базыльников заявил:
– Наш человек! Теперь видать.
– Вестимо, наш, – рассудительно сказал Седых. – Я ж упреждал… Ну, спаси те бог, господин Рагозин… уважил народ, прямо скажем – во, как уважил! А вы, – Иннокентий Харлампиевич строго посмотрел на дубровинского лавочника и разжалованного псаломщика, – ты, Горбылин, и ты, Груздев, – «боязно!» – И еще раз передразнил: – «Боязно!» Прадеды наши, борясь с супостатом-антихристом, огненное крещение принимали, на дыбу шли, им не боязно было? А я намедни скрозь саму что ни на есть коммунию, с Кривощекова в Колыван два ящика винтовок провез – мне не боязно?… А Селянин, который баржу с хлебушком стережет, – ему не боязно? Все мы на порохе сидим и за народ муки принять готовы, нам как?… «Боязно» ему, вишь! Пошто веру страмите, Груздев и Горбылин?! За отступничество, сами знаете, поди, – иудина казнь, на осине.
Груздев встал и смиренно поклонился:
– Простите, Иннокентий Харлампиевич… И вы все, земляки, простите за искушение… бес попутал. Сделаю, все сделаю, как велено: отвезу ружья и раздам кому приказано…
Горбылин тоже поднялся.
– А ты? Сполнишь, что ли? – жестко спросил Седых.
– Сполню. Извиняйте… Гордыня обуяла.
Иннокентий Харлампиевич вдруг бухнулся перед Галаганом на колени.
– Прости и ты нас, господин Рагозин… Серость наша, скудны умишком.
Галагану этот спектакль понравился. Бросился к Иннокентию Харлампиевичу, поднял с полу, усадил старика на табуретку:
– Что вы, что вы, господин Седых!.. Разве можно обижаться на проверку святым именем христовым!.. Мы – не коммунисты, а русские люди, пожалуйста, не извиняйтесь… А теперь перейдем к затонским делам. Рассказывайте, Иннокентий Харлампиевич… С нашим затонским представителем познакомились, как вам инженер Пономарев понравился?
– Ничего… способный мужик. И – верный.
– Создана ли в затоне наша группа, кто вошел в нее, есть ли список коммунистов и список наших людей?
– Слабая… наших всего пятеро насобирал Пономарев, а коммунистов и сочувствующих – пруд пруди! Шибко сильная ячейка у них. Народ известный – водяные жители, вольница Чека в затоне появилась; своя, затонская… Вот списки. Тут наши, а здесь – коммунисты…
– Да… маловато, маловато наших… Придется с затонскими поработать. Вы передали Пономареву мой наказ: беречь пароходы?
– Дык… что ж? Передал. Сказывал, мол, ремонтируем в лучшем виде, однако на Чеку жалился – всюду свой нос сует.
– Ничего, прищемим нос… А вы, есаул, тоже повидались с инженером Пономаревым? – Галаган перевел взгляд на безучастно сидевшего Самсонова. «Пьян, скотина!» – подумал Галаган. – Договорились с Пономаревым?
Самсонов ответил хрипло, с пьяным косноязычием:
– Д-договорились… д-о ручки.
– Яснее, пожалуйста.
– Не нравится м-мне програм-ма этого вашего инженера…
– Яснее! – уже прикрикнул Галаган.
Самсонов вспылил, в глазах запрыгали искры от лампы, оскалился по-волчьи.
