Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга 2 - Марина Алиева
Рене выпалил это сгоряча, и только потом, опомнившись, осторожно посмотрел на мать. С некоторых пор любое упоминание о договоре в Труа заставляло её брезгливо морщиться, хотя раньше было и того хуже – она просто выходила из себя. Но сегодня герцогиня пропустила это упоминание мимо ушей.
– Да, Монмут расстарался, а новая королева Англии оказалась так же плодовита, как и её мать… Но мы все равно коронуем дофина! И даже с нужным количеством французских пэров! Не хватит тех, которые есть, произведем в это звание преданных нам людей, но, думаю, даже этого не понадобится. Герцогиня Алансонская как-то показывала мне письмо, которое она отправила своему кузену Жану Бретонскому. А недавно показала пришедший наконец ответ. Судя по всему, и Жан, и Артюр уже не так пылко негодуют по поводу убийства герцога Бургундского, и договор в Труа, если еще и признаЮт, то уже с оговорками.
– Они десять раз передумают.
– Конечно. Поэтому нам надо быть готовыми и в решающий момент вовремя узнать, что предложит герцогам английская сторона, чтобы предложить больше. Думаю, высокая должность для одного и выгодный брак для другого смогут изменить точку зрения Бретонцев. А брак твоей младшей сестры с герцогом Жаном позволит еще и значительно обезопасить Анжу, и окажется следующей выгодной партией после вашей свадьбы с Изабеллой Лотарингской…
«Ну вот, – с досадой осеклась мадам Иоланда, – дала все-таки мальчику повод заговорить о том, о чем он сам так и не решился».
Но Рене на свадебный намек не откликнулся. Только пожал плечом и снова забарабанил пальцами по колену. «Значит, что-то другое…», – решила герцогиня, поднимаясь.
– Иди сюда, я кое-что хочу тебе показать…
В глубине кабинета на высоком поставце стояло сооружение, прикрытое куском золототканой парчи. Мадам Иоланда сдвинула драгоценную ткань, освобождая внушительного вида шкатулку, и поманила Рене поближе.
– Смотри.
Под поднятой крышкой оказалась утопленная в пурпурный бархат золотая корона.
– Она, конечно, не та, что в Реймсе, но не менее ценна. Эту корону возложили когда-то на голову малолетнего Роберта, который был старшим братом Гуго Великого и сыном Анны Киевской и Генриха Первого Капета. Та самая корона, надев которую король франков впервые положил руку на евангелие, коим ныне клянутся все французские короли на своих коронациях…
– Откуда она у тебя?!
– Случай, Рене. Тот самый случай, о котором можно сказать: «знамение». Монахи из Мондидье, где корона сохранялась семейством де Крепи, тайно вывезли её, узнав, что их диоцез передают под руку этого бургундского выскочки Кошона. Ценностей там и без того хватает, а корону на тайном совете они решили передать тому, кто более достоин ею владеть. Все-таки Рауль де Крепи был графом Валуа и вполне естественно – наш Шарль является его законным потомком… Я безумно рада, Рене, что новый епископ Бовесский с первых же дней своего правления узнает о подобной недостаче. Надеюсь, виновных он не найдёт. А Шарль получит корону одного из первых Капетингов и, заметь, получит на законных правах!
Мадам Иоланда любовно провела пальцем по краю шкатулки, продолжая рассказывать, как трудно было монахам найти гонцов, которые бы согласились провезти подобную вещь через захваченные территории, но Рене не слушал…
Не отрываясь смотрел он на корону. Почему-то вид этого золотого обода убедил его сильнее всего другого, что коронация Шарля действительно возможна. И как-то сразу стал вдруг легок и возможен тот разговор, с которым он пришел к матери, и который готовил долго и тяжело, не зная чего боится больше – то ли её гнева, то ли обиды…
– Матушка… – пробормотал Рене, перебивая мать, – но, если всё так легко… Я хотел сказать, если всё это уже стало достижимым, может быть, нет нужды призывать Деву из Лотарингии?
Крышка от ларца, в котором лежала корона, со стуком упала на место.
– Что? О чем ты, Рене? – Мадам Иоланда смотрела почти испуганно.
– О Жанне. Её воспитывали, чересчур оберегая ото всего, что сделало бы её слишком обычной… Но она стала слишком необычной, матушка! Простите, я не рассказал вам, но однажды, еще в Лотарингии, я неосторожно намекнул Жанне на её миссию. И она уверовала! Уверовала так, что теперь сама без устали учится управляться с мечом, сутками готова сидеть в седле и стрелять из лука! Она держит это в глубокой тайне, но ни о чем другом уже не мыслит. А ведь это очень страшно – оказаться в бою первый раз! Даже мне, мужчине… Девочке же, да еще такой… чистой… Когда она увидит всю эту кровь и весь ужас, она может отступить, разувериться. Или – что по-моему, ещё страшнее – веря в свою миссию, пойдет до конца и погибнет, проклиная нас!
Рене еще сбивался, но говорить становилось всё легче и легче.
Он глубоко втянул воздух, собираясь признаться в своем самом крамольном поступке. И, не давая мадам Иоланде возможность вставить хоть слово, выпалил, глядя в сторону:
– И еще… Помните, матушка, вы не хотели мне рассказать о девочке, живущей в Домреми? Но я так хотел быть вам полезным, что не мог оставаться в неведении… А потом вы тяжело заболели… То снадобье, которое вернуло вас к жизни… его передал отец Мигель. Он сам приготовил, а я съездил… Не бойтесь! Кроме него и Жанны никто в Шато-д’Иль меня не узнал. Зато я увидел ТУ, другую девочку и поговорил с ней…
– И что? – смогла, наконец, вымолвить пораженная мадам Иоланда.
– Не знаю, матушка. Но всю обратную дорогу я чувствовал себя так, словно получил святое причастие…
ШАГ НАЗАД
К чести Рене надо признать, что в Шато д'Иль он мчался более озабоченный болезнью матери, нежели встречей с какой-то таинственной девочкой. Отец Мигель, заранее предупрежденный письмом, уже собрал по домам местных знахарок все необходимые для снадобья травы и теперь настаивал составляющие его отвары.
Хозяевам поместья Рене был представлен как родственник господина де Бодрикура. Очень, очень дальний и бедный родственник, которого комендант Вокулёра не счел нужным даже сопровождать… И это была единственная ложь, на которую отец Мигель решился, потому что «особое лекарство для больной матери» было действительно нужно.
– Вы изменились, падре, – сказал Рене, слушая торопливые рассказы о местной жизни от монаха, суетившегося возле своих чашек и котелков.
– Вы тоже изменились, мой господин, – не оборачиваясь, заметил Мигель. – Раньше вы были просто мальчик… Нет, пожалуй, очень умный мальчик. А теперь – совсем мужчина. Не знаю только, чего в
