Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 1
Он сел на земляной бугорок, опять посмотрел вверх и тихо рассмеялся. Ему вспомнилось, как потел в сиракузской бане, но не от жара, а от умственного напряжения грек Архимед, рисуя на горячем песке геометрические фигуры, и как он воскликнул: «Эврика!», когда линии и мысли сошлись должным образом в одной точке. «Эврика», — медленно повторил Публий и вдруг категорично, но на удивление спокойно еще раз произнес: «Эврика».
Сципион решил свою задачу, причем не только угадал идею Ганнибала, но сразу же придумал ответные действия, и нашел он этот ответ в геометрическом рисунке, который в его воображении начертала рука Архимеда.
Публий послал дежурных ликторов за легатами, вызывая тех на срочное совещание, а сам взял карту пунийской страны, составленную по его специальному заказу сиракузскими географами, и принялся рисовать на ней различные треугольники.
Когда в шатер полководца сосредоточенно вошли приглашенные офицеры, они оторопели при виде императора, который любовно выводил какие-то узоры, уподобившись ребенку или помешанному. Публий поднял к ним смущенное лицо и сказал:
— Друзья, меня посетила блестящая идея, но при этом вышел конфуз… Я только сейчас осознал, какова моя глупость. Да вы садитесь. Я приветствую вас, правда, с некоторым опозданием — это вторая моя ошибка.
— Так вот, друзья, ответьте мне, что делал Архимед, когда издал крылатый клич «Эврика»?
— Ты рехнулся, мой великий Публий! — воскликнул Луций Сципион. — Говорить о греках в такое время!
— Этот механик барахтался в бассейне, — несколько сердито прогнусавил Минуций Терм.
— Он нашел, то есть, по-нашему, открыл закон гидростатики, — сказал Лелий и с любопытством воззрился на Публия.
— Вот именно, умница — Гай, — со смехом подтвердил Сципион. — А мне взбрело на ум, будто он при этом решал геометрическую задачу! Представляете, какой позор! Я каюсь перед вами, только прошу вас, никому не рассказывать о моей оплошности, особенно — Ганнибалу. Да, особенно — Ганнибалу, пусть он узнает о ней тогда, когда ему уже будет не до смеха, ибо рисуночек, который изобразил мне Архимед, касается нашего Пунийца.
— Так бы сразу и говорил, — буркнул Луций Сципион, — а то дурачишься, как младенец.
— Да нет же, Луций, друзья, я в самом деле ошибся с Архимедом и сгорел бы от стыда, не будь у меня оправдания в виде вот этой картинки. Подойдите сюда и взгляните.
Легаты склонились над картой, а Сципион начал объяснение, иллюстрируя рассказ движеньями стиля над папирусом.
— Пуниец идет вот так, — показывая линии треугольников, говорил он, а мы сейчас здесь. Вот наш зимний лагерь, Карфаген, Гадрумет, это — Нумидия. Да, Нумидия… Вначале я думал, что Ганнибал старается обойти нас, желая проникнуть к Утике. Но, по моему разумению, там он не сможет причинить нам сколько-нибудь заметного вреда, потому я стал склоняться к мнению, что он зарится на Нумидию. Однако вести войну в дружественной нам стране — безумие, когда в распоряжении противника есть лучшие варианты. И все же разгадка — в Нумидии. Пуниец, во-первых, хочет завести, нас чуть ли не в пустыню, дабы лишить возможности отступления, а во-вторых, намеревается встать между нами и Нумидией, отсечь от нас Масиниссу и прочие резервы, чтобы поочередно разделаться и с нами, и с нашим африканским другом. Он точно взвесил соотношение сил и знает, что без нумидийцев мы существенно уступаем ему но зато с конницей Масиниссы — качественно превосходим его. Каков хитрец, а! С таким интересно посостязаться!
— Как, разве вы не рады достойному сопернику? — перебил Публий сам себя, удивляясь сумрачно напряженным лицам товарищей.
— Я лично, предпочитаю радоваться днем, а ночью — спать, — возразил Луций.
— Так порадуйся тем спокойным ночам, которые дарует нам победа, ведь именно сегодня она впервые улыбнулась нам, хотя пока еще и издалека, — урезонил брата Публий и продолжил рассказ о Ганнибале:
— Итак, вначале Пуниец пытался отнять у нас Нумидию, посеяв и взрастив там заговоры, но, когда эта затея в целом провалилась, надумал хитрым стратегическим ходом и нас лишить ее поддержки. Причем, обратите внимание: он рассчитал маршрут так, чтобы перекрыть нам связь с союзниками в самый последний момент, стремясь до той поры скрывать свои планы. Я даже подозреваю, что переходом в Гадрумет он сознательно спровоцировал наше выступление против Карфагена, желая вынудить нас потерять время, и за счет этого получить фору в расстоянии. Тут идет тонкая игра: и им, и нам нужно торопиться, но так, чтобы соперник не заподозрил недоброе и не спохватился прежде, чем настанет роковой час. Масинисса уже идет навстречу нам, но я подготовил ему приказ несколько удлинить путь и уклониться к югу, причем я точно вычислил точку его встречи с нами. Мы же тоже должны поманеврировать, чтобы запутать Пунийца. Но, как видите из схемы, мы будем двигаться по катету, естественно, с учетом особенностей рельефа, а карфагенянин — по гипотенузе, или, скажем вернее, по отрезку параллельному ей. Ганнибал этого не поймет, так как не знает выбранную нами точку объединения войск. Так что у нас преимущество, хотя, конечно, все это дело будет проходить на риске и зубовном скрежете.
Многие легаты не приняли точку зрения проконсула. Слишком уж отчаянный шаг предлагал совершить полководец, противоречащий нормам традиционного мышления и военной науки, предписывающей всегда тщательно заботиться о тыловом обеспечении. Некоторые офицеры не вполне верили в то, что Сципион правильно разгадал намерения соперника, а те, которые верили, полагали целесообразным использовать его догадку по-иному и благополучно отступить в освоенный край на побережье, вместо того чтобы, как они говорили, «самим лезть в раскрытую пасть хищника». Однако все их аргументы и советы могли позволить лишь уберечься от Ганнибала, но не победить его. Это понимали и сами легаты, потому свои возражения они большей частью оставили при себе и не перечили Сципиону. А Публий, хотя и видел скрытую оппозицию, перед лицом наступающего дня посчитал недопустимыми дальнейшие разговоры и приказал готовиться к выступлению из лагеря.
Часть обоза римляне отправили на базу под Утикой и, оставив продовольствия только на несколько дней, в течение которых должна была решиться судьба войны, налегке устремились в глубь материка.
Публий, с изысканной грацией восседая на разукрашенном коне, сновал вдоль колонны, радуя солдат удалым видом и бодрящим словом. «Резвее шаг! — покрикивал он. — Настигнем Пунийца прежде, чем его похитит у нас Клавдий Нерон, который, да будет вам известно, уже отчалил из Остии и гонится за нами и нашей славой!» Сципион всячески стремился увлечь войско затеянным предприятием и с этой целью устроил соревнование между подразделениями на четкость исполнения походных команд и организованность строя. Причем, заботясь о настроении солдат, он, естественно, в еще большей степени уделял внимание офицерам и, контролируя марш войска, поочередно подъезжал ко всем легатам, чтобы в индивидуальной беседе, каждого по-особому, убедить в правильности принятого образа действий. Наедине с Публием они откровенно высказывали свои опасения, говорили то, что, страшась упреков в трусости, не могли сказать на общем совете, и, раскрываясь, допускали его к себе в душу, а уж этим-то он умел пользоваться. В конце концов настойчивые усилия Сципиона увенчались успехом, и к вечеру уже все легаты были заражены азартом борьбы и страстью к победе; из подчиненных он вновь сделал единомышленников.
К исходу этого дня Ганнибал прибыл в западную Заму, но почти не приблизился к цели: отсечь римлян от Нумидии — так как те неожиданно для него отклонились в сторону. Наверное, он провел не менее тревожную ночь, чем накануне Сципион. Но, как бы там ни было, утром карфагеняне, стараясь упредить противника, свернули к юго-западу и вступили на путь по той самой гипотенузе, которую определил им римский полководец.
Римляне на рассвете откорректировали свой маршрут с учетом погрешностей карты, а также — последних достижений Ганнибала и Масиниссы и с прежним энтузиазмом устремились вперед, словно вздумали насквозь пронизать дикую Ливию.
Весь день продолжалась скрытая заочная гонка соперников, в которой Ганнибал, обладающий более громоздким и менее закаленным в общей массе войском, с неизбежностью начал отставать.
Противники достигли пределов пунийской державы. Природа здесь почти не изведала рук человека и лишь периодически платила дань кочевникам. Через какую-то сотню миль по их курсу начинались солончаки, а далее простирались пески, доступные только караванам гетулов. Пустыня уже предупреждала о себе тяжким, знойным дыханьем и, посыпая людей тонким слоем незримых по отдельности песчинок, словно бы одевала их в желтый саван, готовя к жертвоприношению. Окружающий пейзаж удручал однообразием. Повсюду вздымались бурые, почти лишенные растительности холмы. Роль деревьев здесь выполняли кусты, а вместо травы кое-где торчали пыльные пучки бурьяна. Зеленый цвет был напрочь изжит отсюда летними месяцами. Поселения встречались все реже, да и те, что попадались на пути, имели убогий, почти безжизненный вид, представляя собою кучки приземистых глиняных мазанок, между которыми в лужах пыли голышом барахтались чумазые дети.
