"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

— Для заказчика, — сухо ответил ей муж. «Чем меньше мы знаем, тем лучше».

— А чем мы будем заниматься в Новом Свете? — все не отставала девушка.

— Я буду работать, а ты — сидеть дома, — Давид взял мышьяк и смешал его с миндалем. «Как получают мышьяк, кстати?».

— Альберт Великий нагревал аурипигмент с мылом, — отбарабанила жена. «А почему я не могу работать? Вместе с тобой?».

— Потому что, дорогая моя, — вздохнул Давид, — там и так опасно, незачем тебе в это лезть.

Опять же, если у нас дети появятся…»

Жена покраснела и отставила чашку. «Держи. Теперь что?».

— Теперь дай мне негашеную известь, — вон в той большой банке, и смотри — Давид подозвал ее поближе.

Паста была зеленовато-серого цвета. «Отлично, — прищурился мужчина, — осталось добавить меда, — для вкуса, и толченого стекла».

— Чтобы появились рези в желудке? — нахмурилась Эстер. «Все равно, я не понимаю — почему я не могу работать дома, я ведь и так тебе помогаю. Делать снадобья для лечения, например».

— Или яды, — хмыкнул мужчина. «Ну вот, — он разогнулся, — все готово. Теперь пусть подсохнет немного, и проверим».

— Человек себя будет плохо чувствовать, — тихо сказала Эстер. «У него будет болеть живот, его будет немного подташнивать — как будто он съел что-то несвежее, может кружиться голова. Потом начнутся острые боли, рвота, понос, он будет бредить, потеряет рассудок и умрет».

— Правильно. Отравление пищей — частое дело. Один аконит — слишком явственная и быстрая смерть, один мышьяк — слишком долгая. Прекрасное, прекрасное сочетание, — Давид налил в бокал вина и отщипнул кусочек смеси. «Растворяется отлично, и почти не пахнет. Тем более если вино будет с пряностями».

— А на вкус? — шутливо спросила Эстер.

— Те, кто пробовал, утверждали, что неплохо. Пока еще могли говорить, конечно, — Давид скатал из пасты небольшой шарик и проколол его толстой иглой.

— Это зачем? — поинтересовалась жена.

— Заказчик просил, чтобы получилась бусина. Ну, из тех, что на одежду пришивают. Давай тут уберемся, — поднялся Давид, — и погуляем. Незачем долго этой дрянью дышать.

На Амстеле пахло близким морем и булками из пекарен.

— Это ты в Падуе научился снадобья составлять? — спросила Эстер, взяв его под руку.

— И там тоже, — Давид смотрел вперед, на сияющее пространство льда перед ними. «Там, в Болонье, и в других местах», — он вдруг улыбнулся.

В ботаническом саду университета было душно, июльское солнце заливало дорожки беспощадным жаром, вокруг гудели пчелы.

— Universa universis patavina libertas, «Свобода Падуи, всеобщая и для всех», — неприметный мужчина с блекло-голубыми глазами помолчал.

— Я смотрю, дон Давид, на свободу исследований девиз вашего университета не распространяется. Инквизиция вам уже в затылок дышит — мало того, что вы еврей, да еще и над трупами христиан глумитесь, режете их, потрошите — якобы во имя науки. Тут недалеко и до обычных обвинений — кровь младенцев, ну, дальше понятно.

— Что вам надо? — угрюмо спросил Кардозо.

— Я тут разговаривал кое с кем, — мужчина легко наклонился и сорвал цветок. «Лютик, — он помолчал, — вроде и невинная вещь, а корень его — смертелен. Ну, вы и сами знаете, — вы же не только врач, вы же еще и алхимик».

— За философским камнем — это не ко мне, — резко сказал Давид. «Я в эти басни не верю, и вам не советую».

— Ах, дорогой мой дон Давид, — мужчина понюхал цветок, — в жизни есть более интересные и прибыльные вещи, чем кормить наивных монархов сказками о получении золота из дерьма.

Так вот, сэр Фрэнсис Уолсингем, — тоже здешний выпускник, английский посол во Франции, — вас очень рекомендовал. Я еще и с вашими учителями словом перемолвился — все утверждают, что вы один из самых блестящих молодых медиков Европы. Очень жаль, если все это пойдет насмарку, согласны?

— Понимаете, дон Давид — ту женщину на сносях, — ее же вам просто так с рук не спустят, — блекло-голубые глаза отсвечивали сталью.

— Такой же труп, как и все остальные. И плод был уже мертв, — несколько дней, — Кардозо внезапно остановился. «Вы же поймите, не знаю, как ваше имя…

— Джон, — мягко сказал мужчина.

— Неважно, — отмахнулся Давид. — Если говорить о развитии эмбриона, о ходе беременности — мы, же до сих пор бродим, как во тьме, почти ничего не зная толком. Я не мог упустить такого случая, никак не мог. И плод был уже мертв, — твердо закончил он.

— Я вам верю, — мужчина пожал плечами. — А вот религиозный трибунал — вряд ли поверит. Скажут, что вы загубили душу младенца, и пойдете на костер, дон Давид. Однако, — мужчина вдруг приостановился, — можно этого избежать.

— Я не собираюсь скрываться, — хмуро ответил Кардозо. — Я врач и ученый, и делал то, что необходимо, — для медицины.

— Не надо, — согласился мужчина. — Можно устроить так, что трибунал, ну, скажем, забудет о вашем процессе. Потеряет документы, например. Вы не поверите, какой беспорядок иногда бывает в Коллегии Кардиналов — диву даешься.

— А что мне за это надо будет делать? — Кардозо посмотрел на мужчину.

— Да ничего особенного, вы и так этим занимаетесь, — отмахнулся тот. — Иногда к вам будет приезжать человек, и просить составить кое-какие снадобья.

— Яды, — поправил собеседника дон Давид.

— Можно и так сказать, да — согласился тот. «В общем, для вас это будет просто».

— А почему вы это делаете? Спасаете меня? — спросил Кардозо. «Отравителей вокруг — пруд пруди, — он повел рукой, — любой бы согласился на вас работать».

— Девиз моего университета, — серьезно ответил мужчина, — Hinc lucem et pocula sacra, — «Отсюда исходит свет и святость». Из науки исходит, конечно же, — так что я не могу себе позволить стоять в стороне, когда ученые в опасности. Я, дон Давид, умею смотреть вперед, — в отличие от многих.

— Я сегодня поздно, — сказал он Эстер, целуя ее на прощанье. «Пациент в деревне, надо туда ехать. Но ты смотри, я тебя все равно разбужу».

— Не сомневаюсь, — она чуть рассмеялась и, прижавшись к нему, шепнула: «Буду ждать».

Вернувшись в кабинет, Давид повертел в пальцах высохшую бусинку, и улыбнулся — получилось прекрасно. Внизу, в подвале, было темно, и зябко — пахло затхлостью с близлежащего канала. Он запер за собой тяжелую дверь и зажег свечи — много. «Подольше бы зима», — пробормотал он, открывая большой сундук.

Труп пока был в хорошем состоянии — в такую погоду они могли долго лежать, не разлагаясь.

— Венозные клапаны, — Давид взял свои заметки и пристроил рядом чернильницу с пером.

«Посмотрим на вас поближе, и заодно займемся системой кровообращения. А потом, — он посмотрел на инструменты, разложенные на отдельном столике, — мозг.

Тюрнхаут, замок герцогов Брабантских

— Позвольте представить вам мою лучшую подругу, миссис Бенджамин, — улыбаясь, сказала Шарлотта Бурбонская.

Марта присела перед высоким, голубоглазым мужчиной.

— Счастлива с вами познакомиться, ваше высочество, — искренне сказала она. «Я много слышала о вас, таком великом полководце, и вот наконец-то моя мечта исполнилась — я вижу вас перед собой!».

— Что вы, мадам, — галантно ответил Хуан Австрийский, — это я должен благодарить штатгальтера и его жену за то, что мне выпало счастье любоваться, вашей красотой. Должен сказать, что моему другу Вильгельму повезло — его окружают очаровательные женщины, а меня — грубые солдаты, — он чуть слышно вздохнул, — Ну,- лукаво заметила Шарлотта, — стоит вам захотеть, ваше высочество, и к алтарю с вами пойдет любая из дам. Кому не захочется быть женой такого блистательного человека!

— Ах, мадам, — вздохнул дон Хуан, — жизнь в армейском лагере — слишком грязна для таких сокровищ, как вы. А не воевать я не могу.

— Да, — Марта чуть покраснела, — со времен битвы при Лепанто ваше имя гремит по всей Европе, ваше высочество.

— Называйте меня просто по имени, — темные ресницы принца приподнялись, — рядом с жемчужинами красоты блекнут любые титулы.