Нина Молева - Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

   — Чем же, помилуйте?

   — Да тем, что там вы раритет великий, посланец из страны неведомой да ещё в доме посланника, не правда ли?

   — Правда, конечно. Князь Александр Михайлович специально Дидро приглашал, чтобы с пенсионерами российскими на свободе потолковать.

   — Вот видите! Оно и выходит, то ли Дидро вам честь и любовь оказывал, то ли хозяину высокому.

   — Экой вы, право, Дмитрий Григорьевич, как есть хохол неверный! Всё бы вам сомневаться.

   — Какие уж тут сомнения, Антон Павлович! Уверенность, друже, уверенность, Что там спектакль, что тут спектакль, а нам с вами в нём актёрами быть — только и всего. Мысли у господина Дидро высокие, говорите, в Россию он верит, что тут только им и воплотиться, а как же насчёт разбойника оренбургского полагает? Нешто не слыхал? Не знает?

   — Может и не знать. Да и то сказать, разбойник он и есть разбойник.

   — Спорить не стану. А с народом-то, что вокруг разбойника, как быть? О его же пользе господин Дидро хлопочет. Так ведь объясниться в таком случае надобно, не молчать.

   — Время, сказать хотите, для поездки к нам не самое подходящее?

   — Для теорий самого господина Дидро, я так полагаю. И ещё скажу. Посудите сами, как вам здесь в Петербурге с гостем заморским встречаться — уж не на квартире ли профессорской, казённой? Ведь не поедет он туда после царского дворца да нарышкинских апартаментов, к которым привык, нипочём не поедет. А может, вы с визитом к нему направитесь, в передней среди слуг дожидаться приёма станете: то ли примет его превосходительство, то ли ни с чем отправит.

   — О, Господи, нельзя же так, земляк. Не все люди на один манер скроены. Да и звания наши академические с толпой смешаться не дадут.

   — Коли для господина Дидро что-нибудь значат.

   — Нелегко, вижу, Петербург вам, коллега, дался, ой нелегко.

   — Не обо мне толк, Антон Павлович, — о порядке. Вон, глядите, монастырки-то любимые государыни императрицы. Уж как их вроде бы холят и ублажают. А на деле? С утра до ночи муштруют, для одного того, чтобы государыне в выгодном свете показать, чтобы государыня гостей своих заморских могла ими удивить. Дети же, а уж с седьмого часу утра в классе танцевальном до седьмого пота трудятся. Зато императрица приедет — от зрелища глаз не оторвёшь. Вот ведь оно у нас как, господин ректор.

Кабинет президента Академии художеств никакому министру не уступит. Иван Иванович Бецкой порядок соблюдает. Дистанцию тоже со всеми подчинёнными держать умеет. С делопроизводителя в таких делах первый спрос:

   — Господина руководителя класса живописи портретной пригласил ли?

   — Господин Левицкий дожидаются вас, ваше превосходительство. В приёмной час, поди, целой сидит.

   — Ничего не поделаешь. У государыни задержался. Её императорское величество то об одном советовалась, то о другом — время-то и прошло.

   — Любят вас, ваше превосходительство, её императорское величество, уважают.

   — Да это известно, Семёнов, без Бецкого никуда, какое дело ни затевали. Оно и тягостно подчас, да что поделать — служба, дела государственные. Зови, зови сюда Левицкого!

   — Ваше превосходительство, господин президент...

   — Без церемоний, Дмитрий Григорьевич, без церемоний. Я человек простой. Ждать тебя заставил, не обессудь — дела во дворце задержали, государыня не отпускала. И с тобой у меня дела важные, тоже откладывать нельзя.

   — Я весь внимание, ваше превосходительство.

   — С классом-то у тебя всё в порядке?

   — С Божьей помощью.

   — Вот и славно. Не случайно тебя спросил — работа у меня неотложная. Хоть класс бросай, а до сроку мне её сделай.

   — Как прикажете. Только и класс, может, бросать не стоит. У всех учеников работы начаты. Глаз да глаз нужен.

   — Сам суди. Слыхал, что к нам из Парижа сам господин Дидерот жалует?

   — Все только о том в Академии говорят.

   — Так вот, к приезду его следует портреты монастырок написать.

   — Сколько же лет сим девицам и много ли портретов?

   — Возрасты ты все представить должен. Выходит, от пяти до пятнадцати. Соответственно и число портретов — пять получится.

   — А туалеты какие должны быть? Ведь мне, господин президент, их всё равно в мастерской на манекенах дописывать придётся.

   — О туалетах я уж думал. На каждый день у них у всех форма да и цвета невидные. Только выпускницы будущие в белом могут быть.

   — Без украшений?

   — То-то и оно, никаких. Эффекту, думаешь, не будет?

   — Оно, конечно, можно книжки взять, инструменты какие музыкальные...

   — Ни-ни, натюрмортов одних, Левицкий, недостаточно. Я эти портреты поначалу господину Дидро в присутствии императрицы показать хочу, а там и самой государыне преподнести. Где-нигде, а во дворцах висеть будут, сомнений в том нет. Государыня до сих пор вспоминает, как преотлично ты покойного ректора представил. Сначала вроде бы недовольство дороговизной костюма господина архитекта выразила, а теперь только с истинным удовольствием говорит. В зале Совета академического отлично всю нашу Академию императорскую представляет.

   — Да, не пришлось Александру Филипповичу[8] костюмом своим порадоваться. Как-никак годовое своё жалование на него положил — не пожалел потратиться.

   — Кто мешал? Должность завидная — никто с неё не сгонял. Работы по окончанию здания академического хоть отбавляй. И на тебе, взял да на чердаке и повесился. Не иначе Бог помог скандал такой неслыханный притишить, огласки большой избежать.

   — Только не был Александр Филиппович душевнобольным. Зря на него тень такую лекари навели.

   — Ничего не лекари. А как ты полагаешь, хоронить особу такого положения без отпевания да не на кладбище, достойно ли для учреждения императорского было? У лекарей никто и спрашивать не стал: что приказано, то и написали.

   — Жаль всё-таки.

   — Чего жаль-то?

   — Славу такую неслыханную за человеком достойным и заслуженным в истории оставлять.

   — А ему, полагаешь, на том свете не всё равно? Уж лучше душевнобольным, чем самоубийцей оказаться. Глупости городишь, Левицкий. Лучше о деле думай.

   — Простите великодушно, ваше превосходительство. Год целый Александр Филиппович с ума нейдёт.

   — Твоё дело. Мне работа нужна. Придумаешь что?

   — Вот вы, помнится, когда-то сказывали, что представления у монастырок бывают. Какие представления, ваше превосходительство?

   — Ничего о них не знаешь?

   — Слышать приходилось. Граф Александр Сергеевич Строганов рассказывал. Хвалил очень. Мол, готов монастырок предпочесть труппе придворной.

   — Видишь! А почему предпочёл бы, не говорил?

   — Говорил, натуральнее представляют. К жизни ближе.

   — Вот о том и толк. Дети к натуре ближе. Сам господин Дидро так полагает. Хотя и труда на моих артисток положено немало. Одно дело уроки по искусствам и представлениям, другое — род спектакля. Тут уж ни труда, ни расходов жалеть не приходилось. У монастырок моих все из придворного театра. Что портные, что костюмеры, что декораторы. Господин Жерар и Христофор Бич могут на придворном театре за выдумки свои нагоняи получать — мол, дорого непомерно. У монастырок такого с ними никогда не бывало. А костюмы, костюмы какие! В придворном театре один и тот же костюм во скольких спектаклях оденут. У нас всего один раз. На каждую исполнительницу шьют, как для придворного бала. А куафёры придворные одни чего стоят! По три часа над каждой девицей колдуют. Из-под их рук выйдут — одна другой краше, глаз не отвести!

   — И декорации тоже?

   — Декорации! Погляди, какие мастера их пишут, и все на одну постановку. Мастер живописной Канцелярии от строений Алексей Бельской, господа Кирмов и Франц Бакарий!

   — О декорациях от самого господина Бельского удовольствие имел слышать.

   — А сам ни одного спектакля монастырок не видывал?

   — Не довелось, ваше превосходительство. Одно помню, что первый спектакль их в одно время с первой выставкой академической был.

   — Верно, в 1770 году. Шесть лет девиц обучать пришлось. Ровно столько, сколько и актёров на театре учат. Зато и было на что посмотреть! Государыня прослезилась, мне тогда особую благодарность выразила. Так ведь девицы наши скольких актёров пересмотрели — какая труппа при дворе ни играет, один спектакль непременно в институте показать должна. Девицам урок наглядный.

   — Тут, поди, на уроки и часу совсем не остаётся.

   — Что уроки! Одна в уроках отличается — из истории или географии складно рассказывает, иная стихи преотлично читает, а уж кому Бог талант дал, то в искусствах. Сам, Дмитрий Григорьевич, посуди, просто ли, чтобы весь двор день за днём в институт ездил спектакли наши смотреть, а уж они на своём веку чего только не навидались. За один вечер у нас тут тебе и одноактная опера комическая, и комедия, и балетный дивертисмент.