Василий Ян - Огни на курганах
Из соседней, людной улицы с криками вылетело несколько всадников. Впереди на большом откормленном коне несся толстый согд, обвешанный оружием, с копьем наперевес. Его латы блистали, на шлеме развевались фазаньи перья. За ним скакали безусые юноши с поднятыми мечами.
Одновременно в ворота въехал Будакен и за ним его спутники. Он сидел на коне, спокойный, как всегда, угрюмый, со свисшими усами; только глаза его сузились и настороженно поблескивали. Все остановились.
Кукей выскочил вперед:
– Вот это приехал наш сотник. Он тоже скажет, что скифам нельзя въезжать в город.
– Зачем вы приехали сюда? – задыхаясь, закричал сотник.
– Это очень знатный посол от саков, – отвечал Спитамен, – князь Будакен Золотые Удила. Он едет в Мараканду к сатрапу Бессу, везет драгоценные подарки. Если твое благородство будет кричать и не впустит нас в город, а заставит ночевать за стенами в поле, на отбросах, вместе с шакалами и собаками, то мы не останемся здесь, а поедем дальше. Там мы пожалуемся на вас царскому сатрапу и расскажем, как грубо вы встречаете важных послов!.. Тогда Бесс пришлет правителю города и заодно тебе крученые конопляные веревки, чтобы вы оба удавились в наказание за обиду, нанесенную знатному послу.
Сотник пошептался со своими спутниками.
– Впустим их на торговый двор,[81] а там запрем, – советовали юноши.
Сторож Кукей схватил коня под уздцы и принял от сотника копье. Грузное тело сотника сползло с коня. Сложив руки на груди, он стал медленно подходить к скифскому князю, склоняясь к земле.
Будакен спрыгнул на землю и двинулся, раскачиваясь на кривых ногах, навстречу сотнику. Оба протянули руки и подержали их, подняв в знак уважения согнутую правую ногу.
– Приветствую высокого гостя, – сказал сотник, – добро пожаловать! Проезжайте дальше, на главную площадь. Там есть торговый двор для путников. Не сердитесь на сторожа – он был прав: есть приказ из Мараканды, чтобы никого из чужестранцев без разрешения не пускать в город. Но высоким послам всегда мы рады. Такое опасное стало время! Говорят, что на Сугуду идут враги под начальством Двурогого царя. Пусть твоя сила садится на коня и следует за мной.
Будакен и сотник снова сели на коней.
– Азрак, сторожа Кукея взять на петлю! – крикнул cотник.
Угрюмый, плечистый согдский воин подъехал к сторожу Кукею, набросил ему на шею петлю и, повернув коня, потащил старика за собой. Кукей схватил руками веревку, которая его душила, и всхлипывал:
– Пропала моя голова! Теперь мне нет спасения! Все из-за этих саков! Кто спасет меня! Мать моя, ты увидишь мою смерть!
Юноши бросились в узкую улицу, полную народа, и стали хлестать плетьми по головам всех встречных.
По обеим сторонам этой улицы тянулись лавочки купцов. Ослы, лошади, крестьяне, нарядные горожане в пестрых одеждах – все бросились вперед, спасаясь от страшных скифов.
Слышались крики:
– Саки ворвались! Сыновья Аримана! Запирайте ворота! Афрасиаб вернулся! Уже режут!
Купцы спешно закрывали резные двери лавочек. Убегая, опрокидывали корзины с гранатами, померанцами, персиками.
На плоские крыши домов выбегали женщины в длинных цветных одеждах. Они хватали плачущих детей, тащили одеяла, ковры, кувшины.
Дряхлая старуха, волоча зеленую подушку, вылезла на край крыши и, потрясая пятерней с растопыренными кривыми пальцами, повторяла самое обидное персидское ругательство:
– Жгу вашего отца!.. Пусть он сгорит в аду!..
Тогда Кидрей, смеясь, закричал ей:
– Зачем показываешь свое лицо? Оно безобразно, как вымя гиены! Закрой его подушкой!
Когда жители города увидели, что скифы едут спокойно, что их секиры и копья никого не поражают, они осмелели и стали останавливаться отдельными группами, затем следовать сзади, постепенно приближаясь, указывая пальцами, смеясь, хлопая себя по бедрам и бросаясь в стороны, как только скифы оборачивались.
Главная улица перерезала город от восточных въездных ворот до противоположных западных. На улицу выходили глухие глинобитные стены, кое-где прорезанные калитками и узкими переулками. За этими стенами виднелись зелень садов и крыши домов – огромных замкнутых жилых кварталов.
Всадники прибыли на небольшую площадь, в середине которой возвышалась кирпичная арка, а за ней низкие строения, огороженные стеной.
– Это торговый двор для караванов, – объяснил Будакену Спитамен.
На площадь выходили лавки купцов Курешаты. Перед лавками пестрели деревянные лотки и нары, крытые коврами, полные материй, цветных туфель, тарелок с красками в порошке, кривых ножей, платков, бус, ожерелий, браслетов, кувшинов, мелкой посуды, конской сбруи, крючков, колец и прочих ярких и диковинных для скифов вещей.
Торговый двор
Передние согдские воины, хлопая плетьми, влетели в широкие ворота торгового двора. Послышались крики и рев верблюдов.
Сотник, делая приветливый жест рукой, кричал:
– Сюда, сюда!
Скифы столпились и переговаривались вполголоса:
– Бойся согдианских стен! Въедем – и потом не выедем. Здесь нас передавят, как крыс в яме. Лучше остановимся в поле.
Но подошедшие близко согды приседали, ударяли ладонями по коленям и звали въехать внутрь двора.
Пегий конь Кидрея и его широкая спина мелькнули в темных воротах. Он вернулся оттуда и закричал:
– Там есть вода, есть сено, и для нас чистят место!
Будакен поднял руку с плетью, и двадцать скифских коней гуськом двинулись в ворота.
Большой квадратный двор, обнесенный стеной, был полон кричавших людей и встревоженных верблюдов. Деревянные резные колонны поддерживали навесы над террасами, окружавшими двор. В стенах темнели глубокие ниши, где могли располагаться путники.
Некоторые ниши были завешаны цветными занавесками и коврами. Из-за них испуганно выглядывали женщины, закутанные в оранжевые и малиновые покрывала.
По всему двору бегали согдские воины, расталкивая путников, подымая их ударами плетей, сгоняя толпу в одну сторону двора. Они, громко крича, бежали из разных ниш, ловили испуганных верблюдов, тащили в одно место вьюки, мешки, подбирали рассыпанную солому и клевер.
Скифы, недоверчиво оглядываясь, привязали коней вдоль одной стены, в которой были углубления – кормушки для скота.
Согды осмелели, приближаясь к скифам; некоторые ощупывали добротность материи их одежд, сбрую и оружие, приседали на корточки и быстро переговаривались на своем плавном, мягком языке.
Голые рабы стали мести пучками полыни террасу и ниши, выталкивая женщин, выбрасывая узлы и плачущих детей.
Старый Хош морщил нос, покачивал головой и вполголоса расспрашивал Спитамена:
– Знаешь ли ты, как выбраться отсюда? В этом городе легче запутаться, чем в камышах. А это еще что за безумец? Чего он здесь ищет?
По террасе шел согд в дорогой шелковой одежде, но босой, с куском рваной материи на голове. В руках он держал мешок, который встряхивал, и беспрестанно бормотал молитвы, закатывая глаза кверху.
Он зашел в нишу, где рабы обметали стены и пол, и бросился к мусору, выхватывая оттуда клопов, сороконожек и муравьев.
Все это он сбрасывал в свой мешок, потряхивая его с монотонными причитаниями.
– Что ты делаешь, достойнейший сын добродетельной матери? – спросил его Хош.
– Я грешник! Семьсот семьдесят семь несчастий свалились на мою голову. Теперь мне грозят наказания и в этой жизни и после смерти. Духи тьмы будут грызть меня.
– За что такие несчастья свалились на тебя?
– Я был на празднике у моего брата, когда он был назначен сборщиком податей. Старое вино бросилось мне в голову, и я пошел домой, шатаясь и распевая песни. Ариман позавидовал мне, за мной увязались собаки и вцепились в мою одежду. Тогда я схватил камень, чтобы отогнать их, и так ударил одну собаку, что она упала, задергала ногами и – о, горе мне! – околела.
– Но почему же это такое несчастье? – удивился Хош. – Ты вполне правильно сделал, ударив собаку.
– Какие грешные слова ты говоришь! – ужаснулся согд. – Ведь корова и собака у нас священны, и их оберегает сам великий бог Ахурамазда. Когда я ударил собаку, поблизости проходил служитель из храма и пожаловался верховному жрецу. Теперь – по закону – я должен собрать своими руками четыреста восемьдесят слуг злого Аримана: сороконожек, ящериц, змей, клещей, скорпионов, сколопендр и других нечистых животных. Всех их я должен принести в храм непременно живыми, сдать жрецу для умерщвления священными щипцами. А затем он совершит моление и очистит меня от грехов.
– А кроме того, сколько ты должен еще заплатить жрецу? – спросил Спитамен.
– Я уже пожертвовал жрецу барана, двух овец и восемь кур, а сколько еще придется платить, знает только жрец… – Со стоном и вздохами согд пошел прочь.
– Что за страна! – удивлялся Хош. – Кажется, собаке здесь живется лучше, чем человеку?
