Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
Для Марии ежегодный обряд Искупления приобрел некую унылую предсказуемость. Каждый год она перечисляла свои прегрешения и искренне раскаивалась в них, клялась Богу в том, что не будет больше их совершать, а на следующий год снова каялась в той же комнате в тех же самых грехах. Порой они казались менее вопиющими, и ей виделось некое духовное улучшение, порой, наоборот, мрак сгущался, но в целом грехи оставались теми же и грузом лежали на душе, как камни на горных тропах. Они, может быть, и истираются под копытами ослов, но очень медленно и никак не исчезают окончательно.
В этом году, вдобавок к старым знакомцам, Мария приобрела несколько новых. Прошлой зимой она вступила в возраст, когда уже перестала считаться ребенком и стала принадлежать к категории, деликатно именуемой «ведущая себя как женщина». Это повлекло за собой целый ряд новых ограничений и правил, некоторые из них, например касавшиеся ритуального очищения после месячных, восходили к Моисею, другие же, более современные и житейские, касались приличий и манер. Так или иначе, Мария достигла брачного возраста, и, хотя ее отец не торопился с поисками мужа, девушка понимала, что в скором времени он этим займется.
Она одновременно и хотела выйти замуж, и не хотела: это ставило ее в тупик, не давая разобраться в себе. Быть старой девой считалось позором, и позора для себя Мария, разумеется, не желала. И вообще не имела ничего против нормальной жизни, в понятие каковой, согласно общему суждению, непременно входили такие дары Господни, как здоровье, процветание, семья и дом.
Но… ей хотелось иметь больше свободы, чем сейчас, в крайнем случае хотя бы не меньше, а стать полноправной хозяйкой на практике означало превратиться в рабыню. Ей придется беспрестанно, не зная ни минуты покоя, хлопотать по хозяйству и заботиться о домашних. Мария видела, как не покладая рук трудятся ее мать и другие замужние родственницы, каждая по-своему, но с тем же усердием. Радости в этом мало, но единственной альтернативой было остаться незамужней дочерью — нахлебницей и позором семьи. В Писании полно увещеваний относительно жалкой участи вдов и сирот, о каковых должно милостиво заботиться, но незамужняя дочь равна им по положению или, точнее, отсутствию оного. Единственная разница в том, что незамужнюю девушку, как предполагалось, должен был содержать отец или брат.
Но жизнь казалась слишком сладкой, чтобы провести ее в домашнем рабстве. Мария видела, какими старыми выглядели домохозяйки Магдалы по сравнению с греческими женщинами, которые порой приезжали со своими мужьями-купцами на рыбный склад Натана. По слухам, иностранные женщины имели право владеть собственностью и путешествовать в одиночку, некоторые из них имели свои дома и даже самостоятельно вели дела. С мужчинами они общались как с равными, не опуская глаз, Мария сама видела это, и так же они держались и в обществе ее родичей. И вот ведь странность — похоже, что даже Илию такого рода «непристойность» в определенном смысле нравилась. У них были необычные имена вроде Фебы или Федры, они носили почти прозрачные платья и ходили с непокрытой головой. Имена в чем-то похожие на… Ашера.
Это имя прозвучало в ее голове, как удар молнии. Ашера!
Ашера лежащая там, куда Мария спрятала ее много лет назад. Ашера уцелевшая, несмотря на твердую решимость девочки выбросить или уничтожить ее. Ашера, обладающая магической силой.
Как только день перевалил за середину, Мария сказала себе: «Я сделаю то, что поклялась сделать давным-давно. Я избавлюсь от нее. Господь предписывает мне сделать это. Он запрещает иметь дело с идолами».
Пока солнце клонилось к западу и выходившее на восток окошко комнаты Марии потихоньку тускнело, она смирно сидела на месте, размышляя о своих недостатках. Надо быть более послушной и научиться находить удовольствие в послушании. Не следует сопротивляться попыткам отца найти ей мужа. Нужно перестать витать в облаках и заняться полезными делами. Также не следует придавать слишком большого значения своим волосам и оставить мысль о том, чтобы покрасить их хной для придания рыжего оттенка. Надо забыть о греческой поэзии — она языческая и таит в себе греховный соблазн, ибо изображает запретный для Марии мир и побуждает желать его. А это грех.
«Ты никогда не выйдешь замуж, если не избавишься от этих дурных привычек, — сказала она себе. — А выйти замуж ты обязана, это твой долг перед отцом. Господь желает, чтобы ты повиновалась. О чем возвещал Самуил от имени Господа? „Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов“».[11]
Мария вдруг подумала, что Господь обращался к Аврааму, Моисею, Самуилу, Гедеону, Соломону, Иову, пророкам… но единственный повод, по которому он вообще говорил с женщиной, была весть о том, что у нее будет ребенок!
Неожиданно она расстроилась, хотя и пыталась всячески отогнать эту мысль. Правда ли это? Ну да, была… Ева. И что Он сказал ей? «Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей, в болезни будешь рождать детей». А Агарь? «Ты беременна, и родишь сына, и наречешь ему имя Измаил».[12] А к Сарре или Анне Он вовсе никогда не обращался напрямую, хотя и подарил им долгожданных детей, которым предстояло исполнить предназначение и послужить Господу. Конечно, сыновья. Всегда сыновья.
«Но должна же быть женщина, с которой Он говорил, — попыталась припомнить Мария. — Хоть одна женщина, получившая от Него послание, не имевшее отношения к вынашиванию детей».
Но хотя она еще долго сидела на постели после заката, ни одного такого случая, упомянутого в Писании, ей не вспомнилось. Зато вновь и вновь ее посещала крамольная мысль: «А вот Ашера, богиня, сама женщина и разговаривает с женщинами».
Жизнь Марии уже во многих отношениях уподобилась жизни взрослой женщины. К тринадцати годам иудейский мальчик заканчивал свое обучение Закону, если не собирался продолжать учебу и становиться раввином или писцом, и занимал место в мужском молитвенном собрании. Кроме того, он начинал осваивать какое-нибудь ремесло, либо отцовское, либо поступал к кому-то в подмастерья. Если у него была сестра-близнец, то ей начинали поручать домашние дела и ждали, когда она выйдет замуж. Распорядок дня Марии теперь не сильно отличался от распорядка ее матери: все светлое время суток заполняла работа, тяжелая и нудная, поскольку всегда одинаковая. Хлопоты по хозяйству требовалось завершать к наступлению ночи, но Мария, обладая исключительной работоспособностью, по большей части ухитрялась выполнять все порученное раньше срока, и ей удавалось выкроить немного времени для себя.
Девушке нравилось совершать прогулки на юг, за пределы мощеной аллеи, которая окаймляла берег озера в центре города. Оттуда, прохаживаясь в одиночестве, она могла смотреть на родной город со стороны.
Мария частенько сидела на любимом гладком и округлом валуне близ воды, глядя, как угасает свет. В сумерках и на рассвете казалось, что озеро мерцает изнутри, как будто солнце устроило там себе тайное жилище. Когда стихал ветерок и листья и камыши переставали шелестеть, наступала тишина, и чудилось, что сам день издает удовлетворенный вздох и, подобно Господу в начале творения, шепчет: «Это хорошо, это очень хорошо». Потом быстро, словно задергивалась занавеска, наступали сумерки, придавая розовому свечению воздуха лиловый оттенок.
Здесь, вдали от шума и суеты города, Мария доставала очередную книгу и погружалась в мир греческой поэзии или героических легенд, вроде повествований о подвигах Геракла. В Израиле светской литературы не было, все написанное здесь касалось исключительно религии, а всякого рода забавные или поучительные истории лишь пересказывались изустно. Таким образом, чтобы почитать любовные стихи, героические поэмы, трактаты по истории или философии, приходилось обращаться к греческому, египетскому или латинскому языкам. И, что бы ни думали на сей счет святоши и раввины, люди тянулись к такому чтению, и на рынках существовал устойчивый спрос на языческие книги.
«Илиада» и «Одиссея», Сапфо и Цицерон, эпос о Гильгамеше, стихи Катулла и Горация продавались и перепродавались из-под прилавков с рыбой или тканями на рынке перед городскими воротами.
Сейчас Мария читала поэта Алкея, мучаясь из-за тускнеющего света и слабого пока еще владения греческим. К слову, премудрости греческого письма Марию обучал брат Сильван, став соучастником ее тайны. Уже не первый день она продиралась сквозь текст поэмы о кораблекрушении и вот сейчас предвкушала завершение — и свою маленькую победу. Недавнее намерение отказаться от греческой поэзии как-то позабылось.
…и наше судно поглотили волны.
Закончив, Мария сложила листок папируса и устремила взгляд на озеро. Только что прочитанная поэма побудила ее увидеть перед собой не мирную гладь, а бушующий шторм, какой она не раз сама наблюдала на озере зимой. Воспоминания всколыхнулись в ней, как высокие волны.
