Распутье - Иван Ульянович Басаргин
– Чего в наши края-то заходил?
– Как тебе сказать? Итъ я заполошный по части помощи людям. Ходил к вашим, чтобы отнести денег и гостинцев Саломее. Ты-то не будешь ревновать меня, как однажды приревновал Козин?
– Нет, Федор. Одно скажу, что зря ты такой добрый.
– А ты разве не такой?
– Вот и плохо, что мы такие. Но не будем жалеть.
– Был я недавно в городе, там настоящий тарарам. Работает вовсю Чосен-банк, создаются разные акционерные общества, словом, продаю-меняю. Видел Бринера, хошь знать, то даже обрадовался. Сам предложил ему свои услуги, мол, готов искать для него руды. Отказался, только и сказал, что успеть бы выкачать то, что есть на Тетюхинском руднике. Скоро, мол, так и так выгонят нас большевики. Напомнил ему о словах Ленина, что эта новая линия на несколько десятков лет обозначена. Отмахнулся и сказал, мол, хоть бы еще лет пять продержаться. В Горянку забегал. Посидели мы с братом твоим Алексеем и Макаром Сониным, повспоминали своих, попили медовушки, поговорили о том, что валко идет у нас жизнь. Пожалковали с дедом Сониным, что нет у нас разворота, сидим, как сычи за горами.
– Скоро и здесь будет колготно. Скоро начнут пилить у нас лес, какой-то купец образует акционерское общество.
– Радости мало, выпилят тайгу, зверя разгонят, – нахмурился Силов. – Вот рудники бы начали ставить – это уже дело. Колготно будет, но стране прибавка.
– Как там Козин живет?
– Хорошо жил. Вместе с ним мы партизанили. Потом он осел на землю, теперь его забрали в милицию, так партия приказала. Правит службу, прямо скажем, честно. Степана Глазова ты чуть знал, командиром партизанского отряда был, так вот он у Федора начальник. Тоже вроде худого не творит. Партийную чистку оба прошли без задоринки. Правда, выступали против него Гурин и Розов, но их голоса в счет не приняли. Оба стали купцами, а купцам у нас веры нет и не было. Правда, в партизанщину они помогали деньгами, хлебом, но воевать не воевали. Гурин и Розов – не разлей вода.
– Скажи кто десять лет назад, что, мол, Гурин и Розов будут друзьями, в глаза бы наплевал.
– Мир меняется, и люд меняется. Но они сделали доброе дело: образовали рыбацкую артель, ловят кету, симу, горбушу. Люд не без работы, и стране прибавка. Создали артели по заготовке морской капусты. Заводишко йодовый поставили. Опять же народ занят. Сюда ить много свежего народу подъехало. Когда в Поволжье народ дох с голодухи, то кое-кто смог прорваться сюда. Розов и Гурин не дали умереть им. Теперь те их почитают за отцов-добродетелей. Хотя эти отцы заставляют их работать от темна и до темна. Работа сезонная, дремать некогда. Сдают налоги и сельхозналоги первыми, чтобы никакой к ним зацепки не было.
– Не верю я этому НЭПу. Поначалу дадут затравку, а потом по мордасам.
– Нет. Ленин сказал, что НЭП – это серьезно и надолго, надо верить тому. Ежли так будет, то поднимется Россия.
– И буржуи вместе с ней?
– А что? Пусть поднимаются и буржуи. Затащим их скопом в социализм, пусть живут.
– Плевать тем буржуям на ваш социализм, им подай деньги и только деньги. Сказывал Журавушка, как Розов и твой отец наживались на корнях женьшеня в партизанщину.
– Не будем спорить, НЭП – поит, НЭП – кормит, чего же ещё желать надо? А там видно будет. Знамо дело, что социалистические хозяйства должны быть ядрёнее нэповских, но пока у нас не получается. Без Бринера совсем было заглох рудник – нет мастеров, маркшейдеров. Пришел – сразу все нашлись. Рудник заработал. Будем учиться у нэпманов, как говорил Ленин, рудники ставить, торговать, суда строить. Учиться надо. Вот и учимся. Поверь мне, что ежли так пойдет дальше, то мы скоро мир удивим.
– А почему бы тебе не образовать акционерское общество рудоискателей, а может быть, свой рудник поставить?
– Можно бы, но для этого нужна грамота, и немалая. Руды искать я могу, но быть президентом общества или еще кем-то, знаний не хватает. Ставить рудник? Что я знаю о рудниках? Верхушки, и не больше, меня любой мастер за пояс заткнёт, ещё и надсмеется. Рабочий класс этому учить надо, у капиталистов учиться надо, так нам говорил Ленин, так должны говорить и мы.
– Ты говоришь то, чем жив народ. Пойду. Спасибо за помощь! Когда-нибудь сочтемся. До свиданья!
Бежит домой Устин, торопит тропу. Тревожится снова за мир, за Россию. Правду сказал Шибалов, что те, кто живет дыханием России, кому она близка и дорога, долго не живут.
В Горянке всем заправляют Красильников и Селедкин. Сказал Лагутину Устин, мол, двоедушники они, враги народа и России. Тот ответил, что раньше были, как и ты был, но мир, мол, меняется, народ тоже меняется с миром. Живут оба тихо, дело правят хорошо.
Тихо. Не верит этой тишине Устин. Отец много порассказал про обоих. Если так, то все это у них в крови, а раз в крови, то и калёным железом не выжечь. Кто предал раз, тот всю жизнь будет предавать. Уходить надо из Горянки, хоть куда, но уходить. Эти двоедушники знают, что отец мог мне о них рассказать, поэтому сделают всё, чтобы сжить меня со света. Журавушку сжили…
Как ни спешил, не добежал до Горянки засветло. Прихватила ночь. А идти по тропе ночью… Кто ходил, тот знает: каждая веточка норовит в глаз ткнуть. Остановился на берегу Павловки, развел костер, сварил чай, наломал лапника, прилег и задумался.
Вот он, мир. Вот она, крыша мира, которую усыпали звезды. Большая крыша. Если под этой крышей будет мир и спокойствие, то и жизнь в радость. Люди расправят спины и начнут перепахивать сопки. Начнёт и Устин, шибко начнёт. Так, чтобы дети жили лучше, чем жил он, чтобы дети не знали, что такое война, даже сказов о ней бы не слышали, чтобы они не ранили души, не тревожили маленькие сердца.
И не верится, что под этой крышей совсем недавно шла страшная и жестокая война. Война как сон, только долгий и кошмарный…
Всхлипывала и стонала река. Вскрикивала и тревожилась тайга. Вдали ухал филин, предупреждая таежное население о своем выходе на охоту. Кто-то крался к костру, слышно было, как неизвестный зверь жадно втягивал в себя воздух, топтался на месте.
Тревога, кругом тревога. Тревога за Россию, тревога за свою судьбу, судьбу своей семьи. А чего тревожиться-то, все идет ладно. Устин, как только чуть передохнёт, так
