В ожидании весны - Ованес Азнаурян
Первое, что спросила Лилит, когда проснулась утром следующего дня (вернее, был уже полдень; уже три дня она жила у Липарита):
– Зачем тебе ICQ, если я рядом с тобой?
Липарит не знал, что ответить. Действительно: зачем? Ведь Лилит была рядом. Голая лежала в постели и ждала его. И так заснула, не дождавшись.
– Не знаешь? Зато я знаю. Ты болен.
– Я догадывался об этом.
– И что? Всю ночь клеил девочек в Сети? Как меня три дня назад?
И он опять с удивлением посмотрел на нее: и правда – только три дня прошло, а кажется, они всю жизнь были вместе. Лилит продолжала:
– Хочешь сказать, я тебе надоела?
– О нет. Ты не можешь надоесть.
– Это почему же?
– Подойди к зеркалу, поймешь.
Голая Лилит встала с кровати и подошла к большому зеркалу трюмо и расхохоталась:
– Ну, тут, пожалуй, я с тобой соглашусь. Такое не скоро надоест.
Липарит смотрел на Лилит, на ее отражение в зеркале и думал о том, что снег все равно когда-нибудь перестанет, и Лилит уедет в Ереван, а он пойдет служить в армию. Тогда почему они встретились? Зачем она вообще появилась? Ведь на самом деле он ее из детства плохо помнил. А она вот помнит, как оказалось. Наверное, так бывает в жизни: мы не помним тех, кто нас помнит, и наоборот.
– Ты бы оделась. Холодно. С утра уже два раза вырубали свет. Комната не прогрелась.
– О-о! Аствац им! Началось-таки? Возвращаются 90-е?
Липарит подумал, что ни он, ни Лилит не могут знать, каково в действительности было в 90-е годы – им тогда было одиннадцать лет. У них было просто детство, и они, конечно же, не осознавали до конца ужаса происходящего. В ЭСЗ (Эпоха Страшных Зим – термин, придуманный писателем Ара Манояном) больше досталось их родителям, которым приходилось заботиться о детях, думать о том, как накормить, достать то да се… Его совсем недавно осенило, что наверняка мама с папой не ели свои талонные 250 граммов хлеба, чтоб досталось ему (помнишь? Желтоватый маргарин, намазанный на хлеб, посыпанный солью), но он тогда этого не знал и не догадывался об этом. Он только помнил покрасневшие от холодной воды руки мамы и черный силуэт отца, сидящего у погасшей, опустошенной железной печки в пальто ночи напролет. Отец сутками не мог заснуть и только курил свои сигареты без фильтра «Астра». Липарит помнил еще отвратительный, тошнотворный запах керосина и сухого спирта. Он теперь вдруг с особой пронзительностью осознал, что родителям, например, когда наступил 1991 год было всего 38 лет! Странное ощущение. Ведь они ему казались очень «большими», взрослыми, даже старыми – из-за седеющих волос папы, например. А на самом деле – вот ведь: всего 38. Молодые ж были совсем! И вот теперь понимаешь, что жизнь родителей разделилась на до и после, что они никак не могли приспособиться к новой жизни, будучи уже взрослыми-молодыми: ведь рухнула целая империя с ее размеренной, предсказуемой жизнью, рухнуло целое мироощущение, и границы Вселенной сузились до одной комнаты, единственно отапливаемой в квартире. А у детей – наоборот: пределы мира со временем все больше стали расширяться (вон – Интернет появился).
– А знаешь, – сказала Лилит, – странно, что свет вырубали. Ведь снегом-то занесло не провода электропередачи, а дороги, собственно. И ГЭС на реке Ган как работала, так и работает. Даже в этот снег. Так в чем же дело? Почему вырубают свет?
– Думаю, на этот вопрос не могли ответить и в 90-е. Ведь мы республика, на территории которой находится атомная электростанция…
– Вот-вот… Слушай, так мне одеться? – Лилит все еще разглядывала себя в зеркале трюмо.
– Нет.
– Почему?
– Ну, чтоб мне сейчас не пришлось снова тебя раздевать.
– Хам! Покажи лучше, с кем ты познакомился в ICQ за минувшую ночь.
– Зачем?
– Интересно просто. Или ты думаешь, что меня это не должно интересовать?
– Да ради бога! Мне не жалко! – Липарит открыл фотографии. Лилит посмотрела, потом расхохоталась. – Чего ты?
– Ес кез сирум ем![31]
– Что не так?!
– Посмотри, – ответила Лилит, все еще смеясь. – Видишь? Они все похожи друг на друга и одновременно похожи на тебя самого! Ты на самом деле себя хочешь! Ха-ха! Фрейд назвал бы это нарциссизмом. Ведь правда! У меня же тоже в общем-то такая же форма глаз, такой же рот, тот же типаж!
– Тоже мне Фрейд в юбке!
Лилит еще смеялась, когда зазвонил телефон и Липарит в тапочках и без трусов пошел в прихожую ответить. Говорил долго, минут шесть-семь, потом вернулся в спальню и нырнул в постель. Лилит курила, лежа на животе, и листала болгарские журналы «Наш дом», которыми так вдохновлялось старшее поколение в 70–80-х годах прошлого столетия и которые в большом количестве Лилит нашла на антресолях в прихожей квартиры, где когда-то жили бабушка и дедушка Липарита.
– Звонил дядя Ваге, – сказал Липарит. – Из Еревана. С поручением… Ты знаешь писателя Ваге Саакяна? Так вот, он мой дядя, брат мамы. Дал поручение. В такой снег! Здесь есть деревня Паг, знаешь ли…
– Конечно! Я провела там все детство.
– Тогда ты, вероятно, знаешь крепость Пагаберд? Мне велено «сходить» в Пагаберд, где уже третий месяц живет старый Ара Маноян, проведать его, узнать, все ли в порядке, не нужно ли ему чего-нибудь. Дядя узнал, что Дзорский район скоро исчезнет под снегом. Вот он и беспокоится о старом писателе. Хоть бы поинтересовался при этом, как поживает любимый племянник!
– Интересно, я думала, Ара Маноян давно умер. А он вот в Пагаберде… Ну? Что ты хнычешь? – сказала Лилит. – Давай одеваться. Совершим поход в Пагаберд! Встали раз, встали два, встали три!
– И откуда у тебя столько энергии?! – сказал он, вставая с постели и опять думая о том, как же это все же случилось, что он и Лилит оказались вместе.
Когда наконец они вышли из дома, снег опять усилился.
