Борис Васильев - Князь Святослав

— Перестань! — резко сказал Святослав. — Я достаточно опытный воин, я силен плотью своею и погибать не собираюсь…

Он неожиданно замолчал. Подумал, спросил негромко:

— Может, я не понял тебя…

— Не совсем понял, — княгиня Ольга улыбнулась. — Ты непременно должен жениться, сын. Мы подобрали тебе невесту в Европе из царского рода. Красавица, я ездила на смотрины. Она родит тебе законных наследников Киевского престола, и, когда это случится, ты можешь ехать громить Хазарию.

— Но я не собираюсь жениться…

— Таково решение Боярской думы, Высшего совета и мое как правительницы, сын. Чем скорее ты назначишь день свадьбы, тем скорее родишь наследника киевского стола. Ступай и подумай о судьбе Киевского Великого княжения.

— Я не собираюсь жениться по решению Боярской думы!.. — выкрикнул Святослав.

— Тогда Боярская дума и я немедленно отзовем в Киев дружину Морозко.

И вышла из палаты.

Святослав возненавидел жену в тот самый миг, когда великая княгиня Ольга сказала, что Боярская дума отзывает дружину Морозко. Однако свадьбу сыграли пышно и торжественно с гостями из зарубежья, роскошными подарками, шумом, блеском и криками «Хвала!» и «Слава!».

Молодым отвели лучшие покои великокняжеского дворца. Святослав ночевал в них дважды в неделю, каждый раз уходя в свой стан еще затемно. Однако как человек женатый, то есть взрослый по меркам того времени, обязан был присутствовать на заседаниях Боярской думы, где молчал как истукан, если к нему не обращались с вопросом. Отвечал коротко, сквозь зубы и уходил при первой же возможности. Не к жене, естественно, а в свой стан, к своей дружине и к своей хазарянке.

И тут молодцы из племени радимичей дважды перехватили торговые караваны на пути из варяг в греки. Дума приняла решение заставить князя радимичей выдать этих молодцев для княжеского суда. Свенельд был на юге, а потому Святославу поручили это деликатное дело с помощью дружины Морозко.

Лодка великого князя первой пристала к берегу княжества радимичей. Ее встречал статный молодой человек с мечом на поясе, который, поклонившись, вежливо протянул руку.

— Здравствуй, великий князь Святослав. Я — Бориська, сын князя радимичей. Благодарю от имени отца, что ты откликнулся на нашу просьбу.

— Какую просьбу?

Святослав несколько опешил от такой встречи, почему и воспользовался помощью княжича радимичей, когда вылезал на берег.

— Мы послали гонца с сообщением, что нас постиг неурожай, посевы вымокли, люди голодают. Мой отец просит хлеба в долг…

— И поэтому твои молодцы разграбили торговые караваны?

— Голод, великий князь…

— Татьба, а не голод! — выкрикнул Святослав. — Я пришел карать, и кара моя не будет знать снисхождения!

— Разве тебе не передали прошения моего отца? — растерянно спросил Бориська.

— Никакого прошения я не видел.

— Значит, бояре спрятали его под сукно, — вздохнул Бориська. — Но все равно, отец мой здесь ни при чем.

— Твои отроки грабили караваны?

— Когда матери и сестры мрут от голода, это не грабеж. Это спасение женщин и детей.

— Я прикажу убить твоих отроков. А тебя, княжич, продам в рабство. Чтобы ты долго и позорно умирал, помня о своем ослушании.

— Но, великий князь…

— Ты будешь продан в рабство. Твоего отца я не трону. Взять княжича!

Княжич Бориська был тут же повязан.

Святослав не тронул князя радимичей и его семью. Он обрушил свою ярость на народ в целом, не желая разбираться, кто прав, а кто виноват. Сжег дотла все деревни, вызывающие у него подозрение, что оттуда могли быть родом преступившие закон, убил всех стариков и женщин, а мужчин, молодых женщин и детей продал в рабство проезжим купцам.

С ними вместе был продан и княжич Бориська. Это возмутило всегда уравновешенного Морозко.

— Великий князь, ты убиваешь и продаешь в рабство наших сородичей! Радимичи будут мстить, переметнутся к хазарам…

— Не смей мне перечить! Никогда, слышишь?

— Кровная месть…

— Они уже переметнулись, воевода. Переметнулись тогда, когда продали товары с разграбленного каравана хазарским купцам.

— Но ты же продал в рабство радимичей тоже хазарским купцам!..

— Я их и освобожу. Всех, кроме этого дерзкого княжича.

— Я ухожу от тебя, великий князь, — сказал Морозко. — Я не хочу и не могу воевать против братьев-славян. Ищи себе другого сподвижника и не рассчитывай больше на меня и моих воев.

И в тот же день погрузил свою дружину на ладьи и увел ее в Киев.

В Киеве Святослава ждала буря, потому что Морозко прибыл туда первым и рассказал о непонятных и ничем не оправданных жестокостях великого князя. Боярская дума потребовала лишить его права на командование войсками, княгиня Ольга с трудом сдержала гнев, а знатная европейская супруга твердо заявила, что немедленно отправляется на родину.

Святослав до боли сжал зубы — аж желваки вздулись на скулах — и молча уехал в стойбище. Однако великая княгиня гонцом востребовала его в Киев.

— Радимичи такие же подданные Киевского княжества, как и все соседние славянские племена, сын мой. На Совете славянских князей я обещала им защиту и покровительство, а не мечи и рабство. Объясни мне, что нам делать после учиненного тобой разгрома.

— Они получили то, что заслужили.

— Заслужили наказания полтора десятка юношей, которых ты казнил без суда. Остальных ты продал в рабство купцам, и среди проданных тобою — княжич радимичей Бориська.

— Он дерзко вел себя.

— Надо быть терпимым по отношению к подчиненным. Терпимым и добрым.

— Этому научил тебя киевский поп или византийский патриарх? — зло спросил Святослав. — Я — сирота, и я это знаю. Отныне моя семья — моя дружина. Мой дом — моя дружина. Моя опора — моя дружина. Морозко предал меня, но я соберу молодцов со всей земли и завоюю себе собственное княжество.

Повернулся и вышел, не прощаясь и не прося разрешения удалиться. Через час из его становища примчался гонец.

— Великий князь Святослав объявил стан своей землей. Любой нарушивший границы без предупреждения будет убит.

И все замерло. Святослав, лишенный дружины Морозко, не в силах был предпринять задуманный поход, и неизвестно, как бы повернулась история Древней Руси, а значит, и наша, если бы в стан не прибыл посланник новгородского посадника.

Но у нас еще есть время до прибытия в стольный град новгородского посадника.

Княжич Бориська, проданный Святославом купцам — перекупщикам живого товара, спускался тем временем вниз, к устью Днепра. Он был воином, сильным и хорошо физически развитым, почему его и не сунули в вонючий и тесный трюм огромной торговой насады, а, сковав по рукам и ногам цепями, приковали к скамье. И он греб, обливаясь потом, и бич надсмотрщика постоянно свистел над его головой.

Издевательства, бич из витой сыромятной кожи хлещет по потной обнаженной спине, похлебка с червями, сон три-четыре часа и снова — каторжный труд. Нет, лучше бы взбунтоваться, вложить всю силу в один — последний перед мучительной смертью удар…

Три могучие силы удерживали его попранную гордость. Месть, ненависть и жажда конечной победы. Он верил в свою удачу, как верит в нее каждый воин, вступая в жестокую битву. Да, не всем, далеко не всем улыбается богиня удачи, но нельзя, невозможно не верить в нее, пока ты жив.

Но порой удача улыбается столь незаметно, что поди ее разгляди. А второго раза не будет. И тогда… позорная смерть раба.

Значит, самая главная задача — поймать бледную улыбку удачи. В этих каторжных условиях даже сама Богиня не рискнет улыбнуться открыто. Только чуть дрогнут ее губы, и…

И ты должен уловить этот миг. Должен!.. Терпеть. Стиснув зубы, терпеть все. Терпение — главное условие победы.

Ох, как же неспешно сплавлялся по течению торговый караван! Перегруженные смоленские насады и новгородские пузатые суда тащились медленнее, чем само течение могучей реки. На перекатах останавливались, рабы разгружали суда и волоком перетаскивали их на глубину. Свистели бичи, ревели глотки надсмотрщиков, а рабы бегали по грудь в воде, и плохо было тому, кто падал с грузом на плечах.

Одного забили насмерть. Молодого чудина, который оступился, выронил груз, и этот груз унесла стремнина. Как долго, как мучительно он умирал…

И это вписал в строку княжич Бориська. И это отложил в своей памяти, напитанной ненавистью к великому киевскому князю Святославу.

Он не услышал — скорее почувствовал шум днепровских порогов, тогда как в караване по-прежнему стояли крики, свистел бич, звенели цепи. Княжич воспринял услышанное только им приближение порогов как знамение.

«Вокруг порогов проводят пешком… — мельком подумалось ему. — В цепях, но всех — пешком. Вдоль берега…».

И когда его отковали от скамьи гребцов, он изо всей силы ударил кандальной цепью надсмотрщика и бросился в воду.