Константин Седых - Даурия
С его предложением все согласились, и в тот же вечер они с Каргиным написали письмо Журавлеву, в котором выражали желание встретиться для переговоров по очень важному делу.
XXIX
Посланные Каргиным к Журавлеву дружинники из сотни Андрона Ладушкина в ночь на двадцать пятое января были задержаны заставой Девятого партизанского полка. Спешенных и обезоруженных, привели их под конвоем в штаб. Дежурным по штабу был в ту ночь Роман Улыбин. В одном из дружинников признал он подозерского охотника Капитоныча, с которым познакомился во время охоты на коз в марте восемнадцатого года.
– Здорово, – коротко приветствовал его застуженным басом лесной нелюдим в косматой маньчжурской папахе.
– Здравствуй, здравствуй, – сдержанно усмехнулся Роман. – Какими судьбами к нам?
– Письмо привез вашему главному.
– От кого?
– От Каргина и Кибирева.
– Давай его сюда. Поглядим что за письмо.
– Не могу. Приказано передать только Журавлеву. Не вяжись ко мне, а давай буди его поскорее. Дело у нас срочное, – сердито шевеля мохнатыми бровями, прорычал Капитоныч, недовольный тем, что приходится много разговаривать.
Роман решил с ним не спорить и пошел будить Журавлева. Приоткрыв половинку филенчатой двери, он боком протиснулся в скупо освещенную привернутой лампой горницу поселкового атамана, где спал на деревянном диване у жарко натопленной печки недомогавший в те дни Журавлев.
– Павел Николаевич! – дотронулся он рукой до его плеча. – Важные новости. Прибыли парламентеры от орловской дружины.
Журавлев тотчас же оторвал от подушки в красной наволочке всклокоченную лобастую голову. Сел, прибавил в лампе огонь и стал застегивать воротник гимнастерки. Затем пригладил волосы, поправил на себе поясной ремень и приказал ввести парламентеров.
Войдя в горницу, Капитоныч прежде всего помолился на образа, а потом молча и с достоинством отвесил поклон Журавлеву.
– Ну, что скажешь, старый служивый? – глядя на Георгиевские кресты на полушубке Капитоныча, спросил Журавлев.
– Письмо тебе, – достал Капитоныч из своей папахи прошитый нитками и залитый сургучом пакет.
Журавлев взял пакет, не спеша распечатал, прочитал и весело улыбнулся.
– Хорошо. Посоветуюсь с кем надо, а потом дадим наш ответ… Отведи служивых на кухню и вели накормить, – приказал он Роману, – а сам сейчас же позови ко мне Василия Андреевича и Бородищева.
Василий Андреевич с работниками своего организационно-инструкторского отдела жил в доме через дорогу от штаба. Когда Роман пришел к нему, он еще не спал, хотя был уже третий час ночи. С давно потухшей трубкой в зубах сидел он за трофейной пишущей машинкой и при скудном свете жестяной лампешки сосредоточенно отстукивал по клавишам крепкими смуглыми пальцами. «Опять, видно, воззвание какое-нибудь сочиняет. И когда только спит человек?» – подумал Роман о нем с восхищением и теплотой.
Романа Василий Андреевич встретил довольным возгласом:
– А, племяш! Кстати, брат, зашел, кстати. Я тут, понимаешь, с вечера бьюсь над одним воззваньицем. Послушай, как оно у меня получилось. По-моему – ничего. Но все-таки ты послушай. На свежую голову, глядишь, и подскажешь что-нибудь дельное, – и, не дав Роману опомниться, стал увлеченно читать.
– Хорош-шо! – с полным убеждением объявил Роман, так как давно считал, что лучше дяди никто не напишет. До сих пор он помнил его обжигающее душу воззвание, которое читал в восемнадцатом году в Чите, когда красные оставляли ее.
– Значит, ничего, говоришь? – лукаво усмехнулся Василий Андреевич.
– Какое там ничего… Прямо здорово! – с еще большей убежденностью подтвердил Роман.
– Экий ты, брат, восторженный, – погрозил ему пальцем Василий Андреевич, – хитришь ведь, огорчать старика не хочешь.
– Да нет же… У меня и в мысли этого не было.
– Ладно, ладно… Давай рассказывай, с чем пожаловал.
Узнав, что приехали парламентеры, Василий Андреевич принялся ругать Романа.
– Так что же ты молчишь? Вон какие новости, а ты битый час торчишь у меня и помалкиваешь. И когда ты научишься порядку? – горячился он надевая полушубок и одновременно прибирая на столе бумаги. Роман, посмеиваясь, молчал.
Прибежав в штаб, Василий Андреевич увидел горячо споривших Журавлева и Бородищева. Размахивая письмом под носом Журавлева, Бородищев кричал:
– А я тебе говорю, что тут может быть и подвох! Придешь к ним для переговоров и влипнешь, как кур во щи. Если они серьезно хотят разговаривать, так пусть сами и едут к нам. Кориться ведь они хотят.
Василий Андреевич взял у него письмо, подошел к лампе и стал читать. Журавлев и Бородищев наблюдали за ним, остывая от возбуждения. Дочитав, он спросил Бородищева:
– А откуда ты взял, что они кориться хотят? Из письма этого не видно. Они просто изъявляют желание встретиться с нашими ответственными представителями.
– Как это так не видно? Даже очень все видно. Раз пишут, значит, приспичило. В письме этом одно из двух: либо подвох, либо – сдаюсь, помилуйте!
– Нет, здесь что-то другое, – с видом, не допускающим возражений, сказал Василий Андреевич. – Из всего этого мне ясно только одно: не одним нам известно, что Красная Армия уже под Иркутском. Вот это и заставляет Каргина, Кибирева и всех, кто с ними, что-то предпринимать. А сдачей на милость здесь и не пахнет. Хитрят эти люди, а мы должны их перехитрить.
– Что же ты тогда посоветуешь? – спросил Журавлев.
– Встретиться с ними. Хотя бы только затем, чтобы выведать, что у них затевается… Да, – потер Василий Андреевич левой рукой лоб, – а кто привез это письмо? Может, кое-что узнаем от этих людей.
– Да, потолковать с ними не мешает, – согласился Бородищев.
– Роман! – крикнул Журавлев. – Попроси сюда парламентеров.
Через две минуты в горнице снова появились Капитоныч и два его спутника.
– Михаил Капитоныч, что ли? – приглядевшись к нему, спросил Василий Андреевич.
– Он самый. А откуда ты меня знаешь? Я тебя вижу как будто впервые.
– Разбогател, видно, если своих одностаничников не узнаешь, – пошутил Василий Андреевич. – Я – Василий Улыбин.
Капитоныч удивленно взметнул косматыми бровями и уже без прежней сдержанности сказал:
– Тогда еще раз здорово! Помню тебя! Бывал ты у меня с отцом.
Василий Андреевич пригласил парламентеров садиться и, достав из кармана хранившуюся на случай пачку китайских сигарет, предложил им закурить. Двое охотно закурили, но Капитоныч отказался.
– Благодарствую! Куревом отродясь не грешил.
Помедлив, Василий Андреевич спросил его:
– Ну, так что у вас там затевается? Переходить к нам решились?
– Да не совсем оно так, – замялся Капитоныч, – переходить как будто не собираемся, а помириться желаем.
– Что-то я не пойму тебя. Как же это так – помириться?
Капитоныч хитренько прищурился:
– А, к примеру, так, как оно у ребятишек бывает. Утром друг другу носы в кровь разобьют, а к обеду снова вместе, и водой не разольешь. Это я к тому говорю, что делить нам нечего. Столкнули нас друг с другом лихие люди. Поняли мы это и решили им того… под зад коленом. Ну, а с вами полюбовно столковаться, – довольно закончил он, вспотев от длинного разговора.
– Так, так… – выслушав его, забарабанил Василий Андреевич пальцами по столу. – Как же это думаешь ты помирить батрака и хозяина, фабриканта и рабочего? Как ты помиришь у нас Алеху Соколова и Архипа Кустова, Семена Забережного и Сергея Ильича? Какими посулами отделаешься от вдов и сирот, которых наделали и пустили по миру господа белопогонники? Дадите вы этим сукиным детям по загривку. Ну, а дальше что? Прямо присоединиться к нам вы не собираетесь. Поторговаться еще хотите. А торговаться-то мы с вами и не будем. Простить тех, кто заблуждался по несознательности, кто не порол и не расстреливал наших отцов и братьев мы можем. Но жить по старинке не собираемся. На этот счет у нас давно все взвешено и обдумано. А вам я скажу вот что: если вы действительно поняли, что с Семеновым вам не по пути, милости просим к нам. Ничего вам худого не сделаем. Ну, а насчет каких-нибудь взаимных уступочек – забудьте и думать.
– С Семеновым-то мы, верно, обожглись, – насупив брови, буркнул Капитоныч, – а обжегшись на молоке, дуешь и на воду, – доверительно улыбнулся он Василию Андреевичу. – Я это к тому клоню, что и к вам подаваться боязно. Как бы, думаем, и тут промашки не получилось. У нас ведь какое ни на есть, а хозяйство. С жиру мы, конечно, не бесимся, но голодными не сидим. А свяжись с вами, вы и скажете: твое – мое и ваше – наше. Вот она в чем закавыка-то!
Журавлев и Бородищев рассмеялись, а Василий Андреевич подался всем туловищем вперед и дружески похлопал Капитоныча по колену.
– Ты, я, брат, вижу, себе на уме. Правильно! Режь, что думаешь, не стесняйся! Только бояться таким хлеборобам, как ты, нечего. Ничего отнимать у вас мы не собираемся. А когда покончим с белогвардейцами и интервентами, вместе с вами будем думать, как лучше построить новую жизнь. Только своей руководящей роли в борьбе за эту жизнь наша партия никаким каргиным и кибиревым не отдаст. Пусть уж они в овечьи шкуры не рядятся.
