Николай Полевой - Иоанн Цимисхий
-- Нет, благодетель мой! Я предаюсь вам!
"Ты можешь назвать меня благодетелем, юноша; но, в самом деле, мои благодеяния корыстны. Честь и слава Царьграду! Вот для чего трудился я".
-- Честь и величие мудрости!-- воскликнул философ.
"Разумеется,-- прибавил Афанас, улыбаясь.-- Но я не умею говорить так, как говорит мудрый друг мой. Я воин и разговариваю мечом, убеждаю копьем, доказываю стрелами.
Калокир! еще мы равны. Будешь ты на престоле царьградском, и я первый преклоню колено мое пред тобою. Теперь еще не настало время для лести и обрядов.
Калокир! ты должен мне поклясться в том, чего потребую я за труд мой! Внимай: ты должен восстановить в полной силе все древние права синих и зеленых".
-- Только? -- спросил с удивлением философ.
"Другие условия до меня не касаются".
-- Я обещаю тебе, почтенный Афанас, что древние права Ипподрома будут для меня священны и ненарушимы.
"Клянись! И вот та клятва, которую должен ты произнести!" -- Афанас подал Калокиру медную дощечку, на которой была вырезана форма присяги. Калокир начал читать ее вслух, и -- останавливался! Так страшна была клятва эта.
-- Кажется, ты колеблешься?
"Не колеблюсь, но страшусь -- не грех ли на душу клятва предметами столь священными, столь ужасная клятва! Господь запрещает клятву, и неужели недостаточно одного слова моего?"
-- Я давно отвык верить словам и самим клятвам худо верю, но все-таки они повернее. Время, когда достаточно было слов: ей-ей и ни-ни -- это время давно прошло! И притом, не разделяю ли я греха твоего? Горе идущему, горе ведущему! Ты должен произнести клятву; потом кровью подписать свое обещание...
"Такие ужасные обряды..."
-- О житель Царьграда, о придворный императора царьградского! Неужели думаешь ты хитрить со мною? Если это пустой обряд -- что за беда исполнить его? Если же ты намерен сдержать клятву -- что за опасение произнесть ее?
"Слово грешное губит душу так же, как и дело,-- начал философ.-- Мой почтенный друг! самое отречение юного избранника нашего от клятвы не доказывает ли тебе искренность слов его? Опытный в хитростях, испытанный в лукавстве отречется ли сделать все, только бы достигнуть исполнения желаний своих?"
-- Мудрый человек! Ты не знаешь мира и людей, и дел людских, ты, знающий течение светил небесных и умеющий понимать язык зверей и птиц! Если он содрогается теперь произнесть несколько страшных слов, не содрогнется ли он, когда надобно будет приступить к делу и по трупам и крови идти к цели своей... И потом, когда сядет он на престол, и его окружат измена и хищения, и ковы врагов...
"Давно изрек премудрый Пильпай: два рода людей окружают престолы: хитрецы, жаждущие злата и чести, и глупцы, которых самая зависть оставляет в покое {Перевод Сефа, Отд. X.}. Но дело владыки воцарить с собою мудрость и ее призывать в совет, а не хитрости, и не ухищрению повелеть заседать с собою, но..."
-- Да, ваш Платон какой-то, говорят, давно написал обо всем этом толстую книгу, которую никто не читает! Говорить о деле и делать -- великая разница. Тебе, мудрый друг мой, предоставил я первое -- беру себе другое!
"Делать? Что ты разумеешь под этим словом?".
-- То, что настало время для действия и никогда не было оно благоприятнее нынешнего. Разные бедствия вдруг, как будто с неба, свалились на нас, то дождь, то жар, то землетрясение; победа, кажется, села отдыхать на берегах Эвфрата; с берегов Дуная грозят нам большие хлопоты, и главное -- последние действия Никифора раздражали народ, и забавная шутка его на Ипподроме совершенно разрушила в сердцах народа все, что приобрел он несколькими годами. Как все это счастливо случилось! Трудно было бы бороться с Никифором, когда бы, по-прежнему, он въезжал победителем в Царьград. Но теперь несколько переломанных рук и ног затмили в глазах народа все его дела и победы. Ха! ха! ха! Смейся мудрец над суетою человеческою и думай о том, как от малых причин происходят великие события! Весь Царьград вопиет теперь против Никифора: он не желает блага своему народу; он грабит его, отбирает у него даже коней и колесницы -- пощадит ли имение? Он ведет безумные войны; он хочет, как Дарий, идти в Скифию и погубить там юношество царьградское. Теперь время -- пользуйтесь минутою, или она пролетит, и все пропадет, и при первой победе Никифора народ опять увидит в нем Бога земного.
"Что называешь ты: пользоваться минутою?"
-- Разумеется: немедленно уничтожить Никифора и весь род Македонский. Друзья наши готовы -- три галеры пустятся к Царьграду по знаку моему, и в двадцати легионах воскликнут: Смерть македонцам! Завтра же не останется следа их.
"Юноша,-- сказал хладнокровно философ, обращаясь к Калокиру,-- помни клятву, тобою мне данную!"
-- Какую клятву? -- воскликнул Афанас, сдвигая вместе свои черные брови.
"Клятву в том, что Калокир не проложит пути к престолу убийством и хищением".
-- Как? Что ты говоришь?
"Говорю, что Калокир поклялся мне в этом и должен исполнить то, в чем поклялся".
Афанас побледнел. Рука его невольно взялась за кинжал. "И ты согласился, Калокир?"
Калокир не знал, что отвечать..
-- Говори, юноша! -- вскричал Афанас.
"Да, говори,-- повторил философ,-- говори смело, противопоставь твердую мудрость страстям человеческим, говори, что ты не хочешь лишиться благословения Божия, принимая участие в убийстве и смерти, грабеже и бедствиях, какие изливаются на Царьград, если только с мечом убийцы ты решишься исполнить судьбы -- Божественные!"
-- А! я этого не знал. Следовательно, мудрый друг мой! ты приготовил какие-нибудь другие способы для исполнения наших намерений? Ведь нельзя же Калокиру нашему прийти просто во дворец Никифора и сказать ему: "Позволь мне сесть на твое место, а ты поди в темницу, потому что мне велит судьба быть владыкою царьградским". Кажется, это невозможно?
"От человека невозможно, но все возможно от Бога, если есть на то его святая воля".
-- Но Бог дал человеку ум и руки, и неужели ждать чудес?
"Не богохульствуй, Афанас, или горе тебе! Или мнишь ты своею бренною рукою совершить волю Божию?"
-- Ну, не моею рукою, положим; но что же ты придумал?
"Я? Ничего я не думаю и не придумал". И философ начал обширное изъяснение о том, как слаб и ничтожен человек, как судьба разрушает его замыслы, и там восстановляет силу, где была слабость. Он приводил в пример Ирода и Юлиана отступника, Псамметиха и Антония, и заключил любимыми изречениями Пильпая: не раскаиваются только два рода людей -- не делающие зла и творящие добро; четыре предмета суть изображения пустоты и запустения: река без воды, царство без царя, жена без мужа, человек без ума; три человека должны быть осторожны: кто приступает к злому делу, кто идет на крутую гору, кто ест рыбу.
-- А как называются те люди, которые рассуждают о том, чего сами не знают? -- вскричал, наконец, Афанас с досадою.-- Мудрый друг мой! я уважаю тебя, но теперь не тебе действовать должно. Какая нелепая -- подлинно философская мысль: связать клятвою Калокира! Ты связал ноги человека и говоришь ему: бегай! Видно, что Богом определено философу рассуждать и думать, а не мешаться в дела государственные -- особливо войну.
"Разве война твое предприятие возмутить Царьград, и жизнь и спокойствие тысячей предать огню, мечу и буйству народному? Но ты ошибаешься, Афанас, ты забываешь, что наука всегда первенствовала над храбростью и силою телесною. Так некогда вся победоносная мощь римлян была бессильна перед великим Архимедом, и когда бедствия грозили императору Анастасию, кто спас его? Великий Прокл, знаменитый изъяснитель Платона. И чем спас? Силою, войском? Отнюдь! Уже давно испытал он силу огня в смешениях с другими стихиями мира; по его вымыслу, пламенеющий от солнца порошок рассыпан был на кораблях дерзкого бунтовщика Виталия, и едва лучи солнца осветили корабли -- порошок вспыхнул, и небесное пламя, попаляя корабли, доказало мудрость великого Прокла! Что начал он, то, через два века многотрудных испытаний, кончил мудрый Каллиник, и неугасимый огонь греческий начал истреблять врагов Царьграда, и составил непреоборимую ограду римской империи".
-- Прекрасно! Нет ли у тебя такого порошку, который заставил бы Никифора отказаться от престола?
"Афанас! рука философа никогда не будет орудием убийства... Но ты воин, привык к словам буйным и строптивым -- прощаю тебе!
Ведай однако ж, что не всегда философы бывают бессмысленны в делах. Останови свои кровавые предприятия и внимай мне: сама судьба указывает Калокиру путь, которым должен он идти. Никифор посылает его к Сфендославу, князю скифов борисфенских. Не для того отправится Калокир в сей дальний путь, чтобы удалить дикие орды Сфендослава от берегов Дануба -- нет! С ними, торжественным походом пойдет он под стены Царьграда, и все падет перед ним и его неукротимым помощником. Тогда исполнится слово пророческое: "Се от Севера прийдет князь Михаил!"
