Василий Ян - На крыльях мужества
В то время как весь город кипел беспокойством и тревогой, только один старый дворец Хорезм-шаха стоял мрачный, опустелый и безмолвный, еще недавно бывший «средоточием вселенной», откуда летели во все концы Хорезма молнии приказов сурового бадавлета.
Стройный, тонкий юноша прошел легкой походкой мимо старых слуг, которые с копьями в руках по привычке дремали при входе во дворец. Он с удивлением осматривал залы, недавно полные народа, ожидавшего милости или гнева шах-ин-шаха. Гулко звучали шаги. Бронзовые подсвечники, серебряные кубки и кувшины в беспорядке громоздились на мраморных столах, точно приготовленные для отправки. В одной зале юноша встретил шахского приближенного полководца сердара Огул-Хаджиба. Он шел в сопровождении джигитов, нагруженных мечами, копьями и другим оружием.
— Прости, великий сердар, что я тебя останавливаю, — сказал, скромно сложив руки на груди, юноша. — У меня к тебе большая просьба.
— Я слушаю тебя, мой юный друг.
— Я прошу указать мне путь, чтобы разыскать султана Джелаль-эд-Дина. Он так внезапно уехал из Ургенча, что я не успела его увидать. Он обещал взять меня с собой.
— Теперь такое время, что нельзя ждать и медлить: опасность может внезапно запереть ворота спасения и открыть ворота бедствия. Я слышал, что наш смелый орел Джелаль-эд-Дин направился к верховьям Джейхуна. Там около Герата он надеялся встретиться с вождями племен, чтобы приготовиться к битвам с монголами. А кто ты, смелый юноша? Может быть, я тебе помогу.
— Я Бент-Занкиджа, переписчица, секретарь и чтица шахского летописца Шахира-Сулеймана Аль-Хорезми. Он до сих пор каждый день записывал важные события в книгу подвигов и речей шах-ин-шаха Мухаммеда. Но теперь он стал так слаб, что, взяв с собой «Книгу событий», ушел из дворца к внучатам, которые обещали кормить и поддерживать его. Я ему уже не нужна и хочу найти Джелаль-эд-Дина. Я научилась писать книгу подвигов, а от кого же теперь их можно ждать, как не от нашего хорезмского орла?
— Значит, ты девушка? Хватит ли у тебя сил на дальнюю дорогу, на трудности и ужасы, когда с боем придется пробираться между страшными, дикими врагами? Подумай раньше.
— Я все передумала и хочу одного — разыскать молодого бадавлета и стать его секретарем.
— Тогда я тебе помогу. Сегодня ночью я выезжаю из Ургенча с двумя тысячами всадников: ведь корма для коней в городе уже не осталось. Мы направимся через пески прямо в сторону города Мерва, а оттуда будем искать путей, чтобы найти султана Джелаль-эд-Дина. Имеется ли у тебя конь?
— У меня нет ничего, кроме крыльев мужества. Но меня ничто не остановит.
— Хорошо. Если у тебя нет коня, я тебе его дам, а также кинжал и легкое бамбуковое копье.
— Да хранит тебя праведный Хызр и принесет тебе удачу!
Древний город, бывший столицей Великого Хорезма, оказался в самом тяжелом положении, отрезанный от всякой помощи. Расположенный в низовьях великой реки Джейхун, среди беспредельных равнин, Ургенч славился как торговый и промышленный центр на скрещении древних караванных путей. Его мастерские вырабатывали замечательные железные изделия, знаменитые кольчуги, шлемы, оружие, закаленные мечи. Целые кварталы жили шумной жизнью, выделывая щиты, седла, конскую сбрую, тонкие, нежные ткани для тюрбанов благочестивых мусульман. И весь многолюдный город в один день всполошился, узнав, что на него надвигаются полчища монголов… Тысячи ремесленников стали собираться на площадях, обсуждая, что делать, как выдержать борьбу с наступающим врагом…
Несмотря на то что, по слухам, монголов двигалось так много, что их войско напоминало разлившееся море и что их отряды растянулись вдоль всего течения Джейхуна, жители решили защищаться.
Хотя в городе было много кипчакских ханов, державших в своих руках управление Великим Хорезмом, эти ханы вызывали к себе только глухую ненависть своими грабежами мирного населения и полным равнодушием к его нуждам и лишениям. Станут ли они теперь драться за него с прославленными воинами рыжебородого завоевателя Чингисхана? Население отвернулось от них.
Было множество героических поступков, замечательных случаев мужества и самоотверженности не искушенного в борьбе, но смелого населения Ургенча. Увы! — после падения города некому было о них рассказывать. Лучшие батыры погибли в схватке с монголами, а когда мощные волны реки смыли последних борцов и унесли их тела вместе с остатками разрушенных зданий, тогда уже никого не сохранилось, кто бы мог поведать обо всем, и только от случайно уцелевших узнал народ, как беззаветно боролись жители Великого Хорезма.
Старый Шериф-Бобо имел кузнечную мастерскую на главной дороге из Ургенча в Бухару. Он чинил повозки, обтягивал железными ободьями колеса, ковал омачи, кетмени и много лет делал мелкие починки крестьянам.
Долгую жизнь прожил Шериф-Бобо на перекрестке пыльной проезжей дороги и вывел в люди семерых сыновей: трое из них стали медниками на большом базаре в Ургенче, двое с караванами ходили по бесконечным дорогам Азии, а два последних, еще подростки, помогали отцу в мастерской.
Когда пришли первые тревожные известия о нашествии страшных, жестоких монголов, Шериф-Бобо стал настойчиво расспрашивать проезжих, сходил в соседнее селение к дамулле и пришел к определенному решению: надо бросить свою мастерскую, взять с собой нож, топор и полукопье и отправляться в Ургенч к старшим сыновьям, чтобы вместе защищать от врагов старый родной город.
Он собрал все свои инструменты, спрятал их в яме, туда же сложил запасы ячменя и пшеницы, засыпал все соломой и песком… Оседлав старую рыжую кобылу, нагрузил на нее переметные сумы с домашним имуществом и едой и направился в Ургенч. Рядом с ним шагали два младших сына и старушка жена.
— Теперь настало время, о котором говорят только в старых сказках: пришли враги беспощадные и злобные, и нам всем нужно браться за оружие и выйти биться со злодеями. Старый Шериф-Бобо покажет молодым джигитам, что он тоже может защищать родную землю и умирать за нее.
В Ургенче Шериф-Бобо нашел своих сыновей уже готовыми к борьбе. Они гремели железными молотками, изготовляя мечи и наконечники копий. Все пятеро получили свои места на городских стенах, где им предстояло избивать и сбрасывать взбиравшихся монголов.
У старого оружейника Беркуша-Пехлевана была внучка Огуль-Бостан. Она мирно жила в городе, занималась хозяйством в доме своей матери. Когда она увидела, что кругом соседи поднимаются на борьбу, она сказала:
— Я покажу всем, что наши девушки так же смело и самоотверженно встанут на защиту родных древних стен, как и наши джигиты.
Будучи крепкой и выносливой девушкой, она с раннего утра, стоя на стене, без устали забрасывала камнями появлявшихся монголов. Ее заметили, и один старый, богатырского вида монгол взялся ее уничтожить. Три раза уже взбирался он на стену, но принужден был отступать, забрасываемый камнями.
— Я доберусь до этой проклятой девчонки! — кричал монгол и упорно снова взбирался по лестнице.
Ему уже удалось схватить ее за руку и выхватить меч. Огуль-Бостан как тигрица бросилась на него, обхватила за шею, и они вместе полетели вниз на камни, где оба разбились.
У монголов было страшное оружие — горшки с зажигательной жидкостью; они швыряли их в дома, и тогда деревянные части вспыхивали, как солома.
Но ургенчские женщины поднялись все, как одна, на защиту своих жилищ: они тушили пожары, рубились мечами, поражали стрелами, укрывали раненых, и злобные хищники ничего не могли с ними поделать.
Мухаммед-Пулад-Уста имел определенное место на стене, откуда он очень удачно и ловко сбивал поднимавшихся монголов ударом топора на длинной ручке по черепу. Это вызывало их бешенство. Они подкатили и поставили против места, где он стоял, метательную машину, которая швыряла большие камни и обрубки дерева. На крыше этой машины они поместили несколько отборных лучников. Пулад-Уста, прикрываясь щитом, удачно продолжал свое дело. Внезапно, точно стая дроздов, взвились стрелы над стеною. Стойкий герой упал, тяжело раненный. Его нельзя было оттащить в безопасное место, так как стрелы летели непрерывно. Тогда его маленький внук стал подползать и складывать стенку из камней. Она медленно поднималась и в конце концов прикрыла раненого защитника, позволив приблизиться жене, которая обмыла и перевязала его раны.
Шли дни, шли недели и месяцы, монголы продолжали нападать на Ургенч, карабкаясь на стены, а защитники так же упорно и мужественно сбивали и отбрасывали их. Прошло полгода, а город оставался столь же неприступным!
Восточные летописцы говорят, что, не получая известий о падении и сдаче Ургенча, Чингисхан свирепствовал, казнил без надобности сотнями пленных и посылал грозные приказы сыновьям, требуя скорейшего захвата столицы Хорезма. Он их обвинял в том, что они только пьянствуют, ссорятся и действуют недружно. Наконец он повелел, чтобы главным начальником монгольских войск был младший сын Угедей, а Джучи и Джагатай ему подчинялись.
