Марина Александрова - Подарок крестного
– Беда, Настенька, – тихонько сказал Михаил. – Вовремя мы спохватились уезжать из Москвы. Страшный бунт грядет, – и понукнул лошадей.
Горькие мысли мучили государева постельничего – как же царь Иван покинул своих подданных в такой трудный час, как попустил такой шум великий? Иль не мил ему его добрый, хоть и непутевый народ?
Ехали шагом. То и дело на пути попадались паломники, убогие, спасшиеся из московской геенны огненной, некоторые из них просились Христа ради в возок, но Михаил побаивался сажать – мало ли какие люди ошиваются в эту пору под видом убогих! За себя бы не боялся, да с ним Настенька…
Уже подъезжая к Воробьеву, догнали щуплого нищего – видом иерея. Шел он размеренно, легко, хоть видно было – прошел уже очень долгий путь. Обернувшись к приближающемуся возку, он сошел с дороги и улыбнулся, светло и весело. Странно резанула Михайлу по сердцу эта улыбка, столь неуместная в годину жестоких бедствий, и показалось ему – то ли этот человек так близок к Богу, что не значат ничего для него человеческие горести, то ли напротив – сердце его горит, и знает он что-то такое, что непременно повернет этот мир к лучшему. Обуреваемый этой мыслью, Михаил выглянул из возка.
– Куда идешь, отче? – спросил он ласково.
– В Воробьево, юноша, – ответил священник, все так же тихо улыбаясь. – К государю иду, дело к нему имею…
У Михаила снова больно торкнулось сердце. «Уж не подосланный ли какой – погубить государя?» – подумалось ему, и он решил позвать иерея в возок и выведать у него, какое у него дело до государя, и коли дума его верна – предотвратить во что бы то ни стало!
Иерей охотно согласился сесть в возок – видать, намаялся за дорогу, хоть и виду не показывал. Степенно поздоровался с Настенькой – она обратила на нового попутчика столь же мало внимания, как на жаворонка, вспорхнувшего вдали. Вяло поздоровалась и снова уставилась в окно.
– Что это она какая, прости Господи? – тихонько спросил священник у Михаила.
– Сиротами мы с ней остались, – нехотя отвечал Михаил, – вот и мается, никак не отойдет.
– Вот оно как… – покачал головой иерей и вздохнул. – Много, много горя принес нам Иоанн Васильевич по несмыслию своему…
Михаил чуть не подпрыгнул на месте. «Вот – оно! Сейчас будет хаять царя, в подельщики себе уговаривать!»
– … Имею я, недостойный иерей, к нему поручение, – продолжал священник, – было мне виденье в тот день, как огню вспыхнуть – что суд божий прогремел над головой царя легкомысленного и злострастного, что огонь небесный, а не земной испепелил Москву…
В изумлении слушал Михаил слова священника. Даже Настенька с удивлением повернулась к нему.
– Не пустят тебя к царю, – сказал Михаил. – А и пустят по нечаянности – не станет он тебя слушать. Горд наш царь…
– Да что ж делать, – покивал головой иерей. – Сам знаю, что и не пустить могут, и смертью казнить за такие слова. Да только, значит, участь моя такая, а дойти до государя я беспременно должен!
Михаил глядел на него во все глаза и чувствовал – нравится ему этот странный человек, слова его, как мед, вливаются в душу! Нет, не был разбойным человеком этот усталый священник в запыленных одеждах…
– Я тебя проведу к царю, – неожиданно для самого себя сказал Михаил.
Священник пристально посмотрел на него и улыбнулся.
– На том спасибо. Вижу я – душа у тебя чистая, ясная, все равно как вода ключевая. Не бойся, не будешь каяться, коли мне такую услугу сделаешь!
Разговор пошел поживей. Узнал Михаил, что священника зовут отцом Сильвестром, идет он аж из-под самого Новгорода, несет царю божье слово. И сам Михаил много про себя порассказал – почитай что всю жизнь свою, а отец Сильвестр только головой кивал, и глаза его блестели, как слишком яркие звезды на ночном небе.
За разговором и не заметили, как доехали. Возле самого дворца царского одолели Михайлу сомнения – вдруг да не надо попутчика вести к царю? Но Сильвестр, видать, почуял это, положил жесткую руку Михайле на плечо.
– Идем, юноша, – только и сказал.
И они пошли.
Иоанн Васильевич, узнав, что приехал к нему наконец любимец его, обрадовался несказанно. Помнил он твердо, что был Михаил ему лучшим утешителем в горестях и обидах, что всякое движение темной Ивановой души мог он ему растолковать и в нужное русло направить… И удивился государь, когда Михаил вошел в горницу не одни, но с каким-то захудалым священником в пропылившейся насквозь рясе.
Михайла только поклонился, слова не успел молвить, как отец Сильвестр отодвинул его властной рукой и громко сказал.
– Спасибо тебе, юноша, а теперь дай мне государю с глазу на глаз слово молвить!
От такой дерзости Михаил опешил, аж задохнулся, но тут увидел близко-близко рядом с собой глаза иерея. О, как они странно изменились! Дрожали они, как слишком яркие звезды, но теперь была в них не безответная доброта, а пророческий огонь. Грозно вздымал отец Сильвестр перст к небу и голос его звучал иначе – твердо, гордо, убедительно…
Иоанн Васильевич никому и никогда не позволил бы так говорить в своем присутствии, но и он как-то стушевался – не успел даже слова привета сказать своему любимцу, только махнул рукой, чтобы тот вышел. Михаил повиновался и покинул тронную палату, а в переходе столкнулся с государыней.
Ласково поприветствовала его Анастасия, допустила приложиться к руке, а у Михаила застонала душа, когда увидал он исплаканное, с опухшими глазами и губами, лицо государыни.
– Расскажи мне, Михаил Захарович, чем живешь-можешь, все ли ладно в Москве?
И хотелось Михаилу поделиться с доброй своей царицей горестями и опасениями своими, да успел он заметить по многим приметам, даже неискушенному глазу понятным – в тягости она. И не стал плакать и жаловаться, вздохнул легко:
– Все в божьих руках, матушка, все в его воле. Нам что? Терпеть только. Только что пришел до нашего государя божий человек – иерей Сильвестр. Я его подобрал по пути, да привел во дворец. Говорил он, что знает, как государю быть должно и пришел вразумить его на этот счет…
– Дай-то Бог, – закивала государыня и снова обратилась к Михаилу. – А как у тебя дома, все ли ладно?
Тут не сдержался Михаил, рассказал ей все, как есть: и о том, как погибли мать его и крестный, и о том, что остался он один со свей молочной сестрой и нареченной…
– Да и не знаю я: точно ли она мне нареченная, – так закончил он. – Вроде бы обещал крестный перед самой кончиной выдать ее за меня, да теперь непонятно, с какого конца к этому подойти…
У государыни глаза заблестели: хоть и была она мудра и кротка, а все же была женщиной, и для нее все, что касалось жизни сердечной, свадеб да сговоров было интересно.
– А что ходить вокруг да около! – сказала лукаво. – Коли обещали ее тебе – так и бери. Родни-то у вас больше никакой нет?
Михаил покачал головой.
– Мне мать говорила, что есть у нее вроде тетка под Москвой. А Шориных и вовсе не осталось, Настенька вот последняя.
– Значит, никто к вам мешаться не будет. Надо ожениться. А то нехорошо – под одной крышей парень с девкой живут, далеко ли до греха?
– Что ты, государыня! – смутясь, воскликнул Михайла, но, взглянув на Анастасию, понял – шутит она.
– Шутка шуткой, а ты мои слова запомни. Где, говоришь, твоя нареченная? Так и сидит в возке? Ну-ка, веди ее ко мне, не пристало ей во дворе сидеть, как челядинке простой. Побудет у меня пока. Веди, веди, не благодари!
Обрадовавшись, Михайла козлом заскакал по ступеням вниз. Напугал Настеньку, тащил ее за руку из возка. Она как узнала, что ее государыня зовет – спрятала лицо в ладони: «Ой, нет, нет, не пойду!» Едва уговорил ее Михаил, и она, смущаясь, пошла.
Проводив нареченную до покоев государыни, Михайла сел и задумался. Что делать теперь, правильно ли он сделал, что допустил к государю этого странного человека? Но как следует поразмыслить не успел – из государевых палат выскользнул отрок, шмыгнул мимо – Михайла едва успел поймать его за полу.
– Стой! Говори: что там?
На отроке от страха лица не было.
– Ой, пустите, дяденька, – заныл он. – Знать ничего не знаю, ведать не ведаю…
Морда, однако, у него была хитрая до ужаса.
– Да не бойся ты, – увещевал его Михаил. – Скажи, что там деется, я тебе денежку дам!
Припрятав деньгу за щеку, отрок заговорил:
– Страсти-то какие, боярин! Я придремал было на скамье, они меня и не приметили. А как иерей этот стал кричать, я думаю: ох, порешит его государь прямо на месте!
– Да что кричал-то? – допытывался Михаил.
– Так сразу и не поймешь, все по-ученому, да святым писанием пугал, где, вроде, прописаны правила, какие Господь Вседержитель царям земным дал, и вроде говорил, что не сполняет наш государь эти правила. А государь-то слушает его, аж со слезой, вот как! Обнялись они и слезами заливаются, тут-то я и сбежал от греха подальше. А иерей-то страшный какой – ровно ангел карающий!
