Ирина Даневская - Битва за Францию
— Людовик — ничтожество, — зло ответила Шевретта. — Он же обещал, что и волос не упадёт с головы принцев.
— Король обещал герцогу, что причинит его брату не больше зла, чем самому Великому приору, — мягко поправил её Уолтер. — И будь я проклят, если он нарушил своё обещание. Разве они сейчас не смеются над шуткой Его Величества... в Амбуазе? — добавил он, заглянув в письмо.
Но Мари по понятным причинам было не до смеха.
— Нам необходимо срочно ехать в Блуа, — заявила она. — Я хочу знать, что происходит в этом королевстве. Конде был прав. Среди нас действительно есть предатель!
Монтегю тоже подумал об этом.
— Видимо, моё возвращение в Англию откладывается до лучших времён, — сказал он себе. — Я должен обнаружить изменника и вывести его на чистую воду.
ГЛАВА 12. ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
В Нантском замке, куда временно переехал королевский двор, устав от красот Блуа и его окрестностей, царила всеобщая растерянность, вызванная арестом сводных братьев короля. Пока герцогиня де Шеврёз встречалась с королевой Франции, Монтегю, не теряя зря времени, посетил господина де Шале, который, как гардеробмейстер короля, был обязан повсюду следовать за Его Величеством.
Разумеется, встреча соперников за сердце прекрасной герцогини была лишена какой-либо сердечности. Впрочем, Монтегю на неё не рассчитывал. Ему нужна была правда, и он собирался получить её любой ценой.
— Да! — в конце концов сознался Шале. — Это я сообщил Ришелье о вашем приезде во Францию...
— И выдали д'Орнано, — бесстрастно продолжил Уолтер. — Странно, что принц Анжуйский до сих пор считает вас своим другом.
— Анжуйский? — переспросил Шале и громко расхохотался. — Наверное, Ришелье и ему пообещал, что никто из заговорщиков не будет арестован.
— Значит, крысы бегут с тонущего корабля? — многозначительно произнёс англичанин, для которого отступничество принца Гастона стало неприятной неожиданностью.
Шале потупил взор.
— Узнав об аресте Вандомов, я сообщил Ришелье, что не желаю больше иметь с ним никаких дел...
— Вы сделали огромную глупость, — оборвал его милорд. — Послушайтесь доброго совета — бегите из Франции, если дорожите жизнью.
— И оставить вам герцогиню? Ни за что!
Не сумев переубедить графа, Монтегю ушёл и ещё долго удивлялся человеческой глупости и самонадеянности.
Уже на следующий день господин де Шале был арестован. Поводом для ареста графа послужил донос господина Лувиньи, который обвинил Шале в организации покушения на короля Франции.
Узнав такие новости, Монтегю долго молчал. На герцогиню де Шеврёз было страшно смотреть — она посылала такие проклятья на голову Лувиньи, что тот неминуемо должен был провалиться сквозь землю. У Уолтера и самого чесались руки разобраться с мерзавцем, но, увы! Тот был препровождён в Нантскую тюрьму вместе с господином Шале, и Монтегю подозревал, что этим арестом Ришелье решил спасти жизнь своему информатору.
— Я полагаю, мне нужно бежать, — произнесла Шевретта.
— Англия всегда готова приютить вас, мадам, — отозвался Уолтер. — Боюсь только, если вы сейчас покинете Францию, то никогда больше сюда не вернётесь.
— Вы предлагаете мне сидеть дома и дожидаться ареста? — зло поинтересовалась герцогиня.
— Ну что вы, моя дорогая, — лукаво улыбнулся Уолтер, уверенно привлекая её к себе. — Это время можно провести гораздо приятнее.
— Вы способны думать о любви в такую минуту? — удивилась Мари.
— О чём же мне ещё думать в вашем обществе, герцогиня? — возразил молодой человек, которому, впрочем, тоже было не до любовных утех.
Поэтому, кое-как успокоив Шевретту, он примирительно произнёс:
— Прежде чем принимать решение, нужно выяснить, что именно известно кардиналу. И, кажется, я знаю человека, который нам в этом поможет.
* * *К удивлению Монтегю, вызвать принца Анжуйского на откровенный разговор оказалось куда легче, чем добиться аудиенции у его высочества.
— Вижу, ваше высочество, вы не очень-то рады нас видеть? — заявила Мари де Шеврёз, когда, сломив сопротивление охраны, они с Уолтером наконец-то добрались до герцогской спальни.
— А, это вы, Шевретта? И лорд Монтегю с вами? — равнодушно отозвался Гастон, который, несмотря на позднее время, всё ещё лежал в постели, меланхолично разглядывая пухлых купидонов на разрисованном потолке. — И чему же я должен радоваться? Тому, что проклятый кардинал с моим братцем всё же женят меня на этой Монпансье[58]… Чёрт бы её побрал!
— Как это женят? — воскликнула герцогиня. — И вы так легко согласились? Но ведь этот брак не сулит вашему высочеству никаких политических выгод.
— Вот поэтому Людовик так торопится его устроить, — проскрежетал зубами Гастон. — Но, возможно, брак с мадемуазель для меня лучший выход, чем женитьба на женщине, которая на восемь лет меня старше и к тому же является женой моего брата! Не эту ли участь вы мне готовили, а, прекрасная Мари?
— Кто вам это сказал? — вмешался Монтегю, заметив, что щёки герцогини покрываются красными пятнами.
— Ришелье, кто же ещё, — пожал плечами принц.
— Утешьтесь, монсеньор, — усмехнулся Уолтер. — Женившись на мадемуазель де Монпансье, вы заручаетесь поддержкой Гизов и получаете впридачу огромное состояние. Чёрт возьми, да вы будете богаче самого короля!
Принц задумался.
— Мерзавец! Негодяй! — воскликнула Мари, заметив его колебание. — А что будет с Шале? Вы подумали о нём?
— И подумал, и попросил короля помиловать графа, — вздохнул Гастон. — Я даже включил соответствующий пункт в свой брачный контракт. Но король сам вычеркнул его...
— О, Боже!
— Молитесь, Мари, молитесь, за этого несчастного, и за его длинный язык, которому мы так обязаны, — усмехнулся принц. — Я утешать вас не буду, и без меня желающих будет предостаточно. Не правда ли, милорд?
Уолтер усмехнулся.
— Перед своим арестом Шале намекнул мне, что не один он страдает излишней болтливостью и что вы, ваше высочество, также исповедовались перед его преосвященством.
— Что такое? — воскликнула герцогиня.
Гастон поднялся с кровати. Он уже не улыбался.
— А вы, мадам! — крикнул он. — Если бы вы не стремились уложить в свою постель всех мужчин, способных носить шпагу, всё могло бы окончиться так, как мы и планировали. Не станете же вы отрицать, что если бы не ваше легкомыслие, Лувиньи не стал бы переписываться с кардиналом, желая с его помощью избавиться от соперника?
Герцогиня бросилась на принца, словно разъярённая кошка, так что Монтегю едва успел заслонить его собою.
— Ну, хватит, хватит, — примирительно проговорил милорд. — Все наши ссоры идут на руку господину кардиналу. Ваше высочество, — обратился он к Анжуйскому. — Не могли бы вы рассказать нам, что именно известно его преосвященству? Мне кажется, вы осведомлены об этом лучше всех.
— В конце концов, я не так уж и виноват, — помолчав, ответил Гастон. — Ришелье показал мне копии писем от испанского короля и любимца эрцгерцога маркиза де Леска, а также известный вам договор, предусматривавший нападение на Францию.
Шевретта тихо вскрикнула.
— Но как к кардиналу попали эти бумаги? — быстро спросил Монтегю, делая знак герцогине, чтобы та взяла себя в руки.
— На этот вопрос я, пожалуй, могу ответить, — кивнул принц. — Я лишь недавно узнал об этом благодаря случаю. Дело было так. На днях меня навестил месье де Шаньи — камердинер любимца инфанты Изабеллы — маркиза де Леска, который привёз письма для Анны Австрийской. Так как в окружении Её Величества немало кардинальских шпионов, о чём инфанта прекрасно осведомлена, гонец обратился ко мне с просьбой устроить ему секретную аудиенцию у королевы. Мне, конечно, очень не хотелось этого делать, так как Ришелье следит за каждым моим шагом, но вы же знаете моё доброе сердце! Итак, мне пришлось сопровождать Шаньи к Её Величеству. И, представьте себе, в коридорах дворца мы наткнулись на Рошфора... Шевретта, вы должны помнить этого кардинальского прихвостня... Тут Шаньи краснеет, Рошфор бледнеет. Я отвожу моего попутчика на безопасное расстояние и вытягиваю из него, что вот этот самый Рошфор, нарядившись капуцином, посещал Брюссель. Там граф, выдавая себя за урождённого валлонца, поступил в монастырь, где налево и направо рассказывал о своей ненависти к Франции. Таким образом, он сумел войти в доверие к аббату монастыря, который рекомендовал его своему другу — маркизу Леску как подходящего кандидата для поездки в Париж. Рошфор и привёз нам письма, в которых испанский двор выражал полнейшую готовность поддержать дворцовый переворот.
