Александр Гарда - Колизей. «Идущие на смерть»
– Это он? – едва шевеля губами, спросила Свами, делая вид, что полностью поглощена разворачивающимся действом.
Патрицианка кивнула, стараясь справиться с дрожью, бившей ее тело то ли от холода, то ли от страха перед неизбежным.
Прищурив потемневшие глаза, Ахилла всмотрелась в бредущего к дальнему концу двора мужчину, лицо которого превратилось в сине-бордовую маску. Спотыкавшийся на каждом шагу гладиатор, невзирая на боль от побоев и пронизывающий ветер, старался идти, высоко держа голову, вызывая у немых зрителей восхищение своим мужеством. У кромки поля его уже ждали люди, расступившиеся при приближении конвоя, и тогда все увидели то, что скрывалось за их спинами – лежащий на земле столб с перекладиной, ждущий свою жертву.
Печальная процессия подошла к месту казни. Вперед вышел представитель римского магистрата и, громко крича что-то невнятное, зачитал обвинительное заключение, из которого девушки, стоящие на другом конце довольно обширного двора, улавливали только отдельные слова, но, после речи Федрины, все и так было ясно.
– Не смотри туда, – встревоженно попросила Свами Луцию, ставшую белее тоги своего отца. – Не смотри, пожалуйста!
Но девушка не думала отворачиваться. Наоборот, она до боли в глазах всматривалась в подготовку к казни того, чье биение сердца совсем недавно слышала по ночам. Вот стоящий за спиной осужденного конвоир толкнул едва держащегося на ногах Виктора, и тот упал на колени. Привычные к подобным расправам стражники развязали ему руки, повалили на спину и, сгрудившись вокруг лежащего человека, принялись за свое ужасное дело.
В полнейшей тишине, Луция вслушивалась в каждый стон, доносившийся из дальнего угла двора, где распинали ее мужчину. Если бы ее спросили, любила ли она его, патрицианка расхохоталась над абсурдностью вопроса. На эту авантюру девушку толкнуло самолюбие, любопытство, жажда уязвить Присциллу, пытавшуюся заполучить желанную добычу, но никак не любовь. Почему же тогда в ее груди клокотали бешенство и жажда мести?
– Я его убью, – хрипло пробормотала она в пространство, сжав кулаки.
– Кого? Сенатора? Федрину?
– Я его убью, – повторила римлянка, вонзая ногти в ладони так, что выступила кровь. – Сначала ее, а потом его.
Столб с обреченным на мучительную смерть Виктором взмыл вверх, и муравьи, суетившиеся под ногами распятого, занялись его укреплением. Никто не проронил ни звука, только казненный вдруг открыл затуманенные болью глаза и, собрав последние силы, крикнул:
– Я люблю тебя!
Все поняли, к кому относилось его последнее «прости», и с мрачным осуждением посмотрели на женский строй, в котором возникло небольшое волнение – это одна из венатрисс, выделявшаяся более изысканной, чем у остальных девушек, одеждой, рванулась вперед, но была схвачена железными руками рыжей соседки. Тут же с другой стороны в плечо Луции вцепились сильные пальцы Свами, так что та не могла даже пошевелиться, зажатая с двух сторон гораздо более сильными подругами.
Нарцисс гневно посмотрел на нарушительниц дисциплины, но те уже стояли, словно ничего не произошло, только пальцы нубийки и скифянки впились в тело подавленной отчаянием девушки, оставляя огромные синяки. Но Луция больше не делала попыток совершить непоправимое, понимая тщетность своих усилий.
Участники казни, закончив свое грязное дело, подошли к сенатору. Тот что-то приказал, и двое из них повернули назад, встав на страже около умирающего, а остальные действующие лица, торопясь, покинули дворик, оставив немых статистов на попечение тренеров.
Возникла небольшая пауза. Взгляды мужчин и женщин были прикованы к обнаженному гладиатору, раскинувшему руки навстречу пронизывающему зимнему ветру, треплющему жалкий кусочек ткани, прикрывавший бедра несчастного.
Прозвучала команда, и гладиаторы «Восточной школы», мрачно глядя себе под ноги, строем вышли за ворота, оставив умирающего товарища висеть страшным укором для остолбеневших от произошедшей расправы коллег.
Кроме казни, этот день ничем не отличался от остальных. Только второй завтрак подали немного раньше, сразу после расправы над Виктором. Затем обычный отдых, и девушек, как ни в чем не бывало, погнали на тренировку. Правда, вооруженных охранников в этот раз стояло в три раза больше, чем обычно, да Нарцисс был непривычно тихим и ни разу не назвал своих подопечных «курицами».
Луция выполняла команды, как и остальные охотницы, но ни Ахилла, ни Свами не верили в ее покорность. Нубийке, занимавшей место в первом ряду, было трудно следить за своей соседкой по комнате, и эту обязанность с радостью взяла на себя Корнелия, чье место на плацу было рядом с несчастной девушкой. Прекрасная галлийка от всей души сочувствовала своей новой подруге и была бы счастлива хоть чем-то облегчить ее страдания, но Луция не нуждалась в жалости. Не обращая ни на кого внимания, она с остервенением наносила удары воображаемому врагу, видя перед собой лицо родного отца.
Главное, не смотреть в дальний конец двора, твердила она себе, главное – не смотреть! Пока живы сенатор и Присцилла, она не позволит себе погибнуть. Она просто не сможет умереть! Боги не допустят такой несправедливости. А что будет потом, ей все равно. Она придумает самую страшную казнь для отца и подруги, которую только сможет изобрести человеческий разум, и не побоится воплотить ее в жизнь!
Первое время Нарцисс тоже не спускал с Луции глаз, но девушка дисциплинированно делала все, что требовалось, а за копание в ее мыслях ему не платили, так что он быстро оставил это дурацкое занятие и принялся за рутинные дела.
Таким образом, день прошел, можно сказать, тихо, если не считать небольшого инцидента в столовой. За ужином, когда Свами пыталась уговорить отощавшую за прошедшую неделю Луцию прекратить морить себя голодом и хоть чего-нибудь съесть, от соседнего стола, за которым сидели германки – плечистые и крепкие, словно Минерва, девицы, все как на подбор светловолосые и голубоглазые, – раздался громкий голос:
– Как вы думаете, подруги, кто из этой парочки платил другому за приятные ночи?
За столом раздался издевательский хохот. Щека Луции болезненно дернулась, и она сделала движение, чтобы вскочить с табурета, но ей на плечо легла сильная рука с по-детски обкусанными ногтями:
– Сидеть! Оставь это мне!
Ахилла неторопливо обернулась и обвела хохочущих девиц холодным немигающим взглядом исподлобья, в котором было нечто такое, отчего смех резко оборвался, и германки уткнулись в свои миски с бобовой похлебкой.
– Так-то лучше будет! – процедила скифянка, медленно возвращаясь к прерванной трапезе.
На губах Свами мелькнула чуть заметная улыбка, а Луция, потрясенная тем, что ее вчерашняя мучительница не только не сделала ей за целый день ни единого замечания, но даже выступила на ее стороне, очнулась от оцепенения и смущенно пробормотала слова благодарности.
– А, ерунда! – беспечно отмахнулась заступница, приходя в хорошее настроение. – Я давно собиралась кое с кем из них пообщаться, когда Нарцисса не будет поблизости, но только все случай не подворачивался. Ладно, пусть пока поживут. А ты давай ешь, сенаторша. Как же ты сможешь укокошить кого-то, если не будешь ноги таскать? Не знаю, насколько ты в курсе, но убийство требует довольно много сил. Так что лопай быстрее, пока нас по комнатам не развели.
То ли девушка действительно почувствовала голод, то ли доводы Ахиллы показались ей убедительными, но только Луция взялась, наконец, за ложку и даже проглотила немного варева, за качество которого вольноотпущенник-повар не раз бывал нещадно бит венаторами.
Не успела Луция положить ложку, как в столовую вошел Нарцисс и, остановившись у распахнутой двери, мрачно оглядел сидевших за столами венатрисс:
– Хватит обжираться! Быстро по комнатам, «курицы»!
Все дружно поднялись и потянулись на выход. В дверях Ахилла тронула Луцию за локоть:
– Главная заповедь: месть должна совершаться на холодную голову. Не спеши, пока не уляжется гнев.
Не оборачиваясь, та согласно кивнула головой, бросив взгляд туда, где белел крест с неподвижным темным пятном посередине и несли вахту два охранника.
Добравшись до комнаты, девушки, не сговариваясь, молча улеглись в свои койки, делая вид, что очень хотят спать, но никто не заснул. Все лежали в темноте, пытаясь уловить уличные шорохи, но в казарме царила непривычная тишина. Не было слышно взрывов громкого хохота из мужской части дома, не болтали за стеной германки, и даже вооруженные рабы, периодически обходившие галерею, не топали ногами, а бродили, словно бестелесные тени.
Прошел час, другой, третий… В комнате поселилась тишина, нарушаемая ровным посапыванием спящих людей.
Луция приподняла голову и, свесившись с края постели, попыталась разглядеть подруг в кромешной темноте. Те лежали неподвижно, только Корнелия что-то пробормотала во сне тонким голоском, да Ахилла поджала ноги, пытаясь согреться под тонким одеялом.
