Путь к свободе - Иван Митрофанович Овчаренко
Потом прошел к жителям и объявил им о прорытии выхода.
— Вы выйдете последними. Помните: будут вас расспрашивать о партизанах, говорите, что силой вас держали, все валите на нас.
3
В подземелье — тишина. Двигались призрачные фигуры людей. Они торопливо, бесшумно спускались по склонам туннелей вниз, к штабу партизан. Они стекались, как множество ручьев стекаются после ливня в один общий кипящий поток, несущийся к свободному выходу в море.
В галерее штаба стояли молча, хмурили черные, обросшие лица. Раненые опирались на палки. Сюда приползли и больные, сюда привели и слепых и глухих, пострадавших от газов и обвалов.
В шелесте голосов от одного к другому неслось счастливое слово:
— Уходим… Уходим…
В самой середине толпы появился Ковров. Он окинул взглядом партизан и спросил у Ставридина:
— Сколько всего на ногах?
— Все, все на ногах! — встрепенулись те, которые стояли, опершись на палки, и те, кто лежал на земле.
Здесь было около сотни раненых и больных, и каждый стремился объявить, что он чувствует себя хорошо, что он может двигаться. Тяжелобольные и раненые напрягали все силы, стараясь подняться и удержаться на ногах.
— Товарищи, спокойно, — сказал Ковров.
Все стихли.
Ковров продолжал:
— Ход прорыт. Теперь в сумерках пошлем разведку и нынче же ночью уйдем. Сохраняйте порядок, товарищи. Не шумите, не волнуйтесь. Как разведка сообщит, сейчас же уходим.
Краткая речь Коврова убедительно подействовала на партизан. Тихо, радостно переговаривались они, приготовляясь к уходу.
В длинный туннель, где помещался лазарет, пришли партизаны, все командиры, в том числе Ковров и Пастернаев. Они осветили фонарями туннель. Такого множества света не видел еще подземный лазарет. И, ослепленные огнями, раненые сползались в кучу, настороженно, молча ожидая, что скажут пришедшие.
Ковров выступил вперед и, как всегда, просто, открыто сказал:
— Мы пришли проститься с вами, нашими ранеными братьями… Бесполезная смерть — самое страшное преступление. Ход прорыт. Мы уходим сегодня. Уходим, чтобы не погибнуть бесполезно. Или умрем в бою, или будем снова бороться и освободим, спасем вас, дорогие товарищи бойцы. Простите нас…
Ковров услышал судорожный плач. Он порывался сказать еще что-то душевное и простое, но не мог. У него сдавило комом горло, и он отвернулся.
Раненые подползали друг к другу, обнимаясь, рыдали, смеялись, прерывисто и дико.
— Братики, не бросайте…
— Добейте!
— Я с вами!
— Рота, по цепи — пли!
— Взрыв!.. Взрыв!..
— Берегись!
— Прощай…
Туннель гудел. Ковров стоял прямо, сжав зубы, закрыв глаза ладонью.
— Братец, братец…
Из груды раненых выполз человек. Он поднял руки, слепо тыча вперед растопыренными пальцами. Подполз к самым ногам Коврова.
— Братец, постой, не уходи… — всхлипывал раненый.
Ковров смотрел в его широко открытые, словно остекленевшие глаза.
— Братцы, я ослеп! — жалобно выкрикнул раненый.
Ковров опознал в нем рабочего, с которым когда-то вместе работал на заводе. Слепой обхватил Коврова за ноги.
— Газы, газы отобрали свет у меня! Я не вижу, кто ты…
— Я — Ковров… Сергей Ковров!
Ковров нагнулся к рабочему, обхватив крепко, стал целовать голову, лицо.
— Пой-й-ди… если будешь жив, — дрожа, говорил слепой, — к семье моей… Поцелуй малютку и жену… скажи, что я умер за их жизнь, умер в под-земе-лье.
Слепой упал на груду соломы и заплакал.
4
Партизаны поднимались по уклону. Едва переставляя ноги, люди тихо плелись один за другим, растянувшись в туннеле длинной вереницей молчаливых теней.
Подойдя к месту, где был прорыт выход, партизаны потушили свет и, припав к мокрому известняку, замерли.
Ковров взял с собой бойкого подростка, и они полезли по прорытой норе кверху. Когда Ковров просунул в отверстие голову, в его лицо пахнуло свежестью и ароматом полей. Он жадно пил воздух, пьянея от него, точно от молодого вина. Потом осторожно вылез наружу; за ним парнишка. Они поползли по мокрой от росы траве к стене огорода. Припали к земле, медленно осматриваясь вокруг. Вслушивались…
Не плачь, не плачь, моя Марусенька,
Тай не плачь, не журися,
За свово казаченька
Богу помолися…
Белые пели у костров старую казацкую песню.
Ковров и парнишка лежали безмолвно. Всюду, куда они ни смотрели, в теплой и влажной ночной степи горели костры, вокруг них толпились человеческие тени, гомонили, ругались и пели…
Ковров воочию убедился, что место выхода находится в плотном кольце белых войск. Он шепнул:
— Возвращаемся.
Осторожно вползли обратно в подземелье. Все партизаны столпились вокруг Коврова. Он глухо объявил, что выйти в прорытый заход нельзя.
Это известие было встречено глубоким молчанием. Единственный фонарь, который держал в нетвердых руках Ставридин, слегка разрывал своими неверными лучами сумрак, в котором чуть маячили головы партизан. Подавленные, все стояли не двигаясь. Ковров вспомнил о доме, о матери, о своих сестрах, о том, что он единственный кормилец. Воспоминания эти тяжко давили грудь. Наконец, словно решив что-то, Ковров тряхнул головой:
— Товарищи, выход есть!
Партизаны словно очнулись.
— Как?
— Откуда?
— Кругом же войска…
Ковров сказал:
— Да, товарищи, кругом белые, кругом опасность, но уйти можно… Выход все-таки есть.
— Верно, на прорыв придется, — упал глухой голос Став-ридина.
— Куда там, невозможно, — произнес кто-то.
Все как бы онемели. Стало так тихо, что казалось, было слышно, как бьются сердца партизан.
Ковров стоял против Пастернаева. Они смотрели друг на друга. Партизаны, почти не дыша, вытянувшись вперед, ждали, что скажет Ковров.
— Товарищи, — наконец твердо проговорил он, — надо отвлечь белых, пройти через все каменоломни и там, с противоположной стороны, сделать вылазку. Поднять шум, завязать бой. Это отвлечет врагов. Но для этого нужно, чтобы двадцать человек пожертвовали жизнью для спасения остальных.
Ковров, шатаясь, медленно отошел в сторону. Вновь встали у него перед глазами мать, семья, новое подполье, спасающиеся бойцы… Внезапно Ковров громко сказал:
— Я иду на это! Кто со мной?
Группа партизан качнулась в сторону — как будто ветром шарахнуло всех. И вновь стали все неподвижны.
Ковров настаивал:
— Товарищи, погибать всем нельзя. Нужно сохранить бойцов. Нужно прорвать кольцо смерти. Борьба не кончена.
— Я иду! — Робкое восклицание долетело из темноты.
— И я, — еще тише произнес стоявший впереди старик.
Он медленно, подкашивающимися ногами подошел к Коврову. За ним потянулись третий, четвертый, пятый… Вскоре люди разделились на две группы.
— Отец, — сказал Ковров, взяв старика за руку, — ты не пойдешь с нами. Два твоих сына — лучшие наши бойцы — пали в бою. Ты уйдешь вот с ними. Решено, товарищи! Берите побольше
