Пенни Винченци - Наперекор судьбе
– Вот и доуправлялись до полного разгильдяйства, – буркнул Джеймс. – Кстати, Сара того же мнения.
– Это меня ничуть не удивляет. Насколько помню, ее дед купил себе титул… А что касается этой лошади, если ты все-таки сядешь на нее, то потом пожалеешь. Билли прав: она заметно хромает. Конечно, это тебе решать. Но если после твоей прогулки она на полгода останется в стойле, мы оба тут ни при чем.
* * *Через три недели после этого разговора Барти увидела Шепарда, сидевшего возле задней двери. Старик едва не плакал. Смутившись, он поспешно встал и локтем задел чашку с чаем, которую она несла.
– Ой, простите, миссис Миллер. – Как и все слуги, он считал, что рождение Дженны внесло изменение в статус самой Барти. – Ради бога, простите.
– Не волнуйтесь, Шепард. Подумаешь, опрокинули чашку. Я возьму другую.
– Это для вас «подумаешь». Представляю, как бы это не понравилось его светлости.
– Кому? – Барти никак не могла привыкнуть к существованию нового лорда Бекенхема.
– Лорду Бекенхему. Совсем недавно он сказал мне, что находит мою глухоту… «крайне затруднительной для общения». Я не отрицаю, что плохо слышу. Но его светлость… то есть…
– Настоящий лорд Бекенхем? – с улыбкой подсказала Барти.
Шепард был настолько подавлен, что даже не улыбнулся.
– Вот именно, миссис Миллер. Он всегда говорил четко и внятно. Он знал, что это у меня после контузии на той войне, и всегда терпимо относился к моему недостатку. И ее светлость, конечно, тоже.
Барти дружески потрепала старика по руке:
– Не переживайте, Шепард. Мы все это понимаем. Что-то не припомню, чтобы вы меня не слышали. Даже по телефону.
– Рад это узнать, миссис Миллер. Но вы всегда говорите очень внятно.
– А теперь успокойтесь. Сделайте себе чая. Мне тоже. И если не затруднит, принесите в Голубятню. Боюсь, я бы и ту чашку не донесла.
В тот же вечер она передала леди Бекенхем свой разговор с Шепардом, и та пообещала «что-нибудь придумать».
* * *Адель решила: пора возвращаться в Лондон. Эшингем был для нее замечательным прибежищем. Но теперь, когда завеса ее горя начала рассеиваться, когда исчезли отчаяние и неопределенность, она почувствовала необходимость вернуться в реальную жизнь.
Ее карьера фотографа быстро развивалась. Если бы она принимала все заказы, то была бы обеспечена работой на пять дней в неделю. А она любила эту работу, по-настоящему любила. Именно здесь Адели виделось ее будущее счастье. Помимо снимков для журналов мод, она занялась репортажной фотографией. С «Лейкой» на плече она проходила мили по Лондону и окрестностям. Некоторые ее снимки были почти сразу же признаны лучшими. Красивые пейзажи. Фермеры на полях. Молочница с бидоном. Фоторепортаж из кузницы, где она провела целый день. Дети, играющие в солдат и лихо марширующие по лужайке. Многим запомнился ее снимок на платформе в Эмершеме, где толпа эвакуируемых разбегалась, спасаясь от подлетающих «Фау-1».
К великой радости Адели, несколько ее фотографий были опубликованы в журнале «Пикчер пост». Ценнее всего для нее было письмо из американского журнала «Лайф», где выражалось сожаление, что они не могут поместить ее снимок заградительных аэростатов над Слау, но с удовольствием ознакомятся с другими ее работами.
Она знала, что дети приживутся в Лондоне. Они все-таки еще достаточно малы, чтобы привыкать к какому-то одному месту. Нони любила Эшингем, но еще больше ей нравилось общаться со своими двоюродными братьями и сестрами. То же можно было сказать и про Лукаса. Книги интересовали его сильнее, нежели игры и игрушки.
– Потрясающе умный мальчишка растет. Весь в отца, – как-то сказала она Венеции.
Жить в родительском доме Адель не хотела и начала присматривать себе отдельное жилье.
– Мне бы такой же миленький домик, как у Барти, – говорила она сестре.
Она арендовала для себя ателье в Сохо. Мать неожиданно помогла с деньгами для аренды.
– Это хорошее вложение капитала, – сказала она дочери. – Меня очень впечатляет то, что ты делаешь.
Столь разительная перемена материнской оценки ее работы ошеломила Адель, и она едва смогла пробормотать слова благодарности. Впоследствии она поняла, в чем дело. В журнально-рекламном мире ее репутация была довольно высокой. Впервые в жизни Селия по-настоящему гордилась ею.
– Это заставляет и меня гордиться собой, – призналась она Венеции.
* * *А Венецию волновало будущее Боя.
– Герой войны. Это его звездный час, – говорила она сестре.
Одна из газет напечатала фотографию Боя, участвовавшего в освобождении Брюсселя. Он стоял на фоне своего танка, окруженный плотным кольцом хорошеньких девушек, бросающих ему цветы и желающих его поцеловать.
– Думаю, мирная жизнь покажется ему ужасающе пресной. После всего, через что он прошел… не знаю, захочет ли он снова устраивать антикварные аукционы.
– Может, он согласится работать в «Литтонс»? – предположила Адель. – Мама считает, он добивается успеха во всем, за что берется.
– Нет уж, спасибо. Это мое маленькое королевство. Не хочу, чтобы он командовал мною, как своими солдатами. И потом, чем ему там заниматься? Мы делали бы одну и ту же работу. Возможно, он пойдет в отцовский банк. Впрочем, я пока не уверена. К нам и так скоро вернется Джайлз, еще одна наша головная боль.
– Да. Слышала, что он возвращается в «Литтонс».
– Вот-вот, – вздохнула Венеция. – Ждем со дня на день.
* * *Леди Бекенхем сидела на террасе, наслаждаясь прекрасным утром и глядя на окрестный луг. Обильная роса делала его зелень еще ярче и насыщеннее.
– Вот что, Билли. Думаю, мне пора трогаться с места.
– Ваша светлость, вы собрались переезжать? – с ужасом спросил Билли.
Неужели теперь он останется один на один с капризным и вечно недовольным новым владельцем Эшингема?
– Да. Только ты не волнуйся. Я не буду покупать себе дом в деревне.
Такое казалось даже менее вероятным, чем ее желание отправиться вслед за лордом Бекенхемом.
– Рад это слышать.
Только вчера у него произошла очередная стычка с новым хозяином, и Билли даже признался Джоан, что подумывает уволиться.
– Я хочу перебраться на ферму. Займусь хозяйством. Если Джеймс согласится, выкуплю у него коттедж. Думаю, он согласится. Ферма ему все равно не нужна, а деньги нужны. Бекенхем мне кое-что оставил. Заберу своих лошадей и, естественно, Шепарда.
– Да-да. Понимаю, – пробормотал Билли, чувствуя, как ему в живот запихнули свинцовую гирю.
Уловив его состояние, леди Бекенхем улыбнулась:
– Пойдешь работать ко мне? Мне не помешает помощь и поддержка. Ты ведь в земледелии и прочих фермерских премудростях разбираешься ничуть не хуже, чем в лошадях. Если хочешь, то мог бы войти со мною в долю.
Лицо Билли стало пунцово-красным.
– У меня нет таких денег. А если бы были… я бы с радостью.
– Я об этом думала. В своем завещании я отписала тебе некоторую сумму. Надеюсь, ты знаешь.
– Мне?
– Да, тебе. Вряд ли кто-нибудь заслужил это больше, чем ты.
– Боже мой, – прошептал Билли, испытывая некоторое головокружение.
– И сдается мне, что денежки эти нужнее тебе сейчас. Тем более что я пока не собираюсь ложиться в могилу. Поэтому, если хочешь, я готова их тебе вручить. Меня восхищает, как ты справляешься со всеми жизненными тяготами. Особенно с недавними. Не так-то легко приспособиться к «новой эре» в Эшингеме.
– Совсем нелегко, ваша светлость.
– И что ты скажешь? Учти, с моей стороны это не благотворительный жест. Тебе придется работать как проклятому. Но я знаю: работы ты не боишься. Думаю, у нас с тобой получилась бы недурная команда.
– Я обязательно должен посоветоваться с Джоан. Но мне нравится то, что вы задумали.
– Отлично. Очень даже отлично. Там столько земли пропадает зря. Конечно, сейчас нам с пахотой не потянуть. Но мы могли бы завести стадо коров. Например, херенфордской породы. Это было бы замечательным вложением средств и увлекательным занятием.
Билли сидел, глядя на леди Бекенхем. Его лицо стало еще краснее. Затем он вынул носовой платок далеко не первой свежести и шумно высморкался.
– Знаете, ваша светлость, мне крупно повезло, что я потерял ногу и попал сюда, – вдруг сказал он. – Не представляю, как мне вас благодарить.
– Отблагодаришь добросовестной работой и тем, что не будешь делать вид, будто во всем соглашаешься со мной. Мне нужна твоя искренность, Билли, и чем старше я становлюсь, тем больше. Обещай мне это.
– Обещаю, – сказал Билли.
* * *– Вот все и закончилось, – произнес Кит сухо, без каких-либо эмоций. Его лицо тоже оставалось бесстрастным.
Иззи посмотрела на него и выключила приемник, подумав, что передача только расстроит его. По радио без конца шли репортажи о праздничных событиях. На площади перед дворцом собирались тысячные толпы. Репортеры рассказывали, как премьер-министр Черчилль вышел из церкви Святой Маргариты в Вестминстерском аббатстве, где проходила благодарственная служба, и вернулся в палату общин. Потом он вышел на балкон Уайтхолла и произнес свои знаменитые слова: «Мои дорогие друзья, это ваша победа». Ликующая толпа запела «For he’s a jolly good fellow» [88] , чествуя своего героя – коренастого, полного, стареющего джентльмена. Рассказывали, что в тот день люди бежали рядом с его машиной, отцы поднимали малышей повыше, чтобы те впоследствии рассказали своим детям, что в День победы собственными глазами видели этого великого человека. Чтобы посмотреть на Черчилля, люди влезали на фонарные столбы и оконные карнизы. Потом с того же балкона собравшихся приветствовала королевская семья…
