Жертва судебной ошибки - Эжен Сю
— Это возможно. Немного надо, чтобы навести г-жу де Роберсак на след. Удайся дело, открытие помешало бы мне. Но оно рушится, благодаря твоей неловкости.
— Оно рушится? — спросил вдруг Луазо с торжествующим видом. — Может быть, сударь, может быть…
— Что ты там говоришь?
— Как я ни стар, как ни выдохся, но еще гожусь на что-нибудь.
— Сомневаюсь. Но посмотрим.
— Долго не представится еще другого такого случая, потому что этот бездельник муж не бросает жену. Но нынче он дежурный, и г-жа Фово будет всю ночь одна. Несмотря на отказ, я оставил ей выход, если она одумается. Я предупредил, что во всяком случае в час ночи буду у магазина с домино и на извозчике. Вам, сударь, следует ехать со мной. Я постучу в дверь. Красавица спит одна на антресолях. Возможно, что наше предложение оставило некоторое впечатление, хотя она и отказалась из глупой гордости. Если она даже заснет, то я стуком разбужу ее. Тонкая штучка догадается, что это я, и если не выйдет к нам сейчас же, я стану стучать еще сильней. Быть может, уверенность в себе или гнев заставят ее отворить нам. Вы займете мое место и лучше меня сумеете сказать за себя слово. Я надеюсь, что вы ее убедите; она придет в восторг, что важный барин у ее ног; ваши обещания вскружат ей голову, и ее мысли могут принять другой оборот.
— Ты прав. Надо попробовать, надо воспользоваться тем, что малютка одна.
— Скажет ли теперь князь, что Луазо…
— Но нет! Нет! Нечего и думать об этом, — перебил князь своего «Скапена», топнув ногой. — Я не могу отказаться от поездки на бал, это бы возбудило подозрения баронессы, их надо непременно усыпить. Раз она мне не верит, то ее проницательность очень опасна. Вообще есть тысяча причин, почему я должен сильно ухаживать за г-жой де Роберсак. Будь проклята моя мысль устроить поездку в Оперу!
— Ваша правда, сударь, — сказала Луазо в раздумье, грызя ногти, — в этом все затруднение… вам нельзя не ехать вместе на бал. Вот было бы ловко, если бы вы оставались на балу с г-жой де Роберсак и в то же время попали на улицу Бак к хорошенькой продавщице!
— Г-н Луазо шутит, вероятно? — сказал высокомерно князь.
— Бедняга Луазо говорит серьезно: быть может, есть средство…
В это время кто-то постучал в дверь.
— Войдите, — сказал князь, раздосадованный, что ему помешали.
Вошел его секретарь и отвесил почтительный поклон. Черты г-на де Морсена приняли тотчас же привычное выражение холодного достоинства, потому что Луазо был единственный из его приближенных, перед кем он не маскировался. Секретарь, указав взглядом на Луазо, проговорил:
— Князь, я желал бы иметь честь сказать вам два слова об одном деле, как мне кажется, очень важном.
— Ступай, приготовь мне одеться: скоро обед, — обратился князь к своему интимному камердинеру.
Луазо вышел.
— В чем дело? — спросил князь секретаря.
— Сейчас являлся сюда некий господин Анатоль Дюкормье, но вы его отослали к управляющему. Он спросил, разве у вас нет секретаря, потому что его дело можно скорее со-общить секретарю, чем управляющему. И тогда его привели ко мне.
— Что за сообщение?
— Он от французского посланника в Англии, графа де Морваля, и недавно приехал.
«Конечно, он то лицо, о котором Морваль говорит мне в последнем письме. Есть вещи, которые писать неудобно, лучше передать их на словах», — подумал князь и потом спросил:
— Что же сказал вам этот господин?
— Оп жалел, что не имел чести повидаться с вами, и поручил мне просить вас припять его скорей; если можно, завтра утром. Оп оставил адрес.
— Разумеется, приму. Напишите, чтобы пришел вавтра от 10 до 11 утра. Кстати, переписали вы начисто мое письмо к нунцию его святейшества?
— Да, князь.
— Не забудьте подать его мне для подписи завтра утром.
— Слушаю-с…
После нового совещания с верным Луазо, князь с дочерью отправились, как было условлено, в девять часов к г-же де Роберсак. Уведомления о постыдном браке маркизы де Бленвиль с доктором Бонакэ были написаны, и в полночь князь сел в карету с баронессой и герцогиней, одетыми в черное домино, чтобы ехать на бал в оперный театр.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
XI
Сговорившись с изобретательным Луазо, князь согласился провожать баронессу и дочь на бал только с условием, что и он наденет домино под предлогом своего возраста и общественного положения. Так как он был среднего роста и очень худ, то в широком и длинном домино походил больше на женщину, чем на мужчину.
На случай, если бы они разъединились в толпе, они прикололи к пелеринкам по банту из красных и белых лент, по которым могли легко отыскать друг друга. Впрочем, баронесса решила не оставлять князя ни на минуту.
У подъезда наши домино заметили, что публика чем-то взволнована. Слышались такие фразы:
— Говорят, она умерла.
— Кто?
— Женщина в черном домино, с которой сделались конвульсии.
— Ах, Боже мой! Где же она?
— Ее отнесли в комнату полицейского комиссара.
— А я слышал, что она не умерла, но что у нее припадок.
— Так следовало бы доктора.
— Ужа пошли за театральным доктором.
— Не знаменитый ли Бонакэ?
— Он самый.
— О, тогда она спасена. Болезнь не смеет шутить с доктором Бонакэ.
На минуту остановившись из любопытства, князь и обе женщины слышали эти слова.
— Странно, право, — сказал князь с гневным презрением, — что имя этого доктора, осрамившего мою фамилию, преследует меня и здесь.
— Отчасти выгодно, — заметила Диана, — если и мне сделается дурно, то меня получит наш кузен Бонакэ.
В то время как герцогиня говорила это, князь незаметно для г-жи де Роберсак сделал знак высокому домино, которое вело под руку также домино, но среднего роста. Эта пара сошла с извозчика, ехавшего следом за каретой князя.
Когда г-п де Морсен со своими дамами взошел на лестницу, которая вела в коридор бенуара, Диана де Бопертюи шепнула баронессе:
«Я вас оставлю: попробую развлечься. Через час мы увидимся в фойе против настенных часов».
И молодая женщина исчезла в толпе.
Герцогппя де Бопертюи приехала на бал с единственной целью — поискать развлечения от скуки. Она здесь видела многих из своего общества, но не чувствовала ни малейшего желания интриговать их. Она знала, что может сказать им и услышать от них только банальности. Герцогиня попала в большой зал, где костюмированная
