Сергей Бородин - Баязет
Из того, что сперва он неосторожно написал, многое было вычеркнуто и не упомянуто в чистовом «Дорожнике», поднесённом Тимуру. Но здесь вычеркнутое читалось разборчиво, и пронырливым людям нетрудно было это прочесть.
Он достал из кожаного джузгира листы плотной бумаги. В раздумье проверил ногтем кончик тростника.
Он писал в Фес.
Он перечислил тамошнему султану все города, все дороги, неосмотрительно вписанные в «Дорожник»:
«Он силой вырвал у меня названия городов, направления дорог, места оазисов. Ему я назвал…»
Сверяясь с «Дорожником», подолгу щуря усталые глаза, он не хотел пропустить ни одно название из вписанных в книгу городов, крепостей, замков, оазисов.
Назвав это и проверив, что ничто не пропущено, он продолжал:
«Но утаил…»
Ибн Халдун перечислил всё, что вычеркнул в черновике, припомнил глухие, малоприметные селения, заслонённые песками от караванных дорог.
Он перечислил эти места: там можно скрыть от нашествия, от огня, от меча, от равнодушия невежд и от корысти злодеев всё, что надлежит из века в век хранить, то, без чего народ останется как путник без рубища на ветру веков.
«И ещё я утаил…»
Теперь он вспоминал те, какие знал из самых дальних, укромных, глухих селений, уединённых колодцев, покинутых карфагенских руин и руин римских, места, что могут стать тайниками, убежищами.
Дописав, долго припоминал, не осталось ли мест, которые сразу не вспомнились, но могут пригодиться.
Он снова сверил письмо с черновиком.
Когда всё сошлось, он понял, что это письмо нужно послать в Магриб скорее, прежде, чем войско, отстоявшись, двинется дальше. Ведь никто заранее не знает, куда пойдёт отсюда Тимур. Случалось, выйдя на запад и тем утешив султанов на востоке, он внезапно сворачивал на восток, где его уже не ждали, и это облегчало ему расправу над зазевавшимися султанами. А чтобы легче одолеть врагов на западе, прикидывался, что идёт на восток. Никто не мог сегодня сказать, куда он пойдёт завтра. Даже из старейших его соратников не все понимали такие начала походов:
«Не может, что ли, сразу сообразить, в какую сторону ему надо?..»
Ибн Халдун приметил: Магриб привлекал Тимура. Он уже многое вызнал о Магрибе. Это значило, что завоеватель завтра же может двинуться туда.
Проницательный Ибн Халдун подумал и другое: Тимур не скрывал своего влечения к Магрибу, а если Тимур ещё до начала похода говорит, что намерен пройти через Магриб к океану, не отводит ли он глаза приглядчивых врагов от иных дорог, о коих помалкивает, но куда готов нагрянуть?
Ибн Халдун собрал все листки черновика, кое-где потемневшие от золы и сажи, и вернул их в очаг.
Собрав с полу перед очагом щепки, припасённые на растопку, он забросал ими черновик и, привычно, быстро посверкав кресалом, раздул огонь.
Сухие щепки вспыхнули. Бумага зажглась. Сквозь розовые лепестки огня снизу от бумаги поднялись, завиваясь, бурые, густые струйки дыма, пока и весь черновик не вспыхнул живым пламенем.
Когда от рукописи остались чёрные лоскутки пепла, похожие на вороньи перья, Ибн Халдун взял из угла палку и перемешал весь пепел с золой.
Постояв у очага, словно отдышавшись, он послал слугу звать человека от Бостан бен Достана.
Вошёл нестарый, приземистый, круглоплечий, широкоголовый коротыш с круглыми растопыренными ушами, с пепельно-серыми обветренными губами. На его низком насупленном лбу чернели глубокие морщины и вздулись серые бугры — не лоб, а пашня, изрытая сусликами. Жидкая круглая бородка, красная, со странным бурым оттенком, как бы опалённая пламенем.
С ним вошёл мальчик, ничем на него не похожий, очень бледный, бледный до синевы, с иссиня-чёрными длинными глазами, с пухлыми влажными губами.
Коротыш подошёл ближе. Остановился, переваливаясь с ноги на ногу. Ибн Халдун ему сказал:
— Чтоб хозяин твой скорей шёл на Прямой Путь. Там рабат перса. А как тому подворью названье, не знаю.
— Перса? Я тот хан знаю.
— Знаешь?
— Я сызмала с караванами.
— Что-то ты на араба не похож.
— Меня на базаре купили. А откуда привезли на продажу, продавец запамятовал. Из добычи я. И потому моё имя — Добыча. Хорошо, а? Добыча! Лучше, чем прежде звали.
— А как звали прежде?
— Прежде? Никто не знает. Да не может быть, чтоб было лучше. Добыча! Вот это да!
Добыча. Так переводится его имя — Ганимад.
— Ну спеши, спеши. Передай моё слово хозяину.
— И передам, и приведу. Без меня он туда дорогу не разглядит: я его так притулил, сам он оттуда не выберется. Сызмалу сюда хожу, как пророк Мухаммед! Слыхал? Он тоже сюда с караванами хаживал. Тоже небось торговать.
Ибн Халдуну не понравилось такое братанье караванщика с пророком.
— Ступай. Дела ладятся, пока быстро деются. Тогда скорей удаются.
— Вот верно! — согласился Ганимад. — Тогда ладятся. Спешу. А?
— Не забудь, что сказать.
— Я? Я сто караванных дорог помню. Иные и не видны на земле, когда через пески. Я их, не глядя, помню. А тут и помнить нечего. Бегом приведу. На Прямой Путь.
И обернулся к мальчику:
— Посмотрел? Вот он и есть большой человек из Каира.
Ибн Халдун заметил нездешний облик мальчика.
— Чей он?
— Мой. Покупка. Теперь ему имя Иса.
— Откуда?
— Когда я пошёл хорошо жить — караваны вожу, везде всех знаю, надумал себе купить мальчика, как прежде меня купили. Я знал, чего надо такому: помню, чего хотел себе, то и даю ему. А купил на том самом рынке, у самого того торговца, который прежде продал меня. Мальчик добыт пиратами на румском корабле. По-нашему не понимал. Купил его, и теперь я уже не один.
— Святое дело — выкупать невольников.
— Святое? Не знал. Купил, и вот он!
Ганимад ушёл, переваливаясь, отставляя широкий зад, привыкший к спине осла на долгих дорогах.
Мальчик, оглядываясь на худощавого белобородого старца, последовал за Ганимадом.
Вскоре Ибн Халдун взял свою палочку, опалённую в очаге, кликнул Нуха и слуг и пошёл к Сафару Али.
Прошёл через Дамаск. Жизнь смолкла. Люди нашумелись. Завоеватели наликовались. Напраздновались. Награбились. Завоёванные навопились. Наплакались. Кто уцелел, примолк. Погибшие ещё лежали среди щебня. В городе становилось нехорошо.
У ворот не оказалось хозяина: привратник сказал, что Сафар Али прихварывает, отлёживается у себя в маленьком закутке над воротами.
Но тут же за воротами на каменном уступе под сводами сидел Бостан бен Достан. Ганимад не обманул: доставил купца быстро.
Ибн Халдун, зорко оглянув двор, приметил уединённый угол и повлёк туда за собой Бостан бен Достана.
Прошли мимо прикрытых и мимо приоткрытых дверей, где в полутьме келий разные люди таились, жили настороже — прислушивались, приглядывались ко всему двору.
Проходя, Ибн Халдун увидел воротца во второй двор, забросанный зеленовато-золотой соломой. На соломе стояли и возлежали незавьюченные верблюды, жуя пенящуюся жвачку.
Резко свернув с пути, Ибн Халдун вовлёк купца в этот двор, остановился между жующими, покряхтывающими, поревывающими верблюдами.
— Я вас позвал.
— Наконец-то!
— Вы желаете уйти отсюда?
— Некуда. Кругом заставлено.
— Если в ту сторону, какую скажу?
— Только б уйти! Куда?
— Магриб.
— Кто ж туда пустит?
— А как пустят, пойдёте?
— А мой товар?
— С товаром.
— Для моих товаров лучше Магриба места нет!
— Я вам помогал? Теперь ваш черёд.
— Пешком товара не вынесешь! А верблюдов моих давно отняли.
— А вот эти?
— Сытые скоты. Да ведь не наши!
— А когда найдём?
— Навьючусь и айда!
Солома под ногами пружинилась, дышала. Они переступали с ноги на ногу.
Бостан бен Достан забеспокоился.
— И товар цел, и верблюды найдутся, и коней купим, и караванщик опытен, да кто ж выпустит?
— Скажите твёрдое слово: моё дело первей, а ваше дело с товарами после того.
— Только б выйти!
— Путь буду открывать для моего дела.
— Сколько ни ходит купец, а домой вернётся. А дом — это Каир. А в Каире — это базар. А над базаром староста. А ему судья вы, господин! Разве могу вас обмануть?!
— Верю. Посидите здесь, от чужих глаз с краю.
Ибн Халдун вышел, словно никого с ним и не было. Прошёл к воротам. Привратник показал ему ступеньки к Сафару Али.
Перс привстал с узкой постели в тёмном углу.
— О! Ко мне? Есть дело?
