Инна Сударева - Ловите принца! (Щепки на воде)
— Прошу прощения, если я…
— Что за речи? — возмутился Альвар. — Победитель не просит прощения у побежденного. Я не боюсь проигрывать. Я признаю в тебе сильного бойца, я признаю, что столь блестящее фехтование видел лишь у лучших королевских рыцарей, и я рад, что ты станешь моим воином, — потом обернулся к ликующим юношам. — Эй, вы! Довольно писку! Хочу спросить: кто-нибудь из вас удивит меня так же, как Пек-Рифмач?
Добровольцы тут же притихли. Но через минуту наперебой загалдели:
— Я на палках! Я стрелять! Я кулаками!
Капитан захохотал, уперев руки в бока:
— Ну, слава Богу, хоть желание биться у вас есть.
Потом жестом подозвал к себе толстого мужчину в белом переднике, с закатанными выше локтей рукавами:
— Эй, кашевар, угости этих молокососов, да кашей не с молоком, а с мясом. А после, пусть не ленятся — идут тренироваться. И это дело на тебе, Майчи, — погрозил пальцем Многоежке, который с сердитым лицом сидел на скамье у оружейных стоек и поглаживал ушибленный Лариком подбородок. — Эй, Рифмач, — позвал Пека, — идем со мной. Есть разговор…
Мастер Герман оставил свое кресло у печки и с приговором 'иду-иду' пошаркал ко входной двери — в нее громко и нетерпеливо барабанили. Открыл и даже шаг назад сделал, увидав статного воина в кольчуге, простых, блестящих латах и в сияющем шлеме. Из-под козырька сего замечательного головного убора светились радостью огромные глаза Пека.
— Привет, отец! — прямо в пороге юноша обнял старика. — Посмотри на меня! Порадуйся за меня! Я теперь воин! Воин Илидола!
— Господи боже, — прошептал Герман, присаживаясь на скамеечку, что стояла в прихожей у стены. — Мне на минуту показалось, что я короля Лавра увидел! Как двадцать пять лет назад, во время войны за Острый склон…
— Эй, старик, — Пек нахмурился, проходя в дом, — не порти мне настроения.
— Простите, сэр, простите, — кивнул мастер. — Неужто, вы, в самом деле, вступили в илидольский гарнизон?
— Конечно!. А как еще я смог бы получить такие славные доспехи и эту накидку, — юноша развернул перед Германом синюю одежду с белыми гербами города. — И я не простой солдат. Я стражник Главных Ворот! Капитан назначил мне испытание — и я его выдержал.
— Испытание?
— Да. Сперва я на палке уделал одного из опытных вояк. Это надо было видеть! — громко вещал Пек. — Я — на уход и по руке ему! Все, как ты учил, — юноша схватил руку мастера и крепко пожал ее. — Потом капитан Альвар дал мне меч! Настоящий! И сам вышел противником! И я задел его! Слышишь, отец! Я его за-дел! В три удара! — он почти кричал.
— Мальчик мой, вы использовали те приемы, которым я вас учил? — ахнул Герман.
— Конечно. Как бы иначе…
— Вы выдали себя! Секреты королевского фехтования! Их никто не знает, кроме посвященных…
— Ну и что? Думаешь, капитан далекого города что-то понимает в королевском фехтовании? — махнул рукой Пек. — Сомневаюсь я.
— Но он наверняка спросил вас, где вы учились?
— Спросил, а я ответил: был-де добрый человек — он и научил. А капитан Альвар просил меня учить его воинов и его при случае. Представь! Учить самого илидольского капитана! Вот уж не думал, что твои уроки сослужат мне такую славную службу! — и Пек чуть ли не впляс пустился по крохотной комнатке — от этого застонали половицы, задребежжала посуда на полках.
Герман налил себе еще воды, сокрушенно качая головой:
— Не делайте этого, мальчик мой. Королевское фехтование не должно становиться известным простым воинам. Так уж заведено.
— Кем?
Старик поперхнулся водой.
— Кем заведено? — повторил вопрос Пек. — Самой же знатью и заведено! Чтоб простые люди не могли дать им отпора! Но разве это честно, когда разодетый в шелк и золото мироед диктует свои капризы цельному городу и знает, что ему не смогут дать отпора? У лорда Гоша, насколько я знаю, преотличные рыцари. И что будет, если он соберет всю дружину и придет под стены Илидола? Он устроит здесь бойню, потому что даже сам капитан городского гарнизона мечом владеет кое-как. Несправедливо!
— Мальчик мой! Неужели вы думаете, что сможете восстановить справедливость? — схватил раскрасневшегося Пека за руки Герман. — Это глупо! Вы один ничего не сделаете!
— Да разве? — несогласно ухмыльнулся юноша. — А теперь посмотри на меня. Кого ты видишь?
— Блестящего воина, — пришлось согласиться Герману, потому что глазам своим он не мог не верить.
— А откуда явился этот воин? Я был простым 'зайцем' в кулачном доме папаши Влоба. Один удачный удар моего противника — и в любой момент я мог стать нищим и помереть с голоду. Но я никогда не хотел, чтоб так было. Я всегда думал, что могу стать чем-то большим и значимым. И когда мне подвернулся шанс, я его использовал. Теперь на мне — кольчуга, шлем и гербы города! И меня уважает сам капитан илидольского гарнизона! Как думаешь: это каждому под силу?
— Так сложились обстоятельства…
— Может быть, но каждый ли на моем месте использовал бы это с пользой для себя?
— Соглашусь: не каждый…
— Так вот, мастер Герман, сегодня я уверен в себе! Более чем уверен! И уверен еще кое в чем: в том, что и один человек может горы свернуть! Если захочет. А я хочу многого!
— Бог вам в помощь, мой мальчик, — у старика уже не было сил возражать и спорить.
Пек увидел это, понял, что утомил наставника, потому умерил свой пыл и заговорил уже мягче и спокойнее:
— Сейчас я ухожу — меня ждут в казармах. Я буду делать так, как решил. Я буду защищать Илидол и всех, кто живет в нем. И вас тоже, отец мой. И пришел я затем, чтоб вы знали: каких бы успехов я ни достиг, я буду считать, что в них вы виноваты, — улыбнулся и обнял старика. — До свидания, — и выскочил, звякая своим блестящим снаряжением, за порог.
Герман, печально улыбаясь, проводил его взглядом и прошептал:
— Разве ж я виноват? Принц Мелин, это ваш отец, как пламя, просыпается в вас…
Глава двенадцатая
День спешил за днем, убывая и темнея.
Шла, кралась осень: листья на деревьях и кустах желтели, краснели, засыхали, скручиваясь в хрупкие, уродливые стручки; глухо падали яблоки и вызревшие каштаны в траву, вялую от холодных ночей; часто в сереющем небе рисовались чуть ломаные треугольники стремящихся в теплые края птиц. Вот-вот должны были ударить первые заморозки…
Илидол пребывал в ожидании.
Лорд Гай определил неделю для того, чтоб горожане собрали откуп. И они уложились в срок. Почти тридцать тысяч золотых монет — это должно было убаюкать корыстолюбие его сиятельства и завоевать Илидолу независимость.
Мэр и еще двое членов городского Совета сразу после сборов и подсчета средств с отрядом сопровождения в два десятка пик выехали в замок лорда. Путь туда был неблизким, занимал около недели, поэтому илидольцам оставалось лишь одно — ждать новостей, которые должны были прибыть вместе с вернувшимся мэром. Кроме ожидания они занимались еще и тем, что укрепляли родной город, и сами готовились, если понадобиться, встать на его защиту.
Все потому, что слишком хорошо знали люди о взбалмошном нраве вельможи. На его толстокожей совести было много деревень и хуторов, разоренных по причине того, что их жители не вовремя уплатили лорду по выставленным грабительским счетам. Был и город — Маловод. Его печальная история говорила о самых черных сторонах натуры лорда Гоша.
Маловод, как и Илидол, постоянно страдал от поборов вельможного землевладельца. Но если Илидол располагался на бойком месте — на перекрестье нескольких крупных торговых путей — и жил с торговли, а потому мог спокойно платить подати, то Маловоду повезло меньше. Его основала на берегу широкой реки Солии артель лесорубов и лесосплавщиков, а большими прибылями такое дело в Лагаро никогда не хвасталось. Поэтому Маловод был довольно мелким городком, сплошь деревянным и одноэтажным, и ежегодные налоги почти до дна опустошали его скудную казну.
Случилось так, что один год выдался особенно неудачным, и мэр Маловода, погасив долги перед королем (он посчитал, что это важнее), решил просить лорда Гоша перенести сроки платы за землю. Тот отказался, потребовал немедленного выполнения условий договора, но маловодцы не могли дать ему то, чего не имели. Тогда в одну из ночей Гай Гош и его дружина жестоким темным ураганом налетели на город, разрушили ворота, ворвались на улицы, стали грабить жителей, а потом подожгли крыши домов.
Король Лавр, на защиту которого, пусть и слабо, надеялись маловодцы, проявил себя лишь тем, что пожурил своего вассала и кузена — лорда Гоша — лишив его права явиться на ежегодный прием в честь весеннего равноденствия. Для государственной казны было не особо накладно потерять такой малый источник доходов, каким являлся Маловод. Куда неприятней королю было рассориться с двоюродным братом.
