Борис Васильев - Владимир Красное Солнышко

— Но они люди, эти самые ятвяги? Или дьяволы из преисподней?

— Люди, конечно, — сказал Добрыня. — Голова, две руки, две ноги.

— Железо в их земле есть?

— Может, болотное. Они в болотах живут.

— Из болотного железа, Добрыня Никитич, только ножи можно отковать.

— А им больше и не надо. Они ножи мечут без промаха и из лука бьют тоже без промаха. Стрелы с ядом, в их болотах гадюк хватает.

Добрыня говорил неторопливо, но весьма убедительно. Ему нравился новый воевода с Золотой гривной на шее, и он не хотел, чтобы Золотогривенный вернулся, не исполнив повеления великого князя Владимира. Но Александру необходимо было узнать о противнике все, что только возможно.

— Торгуют? — продолжал он расспрашивать богатыря.

— Торгуют, — подтвердил Добрыня. — Ножами, ядом, еще чем-то. И всё — на хлеб.

— А это невыгодно, — вставил Ладимир.

— Погоди. С кем торгуют?

— С кривичами. Закатные земли кривичей граничат с землями ятвягов. А хлеба у них нет. Только козы.

— Прими мою благодарность, Добрыня Никитич. Очень ты мне помог своим рассказом. Очень.

— Чем же помог?

— О торговле сказал. А торгующие люди всегда склонны торговаться.

— Ну и что с того?

— Значит, есть слабина.

Через неделю после этого вечернего разговора с богатырями великий киевский воевода Александр Золотогривенный выступил против смутьянов ятвягов с Первой киевской дружиной и конными торками.

Он взял торков только потому, что были те смуглы и тоже носили черные одежды. Как воины они уступали берендеям, но у берендеев были приняты яркие степные накидки.

Золотогривенный немного говорил на языке торков, дружил с их племенными вождями, кое-что знал о них — и почему-то был убежден, что они должны знать язык ятвягов. Однако, как выяснилось, языка ятвягов никто из них не знал.

Но это Александра не очень смутило — в запасе имелся еще один выход: найти кривича, который понимал бы их язык.

Заручившись у великого князя Владимира, который особо уважительно относился к кривичам, письмом к смоленскому князю Преславу, Александр первым делом повидался с ним.

Князь Преслав был очень рад гостям из Киева. Тут же распорядился о пире в их честь, и Александр ничего не мог с этим поделать. Князь считал своим долгом широко угостить киевских гостей; пригласил он на пир и вождя торков. На таком торжестве не полагалось говорить о делах, и поговорить удалось, только когда пир закончился. Да и то по настойчивой просьбе киевского воеводы.

— Как торгуют? Доподлинно мне неизвестно, но рассказывают, что ятвяги выносят кривичам ножи, луки со стрелами, может, и яд, не знаю, — ответил князь Преслав на вопрос воеводы.

— На что меняют?

— Хлеб, соль. Выходят на рубеж по пятницам. Кладут свои товары, мои кривичи забирают их, кладут хлеб да соль. А ятвяги ждут в кустах. Если обмен моих не устраивает, ятвяги, не трогая ничего, добавляют козий сыр.

— И всё молча?

— Прямой обмен, зачем слова?

— Да, слова не нужны. — Александр задумался. Потом спросил: — Кто из кривичей руководит этим прямым обменом, князь Преслав?

— Есть старшой в соседнем селище. Кузовком зовут. Могу сюда позвать, поговоришь с ним.

— Если дозволишь, князь Преслав, я сам к нему подъеду. Мне на границу с ятвягами поглядеть надо.

— Завтра с зарею толкового гридня дам, он сам из того селища родом.

— Прими мою благодарность, князь Преслав.

Гридень и впрямь оказался толковым. Всю дорогу до селища без устали рассказывал киевскому воеводе все, что знал о ятвягах. Рассказывал с жаром, искренне желая помочь грозному киевлянину с Золотой гривной на шее. Но пересказывал он скорее слухи, потому что самих ятвягов, по его собственному признанию, видел всего один раз, да и то издалека.

— А чего же ближе не подошел? — насмешливо спросил Золотогривенный.

— Так ведь спугнуть боялся. Ятвяги не любят, когда кто-то разглядывает их без дела.

— С кем же тогда обмен идет?

— У старшого Кузовка есть человек. Он исстари этим обменом занимается.

Так с разговорами и дошли до селища в пять изб с хозяйскими пристройками. Бедные были селища. Беднее, чем в земле Киевской и на ее окраинах.

Кузовок оказался куда более осведомленным человеком. В основном подтвердив рассказ молодого гридня, подробно объяснил, как проходит торговля по пятницам, добавив при этом, что ятвяги вообще не знают никакого языка, кроме собственного.

— На какой знакомый язык похож?

— Может, чуточку на литовский. Отдельные слова кое-как понимаю.

— Знаешь литовский?

— Живут в земле Новгородской несколько семей. А с Господином Великим Новгородом мы торгуем. Литовский кое-как знаю.

— Кто у этих ятвягов самый главный? Ну, вождь, князь, начальник?

— Жрец, — не задумываясь, ответил Кузовок. — Он же ведун, колдун, травами и заговорами лечит. И втолковывает им, что судьба каждого, мол, заранее предрешена, но самые смелые переселяются в иных людей.

— Каких иных?

— Не знаю. Может, в детей. Знаю, что смерти они не боятся.

— Мечом хорошо владеют?

— Ну, это как сказать. Мечи они у новгородцев покупают, сами не куют. Стрелы — главное их оружие. Отравленные стрелы, великий воевода.

— Про стрелы наслышан… В каких богов веруют?

— Ну, доподлинно мне неведомо.

— А если богами своими торжественно поклянутся, слово держат?

— Это как жрец ихний укажет.

— Неужто настолько жрец этот души их захватил… — вздохнул Золотогривенный.

— Выходит, так.

Помолчали.

— Я тебе договорника пришлю, — сказал Кузовок. — Он порой на торговле с ятвягами появляется.

— Знает их язык? — оживился Александр.

— Мне неведомо. Ятвяги только его одного допускают, если требуется что-то иное.

— Давай этого договорника.

— Я мигом.

Договорником оказался косматый немолодой мужик. Молча поклонился воеводе, молча ждал вопросов.

— Как с ятвягами разговариваешь?

— Ихний понимаю.

— Что любят более всего?

— Детей.

— А чего опасаются?

— Кустов. Всегда обходят и детей в них никогда не пускают. Люди они болотные, а в болотах кустов нет.

— В болотах кустов нет… — задумчиво повторил воевода и вдруг оживился. — Встречу с жрецом мне завтра устроишь. Скажи, что приду один. На поляну. Ровно в полдень.

— Ну… Зачем, спросит.

— Скажешь, что не с мечом я, а… с белой кувшинкой. Она у меня в руках будет при встрече.

— Ну… Попробую.

На том и расстались. До завтрашнего полудня. Александр Золотогривенный выигрывал чуть меньше суток. Зачем, он и сам толком не знал…

Нет, знал. Он не хотел никакого кровопролития. Свиста отравленных стрел, женщин с мечами… Счастье от смерти в бою. Верят в переселение душ…

Он вернулся в дружину, велел в свой шатер пригласить подвоевод и вождя торков. Вместе перекусили, а потом Александр рассказал все о ятвягах, что смог узнать.

— Что посоветуете, друзья мои боевые?

— Да что там советовать! — выкрикнул молодой подвоевода. — Да изрубим в капусту!..

— Женщин? — спросил великий воевода.

— А коли с мечом да против меня — так уж какая она женщина!..

— Не о том совет, молодой петушок, — негромко пояснил вождь торков. — Воевода Золотогривенный хочет решить все миром. И я хочу — миром.

— Но ты, великий воевода Золотогривенный, перед походом сам сказал, что обещал великому князю Владимиру привести самых буйных ятвягов в цепях, — напомнил подвоевода, который намеревался изрубить врагов в капусту.

— Если я добьюсь от верховного жреца обещания, что ятвяги не станут помогать полякам, то принесу им вместо цепей мир, — сказал Александр. — И не прольется кровь женщин, которая никогда не украшала и не может украсить мечи воинов. Верю, что великий князь Владимир поймет и простит меня. Всё. Завтра на рассвете я выеду с торками ради разговора с верховным жрецом ятвягов.

И встал, показывая этим, что совет окончен.

Глава восьмая

А в это время в стольном городе Киеве случилось нечто очень личное, семейное, что, однако, повлекло за собою внезапные последствия, отразившиеся на последующей судьбе Великого Киевского княжения.

Как-то, проснувшись с зарею, Владимир решил навестить Рогнеду и сына своего Изяслава. Желание возникло неожиданно, еще в полусне, а потому он, веривший в предзнаменования, тотчас же и собрался, оповестив лишь недавно приближенного им Тура. И они вдвоем выехали в пожалованную Рогнеде усадьбу на южной окраине Киева.

Владимир давно не навещал свою первую любовь. И дела мешали, и эта австрийская свадьба, и свойственная ему неукротимая плотская ярость. О ней осторожно судачили в Киеве, не решаясь, впрочем, обсуждать какие бы то ни было подробности, поскольку все хорошо знали, сколь быстр на расправу великий князь.