Эмилиян Станев - Легенда о Сибине, князе Преславском
— Впрямь ли являлся он тебе? Впрямь ли говорил с тобой, либо ты говоришь его словами, потому что он в душе твоей?
— Клянусь тебе! Здесь он явился мне лишь единожды, но прежде, в Преславе, искушал меня много раз. Он отрицает силу божью, и я знаю, как велико и нестерпимо страдание человека, у которого нет бога. Душа его иссыхает, разум мнимо оттачивается. Нзчестие и богохульные мысли убивают душу и леденят сердце, как леденит стужа землю и всякую жизнь на ней.
Теперь она смотрела на него с затаенным ужасом, уловив в его голосе искренность.
— Сколь несчастен ты, княже! Услышит ли тебя Господь и смилуется ли над тобой? Во время молебствий наших семижды днем и четырежды ночью я буду молить Бога и за тебя. Долго придется тебе поститься, прежде чем ты окажешься достоин нашей общины… Но где он предстал пред тобой? И не походил ли на тебя видом?
Ещё один шаг, и князь открыл бы ей душу, ибо ничего так сильно не желал он, как истинно исповедаться перед любимой, но её вопрос вызвал у него улыбку, хотя он и не мог бы сказать, чему улыбнулся — вопросу или её полусогнутому указательному пальцу, которым она трясла нетерпеливо, как дитя, желающее поскорей удовлетворить своё любопытство. Почему ей хотелось знать, каков из себя Сатанаил, и зачем уподобляла ему князя?
— Я же сказал тебе, что он весел, молод, жизнерадостен. Явился мне третьего дня, когда я сидел у костра и уже почти засыпал. Вышел неожиданно из-за дерева, — печально проговорил князь.
— Ты построил себе хижину?
— Нет. Остался в пещере. Там тепло.
Она замерла, выронив из рук палку.
— Он владеет тобой, ты нарочно поселился в его пристанище… О несчастный, ты не жаждешь спасения! — в гневе воскликнула она.
— Пойдем со мной, и ты убедишься, что нет в пещере никакого дьявола. Неужто ты, столь светлая и чистая, побоишься вступить туда? Даже коли существует он, ты прогонишь его святостью своей и молитвами. Ты божий воитель, и не должно тебе избегать единоборства с ним, не то лишишься ты божественной силы.
Она колебалась, и князь продолжал убеждать её. Желание исповедаться исчезло, вновь пробудился в нем лжец. Усилие, которое он сделал над собой, чтобы её обмануть, возвратило его к Сатанаилу — похоже, Сатанаил сам то отталкивал его, то привлекал к себе; отталкивал туда, где должен был находиться Бог, но там никого не оказывалось, и он вновь принимался за Сибина, чтобы искусить Каломелу.
Каломела наконец согласилась взглянуть на пещеру, и они углубились в чащу.
— Погоди, — остановила она князя и опустилась на колени перед высоким дубом, под редкой сенью которого цвели крокусы, васильки и пионы. Князь увидал, что она вынула из кармана маленькое Евангелие, раскрыла его, прислонила к дубу и начала молиться. Она схватилась руками за тяжелые, свисавшие на грудь косы и, воздев к небу глаза, стала читать «Отче наш». После каждой молитвы она повторяла: «О владыко, суди и осуди пороки плоти нашей, не щади рожденной в грехе плоти, но смилуйся над душою…»
Она была прекрасна в своем молитвенном экстазе, хотя не вполне понимала, должно быть, слова, которые произносила с детской наивностью и восторгом. Выгоревшая ряса, обтянув спину, четко обрисовала линию плеч, округлость бедер. Потрясенный тем, как она молится, князь казался себе окаянным грешником, стоящим пред святой.
Сподобившись благословения Господа, Каломела смело двинулась по протоптанной медведем тропинке, неся в качестве дарохранительницы Евангелие. Тепло, которое исходило из пещеры, смутило её. Она обернулась, ожидая, что князь зажжет факел, но тот прошел вперед, и она последовала за ним. Видневшийся вдали свет приободрил её. Они подошли к роднику. Слегка дымившаяся сапфирно-голубая прозрачная вода привела её в восхищение, а гул низвергающегося в бездонную глубь потока ошеломил.
— Сатанаил не нуждается в убежище, весь мир принадлежит ему, — сказал Сибин. — Отчего этому источнику не быть создану Господом для исцеления болящих? Разве ангел господен не возмущал воду в купальне Иерусалимской, дабы исцелялся входящий в неё?..
Она, казалось, не слышала его, зачарованная родником, не в силах отвести от него глаз. Привыкшая к телесной чистоте, она давно уже не купалась, и теплая вода манила её к себе.
В это мгновение в пещеру вошел жеребец Сибина, следовавший за своим хозяином по пятам как верный пес. Увидев, что к ней приближается кто-то черный с горящими, точно угли, глазами, Каломела испугалась, но князь поспешил успокоить её.
— Мой конь привык ночевать здесь. Я выведу его, а ты искупайся.
Он вывел жеребца, пустил пастись. Искушение увидеть свою возлюбленную обнаженной овладело Сибином. Заплатанная ряса не выходила из головы. Каков был стан под нею? Сатанаил нашептывал сомнения. Князь смекнул, что может забраться на скалу и заглянуть в пещеру через расщелину. Бесшумно, чтобы не вспугнуть её, вскарабкался он наверх и прильнул к отверстию.
Она была подобна духу небесному, сошедшему к теплому роднику, дабы озарить его благодатным светом. Её нежные, белые, как лилии, руки жадно ласкали воду. Одна коса соскользнула меж розовых грудей, другая ниспадала на спину. На усеянном капельками лице сияла улыбка. Точно луки, изогнулись линии девственных бедер, белизной фарфора сверкали под голубоватой водой колена. Тело её среди водяных брызг излучало сияние плоти, зримое не только для глаз, но и для души. Она плескалась в воде, как это делают дети, и князю почудилось, что он слышит стон наслаждения. Солнечный луч прокрался в пещеру, и над родником, похожим на запотевшее голубое зеркало, в котором отражалось её тело, задрожала маленькая радуга, увенчав её русую головку…
Князь едва сдержал возглас восхищения. Её красота ошеломила его, сбросила со скалы. Упоенный, он преклонил колена и впервые за много лет восславил в молитве Господа, оттого что лишь в этот миг истинно познал свою душу…
15
Душа подобна кроткому, покорному судьбе агнцу. Падший ангел — праотец её. Она и страждет в телесной своей оболочке, и страшится расстаться с нею оттого, что будет судима судом божьим за наследственный грех — измену. Она борется с плотью и её потребностями, ибо жаждет искупления. Родина её — подзвездные селения и седьмое небо, и она пребывает всюду, где излучается свет. Вместе со светом носится душа по вселенной то страждущая, то счастливая. Она бессмертна. Она знает всё, но не может изречь божественные слова истины иначе, чем через любовь, и любовь для неё — единственное пристанище, где, вечно смятенная и непокойная, находит она покой и утешение…
Средь мятежных ангелов один горько раскаивался в своем падении. Он был ангелом второго неба. Сатанаил решил вселить его в Еву и тем одухотворить её, ибо великий совокупитель противоположных естеств желал вложить в свое творение как можно более божественной сущности. Первой создал он женщину, ибо меж растений и животных, рыб и птиц началось буйство взаимного истребления. Смерть косила их, и они могли исчезнуть вовсе.
Сатанаил замесил белейшую глину чистой родниковой водой, слепил живую, трепещущую плоть и ваянием придал ей формы, отличные от форм других животных. Он заимствовал овал у красивейших из плодов, плавность линий — у самых гибких деревьев и рыб и, имея их перед глазами, изваял женщину. Затем вселил в неё ангела и остался доволен. В глазах нового его творения был свет звезд, зеленый убор земли и вся красота неба. Восхищенный Сатанаил обернулся к Еве и сказал:
— Пусть взор твой, взор милосердия и любви, укрощает всякое беснование так, чтоб рождалась от него новая жизнь!
Так обрела жизнь Ева и, будто пробужденная ото сна, озарила взглядом всё вокруг. Одним своим появлением меж живых тварей и приветностью взора превратила она беса истребления в пол и противопол. В женский пол обращалось всё, что Ева приласкала взглядом или прикосновением руки, а в мужской — то, чего она не удостоила своей милостью. И мир Сатанаилов, где прежде слышался лишь бесовский рев, стал прекрасен. Раскрылись чаши цветов, рождая семена новой жизни, защебетали птицы, заблеяли стада, даже листья дерев зашептали, радуясь тому, что существуют на свете.
Красками и звуками наполнился мир от трепетания этой всеобъемлющей радости. По утрам солнце приветствовало всех тварей земных, а закаты сулили им новые пиршества, погружавшие их в невыразимые наслаждения и грезы.
Ева блаженствовала в этом раю, живя радостями животных, птиц и цветов. Но недолго длилось это. Когда солнце клонилось к закату и ночью, когда загоралась в небе первая звезда, всё чаще завладевала ею тоска, ибо радости пола, доступные всем живым существам, оставались для неё недоступны. Она осознала своё одиночество и предалась грусти, плачу и бездействию.
Тогда Сатанапл, никогда заранее не обдумывающий деяния свои, а ожидающий, во что они обернутся сами, и, как истинный творец, наслаждающийся их неожиданными проявлениями, потер от удовольствия руки. Вечность, коей похвалялся Господь, была для тварей земных обеспечена. Оставалось обеспечить её и роду людскому.
