Ольга Гурьян - Колумб
— Земля!
Колумб поднял глаза и увидел эту землю.
На расстоянии трёх миль над полукруглой бухтой амфитеатром вздымался город, светящийся золотом кровель и куполов. Над ним темнело пепельной дымкой нагромождение крутых и округлых гор, и ещё выше ослепительно алели в лучах заката снежные вершины. Багровый, пунцовый, пурпурный остров в сиянии и сверкании заходящего солнца…
На коленях, с протянутыми руками люди замерли и смотрели, как постепенно гасло это величие, это богатство, эта немыслимая, потрясающая красота. И, только когда уже совсем стемнело и ничего нельзя было видеть, Колумб сказал прерывающимся голосом:
— Остров гористый. Быть может, вокруг рифы. В темноте пристать к нему невозможно. Надо ждать рассвета.
Пинсон перегнулся через борт и крикнул:
— Не забудь до рассвета, что первым увидел землю я и мне принадлежит королевская награда.
— Не беспокойся, — сказал Колумб.
Короли обещали тому, кто первый увидит землю, великую награду — серебряную куртку и доход в десять тысяч мараведисов. Но желанней королевской награды была людям мысль о спасении, об избавлении, об окончании этого бесконечного плаванья.
Лишь Родриго де‑Триана тайком мечтал, что если выпадет ему счастье заслужить эту награду, сможет он бросить свою бродячую жизнь и, вернувшись на родину, жениться на хорошей девушке и обзавестись клочком земли, над которым он будет работать и который будет кормить его. Но он никому не говорил об этой тайной мечте и даже подтрунивал над товарищами, когда облако, или огромный кит, или вечерняя тень казались им землёй. А теперь награда достанется Пинсону!
— Не беспокойся, — сказал Колумб и рассмеялся.
Потом стало тихо. Люди уснули.
На рассвете вновь увидели безбрежные воды и зелень водорослей и стаи летящих к юго–западу птиц. Острова не было. Это было вечернее облако. Оно рассеялось ночью.
Дули восточные ветры. Корабли плыли на запад. Вновь колебались магнитные стрелки. Стаями летели птицы. Среди водорослей попалась ветка шиповника со спелыми ягодами. Матросы беспрестанно и жадно глядели вдаль — искали на горизонте землю.
4 октября «Нинья» выстрелила из пушки и выбросила флаг в знак того, что увидела землю. Это был вечерний туман, сгустившийся над морем.
Тогда Колумб объявил, что тот, кто ещё подымет ложную тревогу, навсегда лишится королевской награды. И люди продолжали искать землю, но, увидев её, молчали, потому что уже не верили, что есть земля, и знали, что это всего лишь мираж, который скоро рассеется.
— Это и есть бродячие острова, — говорил Валехо. — Разве может человеческий корабль гоняться за ними!
Родриго де‑Триана валялся на баке, смеялся над ищущими землю, пел:
Потонуть иль утопиться,
Погрузиться нам на дно,
Может статься, суждено.
Золотые черепицы
Променяю на вино.
Не хочу водой упиться…
— Дурак, — сказал толстый Хуанито. — Кому нужны сейчас твои черепицы? Мы будем плыть, плыть, пока кончится питьё и еда, и если до тех пор мы не утонем, так умрём медленной голодной смертью.
— Вот ещё, — ответил Родриго. — Сперва мы зажарим тебя на вертеле. Жирненький ты, как свинка! — И захохотал.
А Хуанито сказал укоризненно:
— А ты вор, тюремная птица, тебя ещё повесят до тех пор.
Всё чаще из пустого слова вспыхивала ссора, и капитан Кóса входил журавлиным шагом в помещение матросов и грозил, как только достигнут земли, всех их упрятать за решётку.
Пинсон переправился на «Санта — Мари», заперся с Колумбом в его каюте и сказал:
— Поверни корабли на юго–запад. Долго ли нам плыть по твоему западному пути?
— Земля находится по прямой линии на запад, — ответил Колумб.
— Чипанго на юго–западе, — с ненавистью сказал Пинсон.
— Мартин — Алонсо, ты пустился в плаванье, чтобы добыть золото. Я отправился в путь за подвигом и открытиями. Мои мысли чище твоих, и я вижу яснее.
— Твои мысли! — ядовито сказал Пинсон. — Твои мысли и днём и ночью лишь о наживе.
— Я адмирал, и я не намерен менять курс.
— Адмирал? — уже не сдерживаясь, закричал Пинсон. — Кто тебя сделал адмиралом? Я добыл тебе корабли! Я соблазнил людей золотыми черепицами, и ради этих черепиц они пошли за мной! Без меня ты доныне сидел бы в Палосе. Я дал тебе пятьсот тысяч мараведисов под залог золота Чипанго. Чипанго на юго–западе. Отдай мои деньги или перемени курс. На западе нет земли… Может быть, земли вообще нет… — вдруг прервал он себя и в ужасе посмотрел на Колумба, — но птицы летят к юго–западу.
— Ты болен, Мартин — Алонсо, — устало и печально сказал Колумб.
— А вот увидим, кто кого переживёт! — с ненавистью ответил Пинсон и ушёл.
Колумб долго сидел неподвижно и думал. На кораблях не было дисциплины. Пинсон был сильнее и опытнее, люди верили ему и пошли за ним. Птицы летели к юго–западу.
Колумб переменил курс и направил свой путь вслед за птицами.
Глава шестая
О том, как их терпение иссякло
Уже ни на какое дело не хватало терпения, и всякая работа валилась из рук, потому что люди не видели приближения цели, к которой стремились, и плаванье казалось бессмысленным.
Корабли износились, и кое–где расходились швы, и надо было законопатить их, а этого нельзя было сделать в открытом море. Вода в бочках начинала протухать, а бочонки с вином рассохлись и дали течь. Но восточный ветер подгонял усталые корабли, и они плыли вперёд, всё вперёд, среди водорослей, крабов и птиц.
Во множестве появились попугаи. Они летели густыми пёстрыми стаями и отвратительно кричали.
— Хотел бы я знать, откуда их столько, — сказал Родриго де‑Триана. — С какой земли они прилетают?
— Захотел настоящей земли в этом заколдованном море! — мрачно ответил Валехо. — Это попугаи с острова–призрака Брандан, с бродячего острова Бразиль, с невидимого острова Антилия.
Пришёл лоцман, сел, опустив руки, сказал:
— Наши корабли так слабы, так повреждены, что едва ли смогут пройти обратно даже тот путь, который проделали. А что будет, если мы станем всё ещё заходить вперёд и беспрестанно увеличивать ужасное расстояние, отделяющее нас от земли? Как мы сможем возвратиться на родину, когда нет порта, где бы можно было пополнить припасы и починить суда?
Никто ему не ответил; каждый и сам уж не раз передумал эти тяжёлые мысли.
— Кто станет нас порицать, если мы повернём корабли назад? — вдруг сказал мрачный высокий матрос. — Никто! Напротив, нас будут хвалить, что мы, имея мужество взяться за подобное предприятие, сумели и сохранить себя.
— Сохранила себя крыса, только хвост мышеловкой отщёлкнуло, — сказал Родриго и невесело засмеялся. — Вернёмся домой опозоренные. Раз взялись, надо исполнить свой долг.
— Не вполне ли мы исполнили свой долг? — возразил лоцман. — Мы зашли в океан гораздо дальше, чем когда–нибудь осмеливался человек. Углубились в отдалённые моря, где не пронёсся ещё ни один парус…
— Долго ли нам отыскивать воображаемую землю? — крикнул Хуанито.
— Пока не умрём, — ответил Родриго де‑Триана.
— Я не хочу умирать! — закричал Хуанито и, всплеснув руками, повалился лицом на палубу.
— Зачем умирать нам? — медленно заговорил мрачный матрос. — Выбросим адмирала за борт, а потом скажем, что смыло волной.
— Пусть поворачивает корабли, — подхватил лоцман. — Я и без него сумею привести «Санта — Мари» в Испанию.
Он встал и, оглядев всех, спросил:
— Кто ещё не устал плавать по этим бесконечным водам, где ничто не похоже на привычный нам мир? Кто хочет обратно в Испанию?
— Хватит! — завопил Хуанито. — Поворачивай корабль! Если адмирал заартачится, я первый столкну его за борт!
— Идём к адмиралу, — решительно сказал Родриго. — Там видней будет.
— Идём, — сказал мрачный матрос и двинулся вперёд. И остальные беспорядочной толпой хлынули следом.
Капитан Кóса мелькнул бледной тенью и скрылся в своей каюте.
Колумб, услышав необычный шум, вышел, но не успел ни о чём спросить, как его оглушил яростный рёв:
— Поворачивай корабли!
Колумб побледнел и прислонился к стене.
Мгновенье он всматривался в окружившие его обезумевшие лица. Давно сдерживаемая ненависть, тоска по родине, ужас и ожидание близкой гибели прорвались криками, воплями и угрозами. Сверкали выхваченные из–за поясов, на ходу раскрытые ножи.
Сжав кулаки, Колумб поборол охвативший его страх, шагнул вперёд и сказал громко, ясно и очень равнодушно:
— Что ж, повернём. Я согласен.
Они отступили, растерянные. Этого они не ожидали, и этого им, пожалуй, не хотелось. Они предпочли бы, чтобы Колумб закричал, отказал, и тогда они могли бы излить свои чувства, броситься на него, ударить, пырнуть, утопить. Они могли бы выбить дно у последних бочонков и напиться последним вином. А теперь Колумб согласился, и снова предстояло унылое плаванье, худшее, чем прежде, потому что теперь они сами отказывались от надежд. Позади были бесплодные усилия, впереди — бесславное возвращение.
