Михаил Садовяну - Братья Ждер
Штефан-водэ неслышно шептал молитву, едва шевеля губами; ни один звук не нарушал тишину. Когда князь повернул голову, сердце Ионуца переполнило чувство любви и жалости. Молитва, сочиненная отцом Никодимом, была у него на устах, и он прочитал ее вслух так просто, словно это песнопение было посвящено дню святого Штефана:
Не ты ли мне, Господи, дал мою чистую душу,Связал ее с телом моим, как огонь со свечою?Прими же теперь эту душу, Христос, в свои руки —Она негасимою верой в тебе озарилась,Безгрешна она, не отринь же ее, не отвергни.О, дай умереть мне, как праведники умирали,Последним дыханием имя твое восславляя!О Боже великий, присоедини мою душуК тем ратникам верным, которые рядом с тобою!
Князь еще долго стоял на коленях, обратив лицо к иконе пресвятой девы с младенцем. Наконец тяжело вздохнул и поднялся. Улыбнувшись, словно сквозь туман, своим верным слугам, он удалился к себе.
Так протекали события до девятого января. Неодолимые орды уже проникли в долину Бырлада и двигались в направлении Васлуя. Отряды рэзешей в непрестанных стычках с турецкими конниками наносили им большие потери, но и сами терпели немалый урон. Теперь, по велению господаря, они стягивались к княжескому стану.
Девятое января, в понедельник, до полудня шел дождь, теплый, как в летнее время. Потоки воды смыли весь снег, лежавший в оврагах. Как только земля немного подсохла, княжич Александру-водэ повел четыре своих полка вдоль речки Кицок, решив, что настал час смело напасть на измаильтян. Погода благоприятствовала молдаванам, а княжич давно мечтал поразить мир ратным подвигом, дабы наполнить радостью сердце родителя своего.
Под началом Александру-водэ собрались хорошие воины, среди которых были боярин Кристя Черный и старшина Некифор со своими сыновьями. Был там и Калистрат Мынзату, крепкий рубака, перенявший когда-то науку у конюшего Маноле. Он предводительствовал полком, который вел из Бакэу.
Проследовав по правому берегу Кицока, Александру-водэ дошел со своим войском до места, которое называлось Березовая Дубрава. Там, в чаще старых берез и тополей, была бобровая запруда. Обогнув березняк и запруду, они вышли к реке Бырлад и по ее берегу добрались до другой дубравы. Рэзеши, посланные в разведку, сообщили, что в долине Бырлада на прибрежных полянах находится отряд спешившихся турецких всадников. Рэзеши научились распознавать их, ибо эти турецкие конники носили шкуры барсов и рысей.
Александру-водэ тотчас разделил свое войско на две части. Калистрата Мынзату он послал в обход, а сам, вместе с отрядом боярина Кристи, старшиной Некифором и его сыновьями, стремительно двинулся вперед и, напав на турок, расправился с ними.
Но в той стороне долины у турок стоял не один-единственный отряд. Воинов было много и на других полянах. Услышав шум боя, поднялись новые конные и пешие отряды и, подобно вихрю, разящему ятаганами, налетели на конницу Александру-водэ.
Тут княжич проявил мужество: он не испугался, не дрогнул, привстал на стременах, и поскакал навстречу туркам, размахивая саблей. Старшина Некифор, мудрый и опытный воин, защищая его, пустил в ход свое длинное грабовое копье с железным наконечником. Этими копьями старик Некифор и сыновья его Онофрей и Самойлэ на всем скаку пронизывали, как вертелами, по два и по три измаильтянских всадника. Потом, отбросив копья, старый Кэлиман вместе с Онофреем Круши-Камень и Самойлэ Ломай-Дерево принялись работать чеканами на длинных рукоятках. Вокруг Александру-водэ сразу стало пусто.
Кристя Черный бросился вперед; все его рэзеши, выхватив сабли, начали рубиться с врагом. И вот тогда на них ринулись главные силы османских всадников. Их была тьма; они неслись тесным строем, выставив копья над головами коней, и ряды рэзешей Кристи смешались. Измаильтяне домчались до Александру-водэ, но не узнали его. Тут рэзеши нацелили копья, а Некифор с сыновьями бросились с чеканами, чтобы защитить княжича. Никто не ожидал, что он может попасть в такую беду. Теперь увидели и устрашились: если погибнет Александру-водэ — это все равно что господарь лишится руки.
— Чур тебя, нечистая сила! — крикнул старшина Некифор. — Бейте крепче, сынки.
Крепко бились Онофрей и Самойлэ, так же, как и отец их. Все трое спешились, — так им было удобнее прикрывать собою княжича.
— Ну, и дела, люди добрые! — крикнул старый Кэлиман.
Услышав эти слова, Онофрей с удивлением обернулся, так странно они прозвучали. Старик лежал на земле рядом с Самойлэ Ломай-Дерево. Оба были в крови и грязи. Вдруг бой на минуту прекратился, словно победа не знала, на чью сторону склониться. Но вот во весь опор примчался со своим полком Калистрат Мынзату, внушая страх одним и надежду другим. Всадники Мынзату сразу же продвинулись вперед, разя и пеших и конных турок.
Когда боярин Кристя Черный увидел, что вокруг него нет больше врагов, он бросился к Александру-водэ, чтобы увезти его назад, в стан господаря.
Онофрей, подойдя к отцу и брату, повернул обоих на спину и стал осматривать их раны. Самойлэ был пронзен четырьмя копьями. Старик был ранен в шею, кровь ручьем лилась из глубокой раны, но он еще дышал. Открыв глаза, он взглянул на сына.
— Это ты, Онофрей?
— Я, батя.
— Не забудь мой наказ.
— Не забуду, батя. Не во что теперь будет засыпать ячмень коням… Но я положу тебя в твой гроб, как ты наказывал.
Глаза старика подернулись туманом. Онофрей нагнулся, подхватил его, потом с трудом поднял и мертвого Самойлэ, взвалил обоих на коней поперек седла; руки и ноги убитых свисали. Он прикрепил тела ремнями, взобрался на своего коня н двинулся между двух мертвых воинов вслед за полком боярина Кристи. Увидев его, подъехали рэзеши, стали помогать. Онофрей молча ехал по следам Александру-водэ. Удивлялись рэзеши, что парень не произносит ни слова и не плачет, будто окаменел. Он вез погибших, как ему наказал отец.
В этот день до самой ночи не прекращались бои и стычки, которые вели разрозненные отряды рэзешей. Но шестнадцать отрядов Маноле Черного не появлялись нигде. Старый конюший, по приказу князя, скрывал своих людей в лощинах и в лесных чащах. Ночью тучи рассеялись, а во вторник на рассвете долину Бырлада, сжатую лесами, затянул белесый туман, такой густой, что, как говорится, хоть режь его ножом. «Скопец Сулейман ничего не видит дальше своего носа», — шутили рэзеши, верные своей дурной привычке зубоскалить. Не было в войске Штефана-водэ ни одного человека — ни среди наемных солдат-рейтар или пехотинцев, ни среди простолюдинов, собравшихся под холмом Миренилэ, вооруженных цепами и косами, ни среди конных и пеших рэзешей, бодрствовавших всю ночь, не было ни одного человека, который не считал бы этот туман знаком покровительства и милости всевышнего.
Орды двигались всю ночь. На рассвете сутолока спала, на время установилась тишина над топями, что зовутся Три Воды, и ходжи и муллы затянули протяжные славословия Аллаху и пророку его Магомету. Но едва смолкли их голоса, орда вновь зашевелилась, словно выползал из трясины многоглавый и многолапый сказочный змий. На следующем привале глашатаи известили все войска, расположившиеся в долине и на скатах холмов, о новых приказах Сулейман-бека. Дозорные Штефана-водэ, следившие за всем из своих укрытий в чащобах, поняли, что нехристи перетащили за это время пушки через речку Кицок. Слышались хриплые возгласы, окрики погонщиков, хлопанье бичей и стоны рабов, которые вытаскивали увязающие в грязи колеса.
Но вот наконец был получен долгожданный княжеский приказ. А тогда затрубили во всю мочь трубачи с другой стороны бырладской поймы, барабанщики ударили в барабаны, грянули пушки.
Этот грохот, потрясший небо, показался измаильтянам сигналом к нападению на молдаван. Конница и пехота ринулись вперед, в туман. Очутившись в болоте, всадники спешились; тотчас послали за пехотой, чтобы та прибыла с топорами, вырубила рощу и проложила дорогу войску. В грохоте и начавшейся суматохе османы сами шли к своей погибели, продвигаясь к обманчивому шуму боя; телеги с пушками сразу же увязли в топях и застряли поперек дороги. Когда это стало ясно князю, он двинул навстречу еще не попавшим в трясину турецким войскам часть своей наемной рати и секеев.
Теперь стало понятно, в чем преимущества и опасности начавшейся битвы. Штефан-водэ немедленно разослал новые приказы.
Тронулся и конюший Маноле со своими шестнадцатью отрядами. Головные силы турок топтались в трясине, тщетно пытаясь выбраться на простор. Но вырваться им из топи не удавалось, а сзади на них напирали другие воинские части, нетерпеливо рвавшиеся вперед. В туманном утреннем сумраке молдавские войска ударили по скопищу измаильтян с двух сторон. С левого берега Бырлада, со стороны Бобриака, напали Ионуц и Никоарэ Черный; со стороны Кицока в правое крыло ударили Маноле-старший и конюший Симион. И так сильны были эти удары, что, несмотря на большие потери и жертвы рэзешей, тело турецкого змия было разрублено надвое. Ионуц и Никоарэ теснили и давили противника, отталкивая его к повозкам и шатрам Сулейман-бека, а Маноле Черный и Симион, ведя ожесточенную битву, ускорили победу Штефана-водэ, слава о которой разнеслась по всему свету и запомнилась на века. Отряды старого конюшего нанесли врагу сокрушительные удары, и тогда толпы черных людей побежали в неодолимом страхе. Османы в панике мчались прочь, гонимые огненным мечом грозного архангела, который преследует людей, охваченных безумием.
