Эдуард Успенский - Лжедмитрий Второй, настоящий
Тогда он согласился возложить на себя столь тяжелый груз, но только после того, как будет дан отпор неверным, идущим с армией в сто тысяч человек опустошать империю.
Он сумел собрать войско в пятьсот тысяч человек на лошадях.
Русские силы состоят большею частью из кавалерии. Некоторые города выставляют до тысячи воинов. Знатные воины должны иметь кольчугу, шлем, копье, лук. Должны иметь пригодных лошадей и слуг. Слуги тоже должны иметь лошадей, лук, стрелы и саблю.
Таким образом, получается множество всадников на плохих лошадях, не знающих порядка, духа и дисциплины и часто приносящих армии больше вреда, чем пользы.
На счастье будущего императора, войско татар не пришло, пришло большое посольство с просьбой подарков и мира. Потому что очень донимали татарских мурз и купцов казаки и другой сброд, живущий по краям империи.
Император с великой честью воротился в столицу и несколько дней подряд устраивал грандиозные пиры и конные игры.
Лошади у русских большей частью приводятся из ногайской Татарии. Они среднего роста, весьма хороши в работе и скачут семь-восемь часов без отдыха. Они весьма пугливы, боятся аркебузньгх выстрелов. Их никогда не подковывают. Затем у них есть лошади турецкие и польские, которых они называют аргамаками. Среди ногайских встречаются очень хорошие лошадки, совсем белые в мелких черных пятнах, как леопарды. За двадцать рублей можно приобрести красивую татарскую лошадь, которая прослужит больше, чем аргамак – лошадь, которая стоит пятьдесят, а то и сто рублей.
Но мы отвлеклись на лошадей, любезный Жак Огюст, и вернемся к царю Борису Федоровичу, ставшему императором как раз на местный Новый год – первого сентября девяносто восьмого года.
Он начал свое царствование с того, что укрепил войско, выплатил стрельцам жалованье за два года вперед. Он усилил свою охрану, создал тайную сеть осведомителей, увеличил Пыточный приказ.
Он начал ссылать тех, в ком сомневался, и заключал браки по своему усмотрению. Он не позволил князю Мстиславскому жениться.
Русские императоры имеют переписку с римским императором, королями английским и датским и шахом персидским. Также они имеют с древности сношения с королями польскими и шведскими.
Сейчас я опишу один царский прием, на котором мне удалось побывать. Это было посольство нынешнего канцлера Литвы Льва Сапеги. Его долго держали здесь против его воли. Он жил в Москве почти полгода.
Он поцеловал руку императора, сидевшего в приемной палате.
Вельможи из Думы и окольничие сидели на скамьях кругом палаты, одетые в платья из очень дорогой золотой парчи, обшитые жемчугом. В шапках из очень дорогой лисы.
Большая зала, через которую проходят послы, полна скамей, на которых сидят прочие дворяне, одетые так же. Никто не смеет прийти без платья из золотой пар чи. Говорят, что при царе Иване Грозном всю одежду бояре сдавали в царские кладовые до следующего приема. А иной раз за один прием переодевались все по два раза.
Они не шевельнутся, пока посол не проследует по проходу. И там такая тишина, что можно счесть эту палату и залу пустыми.
Лев Сапега обедал в присутствии императора, и с ним все его люди в количестве трехсот человек.
Им подавали на золотой посуде, которой великое множество. Я имею в виду блюда, так как ни о тарелках, ни о салфетках там и речи нет.
Двести или триста дворян подают императору. Одеты они в платья из золотой парчи и в круглых шапках, тоже расшитых. Эти шапки совсем без полей и сделаны точно как суповая чашка без ручек. Сверху этой шапки есть еще одна высокая шапка из лисы. Затем массивные золотые цепи на шее.
Ели они очень хорошую, но плохо приготовленную рыбу. И много пили за здоровье обеих сторон.
Нужно заметить, что императору подают на стол весьма пышно. Двести или триста дворян, одетых в платье из золота с большим воротником, расшитым жемчугом, назначены приносить императору кушанья и держать их, пока он не спросит того или другого.
Перед тем как появится кушанье, на все столы приносят водку в серебряных сосудах вместе с маленькими чашками, чтобы наливать в них и пить.
После обеда император посылает многим дворянам кушанья домой. Я сам видел до трехсот дворян, несущих кушанья и напитки для одного обеда.
Но позвольте, уважаемый Жак Огюст, на этом прервать мое письмо. Оно и так слишком длинно. Я писал его два дня, и оно страшно меня утомило.
Сегодня я дежурю с моей ротой в ночь на охране недавно построенной немецкой церкви. О ней я напишу в следующий раз.
От меня нижайший поклон всем тем достойным и высокопоставленным людям, которым вы соизволите показать мое письмо.
P. S. Все, что здесь написано, не выдумка, а документальная правда.
Командир пехотной роты охраны государя капитан Жак Маржерет».
* * *Доктор и царевич тряслись на телеге уже более трех часов. Давно уже они распрощались с Жуком. Это Жук нанял им телегу и молчаливого пожилого мужика по имени Влас. Давно уже скрылись купола и кресты Грязовецкого монастыря. Встречных телег и экипажей не попадалось.
Дело близилось к полудню.
Неожиданно на дороге показался странный, очень сплоченный табун разномастных лошадей. Табун двигался быстро. Пыль вилась за ним основательная.
– Что это? – спросил Симеон возницу.
– Это с Камелы-реки перегонщики.
– Какие перегонщики?
– Коногоны. Которые баржи вверх по реке тащат и плоты. Они обратно своих лошадей гонят. Коногоны…
Мужик говорил не торопясь, обстоятельно, повторяясь:
– Перегонщики… Вокруг телеги коней привяжут и гонят быстро, чтоб в дороге не проедаться.
– А телега зачем? – спросил мальчик. – Можно же верхами.
– Без телеги нельзя. В телеге вещи хозяйственные. Канаты там, крюки. Никак нельзя.
– Послушай, Влас, – удивился царевич, – что же там, у реки, дорога, что ли, есть для телеги?
– Зачем дорога? – в ответ удивился мужик. – Дороги там нет. Телега – она на барже едет или на плоту. Коногоны пронеслись. Пыль улеглась.
Лес, который держался далеко от дороги, на расстоянии хорошего поля, постепенно стал сближаться с обеих сторон. В некоторых местах он уже подходил к самой дороге.
Вот впереди путь пересекала новая, совсем свежая конная тропа. Симеон почувствовал что-то неладное. Заволновался, задергался.
И точно, из ближайшей мелкой рощицы вылетели трое на конях. Одеты они были разношерстно и по-разному вооружены. И какая-то скрытая злоба исходила от них даже на расстоянии.
– Стой! – закричал первый из них. – Кого везешь?
– А ты, чай, не видишь? – сердито сказал возница. – Дрова перевожу.
Всадник молча хлестнул его плетью по лицу.
– Ты что? – вскрикнул мужик. – Братию везу. Меня наняли. Вот и везу.
– А ну, братия, слезай! – сказал второй всадник монахам. – Ишь, расселись! Раз наняли, значит, деньги есть!
Он хлестнул плетью Симеона. Доктор едва успел закрыть лицо руками. Дмитрий, теперь Юрий-Георгий, спрыгнул с телеги сам, не дожидаясь удара плетью.
– Смотри! И монашку с собой возит! – удивился третий.
– Я не монашка! – сказал царевич.
– Монашка, монашка! – ухмыльнулся всадник. – Сам удивишься, какая монашка!
– А ну, пошел назад! – снова хлестнул первый всадник мужика.
Крестьянин слез с телеги, взял лошадь под уздцы и стал разворачивать ее.
– А вы вперед! – приказал первый всадник путникам. – Шагай!
Он обнаженной саблей подтолкнул Симеона в сторону леса.
Потупив глаза и перебирая нагрудную цепь, доктор выполнил приказание.
– Всем хороши монахи, – сказал первый всадник второму, – да больно новенькие.
– А вот мы сейчас разберемся, – ответил второй.
На небольшой поляне шайка остановилась. По всему чувствовалось, что это часть большой грабительской банды. Уж очень по-хозяйски они себя вели.
– Деньги есть? – спросил первый.
– Настоятель дал на долгий путь, – сказал Симеон.
– Давай!
Симеон, к удивлению царевича, вытащил из-под рясы кошель и безмолвно протянул старшему.
Средний соскочил с лошади и ловко обыскал учителя. Грубый, деревянный, явно самодельный крест не привлек его внимания.
– Чист, – сказал он.
– А ты иди со мной, – сказал третий тать и спрыгнул с лошади.
Он взял царевича за волосы и потащил в сторону.
– А ну снимай портки! – приказал он. – Рясу можешь не снимать. Так будет бабистее.
Симеон рванулся к подростку, но старший душегуб, не слезая с коня, преградил ему дорогу.
– Стой! – Он почти воткнул саблю в горло доктору и, наступая конем на него, не давал отвернуться или отклонить голову назад.
– Снимай портки! – повторил третий. Одной рукой он держал Георгия за волосы, другой стал распоясываться.
Царевич поднял руки к голове, взял его кисть двумя руками и резко вывернул ее, повернувшись всем телом.
Насильник взревел от боли, от ярости и от ненависти. А царевич, выдернув нож из креста, уверенным и точным движением воткнул ему лезвие в горло. Это был хорошо заученный прием.
