Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы
В воскресенье Софи встала очень рано – ей хотелось пойти в церковь. Никита попросил разрешения сопровождать барыню и получил его. В полном соответствии с обстоятельствами он принарядился: надел белую рубашку с красным поясом, начистил сапоги так, что они сверкали даже в складках. Повязку с его руки уже сняли. Золотистые волосы, волнами спускавшиеся ему до шеи, сияли на солнце, и голова юноши казалась охваченной пламенем. Софи наняла экипаж, и Никита уселся рядом с кучером.
Кафедральный собор был переполнен. Все чиновники, надевшие по этому случаю парадные мундиры, собрались сюда. Софи проскользнула на левую, «женскую» половину храма. В первом ряду, поближе к Богу, виднелись только шляпки, перья, ленты, меха, драгоценности… Центр был отдан простонародью и выглядел сплошь серым. Самые бедные и самые обездоленные теснились у дверей. Роскошный, важный священник, в золотом облачении, медленно произносил слова молитв, хор отвечал ему грубыми голосами. Отдельно молились за царя. Все опустились на колени – и Софи вслед за всеми. Склонив голову, молитвенно соединив руки на груди, она наслаждалась абсурдностью ситуации, вынудившей ее притворяться молящейся о божественной милости для того, кого она считала виновником всех своих несчастий. Интересно, сколько тут еще таких, как она? Сколько тут людей, осеняющих себя крестным знамением, но деланой набожностью прикрывающих истинную ненависть к монарху и монархии? Сколько на самом деле призывают Божью кару на голову императора? Но может быть, куда меньше, чем ей кажется? Ведь на самом деле каждый русский человек свято верит в судьбу, они же все – фаталисты! А Николай? Вдруг ее Николя тоже решил за это время, что сослан на каторгу не волей императора, а силою высшей необходимости? Ей так хотелось предостеречь мужа, не позволить ему покориться, а с другой стороны… с другой стороны, разве не может быть, что именно покорность, смирение могут помочь ему обрести мир в душе? Если она помешает ему склониться перед неизбежным, как склонились его товарищи, – не станет ли это причиной новых страданий? Раньше как-то не приходилось задумываться об этом. Началась общая молитва, но Софи не вникала в ее смысл, она полностью сосредоточилась на необходимости найти поддержку свыше. Но ее порыв не был порывом к небу, это скорее был разговор с самой собой. Она задавала себе вопросы, отвечала на них, и в процессе этого немого разговора тени становились светом, горечь обращалась в надежду. Внезапно Софи ощутила, как ее душу заполняет Бог… самые высоты ее души… заполняет, подобно дыму, витающему в пространстве замкнутой комнаты…
Она очнулась на паперти церкви после окончания литургии. Прихожане, довольные тем, что смогли показаться друг другу во всей красе, в лучших своих нарядах, переговаривались, раскланивались, собирались группками под желтым холодным солнцем. Нищие с деревянными плошками в руках ходили между этими группками, задерживаясь там, где перепадала милостыня. Генерал Цейдлер, высоко подняв голову, стоял в кружке офицеров. Он заметил Софи и угловатой походкой двинулся к ней. Софи же, оценив честь, оказанную ей публично, отблагодарила его за это улыбкой. Но, едва губернатор оказался рядом, спросила:
– Есть ли какие-то новости для меня, ваше превосходительство?
– Экая вы нетерпеливая! – усмехнулся генерал. – Успокойтесь, мадам, вы ведь и всего-то тут дней десять!
– Да для меня эти десять дней дольше века!
Генерал сморщился, отчего лицо его стало похожим на смятый пергамент.
– В таком случае, боюсь, вы будете сильно разочарованы! Утром я получил депешу от генерала Лавинского, которому предстоит решить вашу судьбу. Так вот: он не рассчитывает прибыть в Иркутск раньше, чем недель через пять, минимум через месяц…
– Месяц! Пять недель! – пробормотала Софи. – Боже мой, это немыслимо! Получается, я не уеду отсюда раньше конца сентября!..
– Наш город поистине прекрасен золотой осенью! – воскликнул генерал и любезно предложил: – Если хотите, мадам, я могу познакомить вас с несколькими очень, очень достойными семействами. Рад был бы возможности доставить вам удовольствие!
– Не стоит, спасибо, ваше превосходительство…
Она попрощалась, миновала группок десять сплетников, мужчины в которых приосанивались, а женщины поджимали губы, когда она приближалась, и подошла к Никите, который ждал ее у коляски.
В тот же вечер, после ужина, она попросила у Проспера Рабудена совета: как ускорить дело. Он не стал скрывать, что не видит никаких особенно приятных перспектив.
– Совершенно ясно, что Цейдлер не может сам дать разрешения на ваш отъезд и действительно все зависит от Лавинского. Но поскольку они постоянно борются за власть, подозреваю, что губернатор Иркутска вполне способен придержать ваши бумаги и не передавать их генерал-губернатору Восточной Сибири сколько сможет долго – в надежде, что упреки из высших инстанций за задержку текущих дел если и посыплются, то не на него, а на Лавинского…
– Но может быть, в таких условиях мне лучше подать прошение непосредственно Лавинскому?
– А как? Если вы пошлете прошение через Цейдлера, он передаст не скоро: пройдут недели, пока бумага сдвинется с места!
– А если я напрямую отправлю ходатайство генерал-губернатору?
– Цейдлер все равно рано или поздно узнает об этом и разгневается на вас за то, что обошли его!
– Мне кажется, стоить рискнуть… – мечтательно прошептала Софи.
Они сидели за уединенным маленьким столиком, перед ними стояла бутылка плохого шампанского и два стакана.
На противоположной стене висел плакатик с рукописным текстом, в котором восхвалялись любовь, вино и французская песня…
– Месье Рабуден, может быть, вы знакомы с кем-нибудь из помощников генерал-губернатора?
– Еще бы! С самим господином лейтенантом Кувшиновым – адъютантом и ближайшим его помощником!
– А если бы, я подумала… Если бы этот господин Кувшинов запросил мое досье в канцелярии Цейдлера… Он мог бы это сделать?
– Наверное, мог бы.
– А познакомившись с моим делом, он согласился бы передать генерал-губернатору Лавинскому свое суждение о нем, окажись это суждение для меня благоприятным?
– Почему бы и нет? Но ведь если Лавинский не удовлетворит вашего ходатайства, вы проиграете сразу на двух досках! Иркутский губернатор рассердится на вас, а расположения генерал-губернатора Восточной Сибири вы не завоюете. Ну, и кому же тогда вы станете отправлять прошения, кому станете жаловаться, кто сумеет вытащить вас из этой передряги? Русские говорят: лучше синица в руках, чем журавль в небе… а мы, если помните – лучше мало, чем ничего…
Софи равнодушно слушала предостережения трактирщика. Какими бы слабыми средствами она ни располагала, в ней все еще жила вера в то, что упорство помогает преодолеть все препятствия. Ей даже казалось, что любое заблуждение, если его придерживаться очень долго, обращается в истину. Проспер Рабуден после долгого сопротивления, наконец, сдался и пообещал устроить свидание с лейтенантом Кувшиновым.
Ради такого случая Софи выбирала туалет особенно тщательно. Надела, в конце концов, платье из органди цвета палых листьев, бутылочно-зеленый спенсер из гроденапля, сильно затянутый в талии, того же оттенка бархатную шляпку, а на плечи набросила красновато-коричневый с золотистым отливом барежевый палантин… Увидев ее принаряженной, хозяин постоялого двора даже вскрикнул, настолько был восхищен красотой соотечественницы. А она с удовольствием слушала комплименты: в это утро к ней вернулось уже совсем почти утерянное ощущение легкости во всем теле и спокойствия. Шуршание шелковой ткани, сопровождавшее каждый шаг Софи, напоминало ей о том, что она – женщина. Проспер Рабуден, поддерживая ее под руку, отправился провожать.
Каменный дворец, где размещалось местное отделение канцелярии генерал-губернатора Восточной Сибири, оказался куда просторнее и красивее губернаторского дворца. В большой прихожей толпились офицеры, лица у них были такие же серьезные и надменные, как у санкт-петербургских, зато мундиры скроены и пошиты гораздо хуже. Интересно, они все так громко говорят только потому, что генерал-губернатор в отъезде, или тут вообще так принято? Адъютант Лавинского принял Софи и Проспера Рабудена в светлом кабинете, на стене над его головой висела литография с изображением государя-императора Александра Павловича, от которого шли лучи, как от солнца, а вокруг него, словно цветы, гирляндой располагались в овалах портреты героев Отечественной войны 1812 года.
Лейтенант Кувшинов был молоденьким, свеженьким, с губками сердечком, но с большой плешью и светлыми бакенбардами, располагавшимися подобно полуостровам на его румяных щеках. История Софи привела его в необычайный восторг. Ей показалось даже, что офицер только и ждал случая насолить генералу Цейдлеру.
