Конн Иггульден - Врата Рима
— Пло… хо! — выплюнул гладиатор и сделал шаг вперед.
Яркое солнце загородил темный столб тени — Марк прижал меч к провисшей коже на горле старого воина. Он стоял на шаг позади Рения и увидел, как старик замер от неожиданности.
— А про меня забыл?
Он мог бы, не задумываясь, резко повести мечом назад и прикончить жестокого старика, но Марк увидел тело друга и понял, что жизнь оставляет его. На какое-то время он перестал сдерживать гнев и теперь убить Рения быстро никак не мог. Рений плавно отошел в сторону и снова поднял окровавленный меч. Его лицо было неподвижным, глаза горели.
Марк, начал атаку, пробив защиту и отойдя до того, как тот успел шевельнуться. Если бы он хотел нанести смертельный удар, ему бы это удалось: старик остался неподвижен, его лицо окаменело от напряжения. Удар вывел Рения из оцепенения.
— Неужели ты не можешь убить меня, даже если я стою и жду удара? — огрызнулся Рений. Он начал описывать по площадке круги, поворачиваясь к Марку правым боком. — Ты всегда был глупцом.
Марк чуть не зарычал. Что ему приходится выслушивать, пока друг умирает один на жаре!
Он снова атаковал, превратив мысли в действия без повторов и решений, просто удары и выпады, которые невозможно было остановить. На старом теле разверзлись красные рты ран, на землю весенним дождем закапала кровь.
У Рения больше не было времени на разговоры. Он отчаянно защищался; на его лице мелькнуло сильное удивление, которое тут же закрыла маска гладиатора. Марк двигался с необычайной грацией и ловкостью, так быстро, что ему невозможно было противостоять, — прирожденный воин.
Едва старик успевал отразить один удар, его тело реагировало помимо сознания, как слышался новый звон металла. Ум Рения будто отстранился от боя.
В голове звучал сухой голос: «Старый дурак! Этот парень — твой лучший ученик. А второго ты убил — удар был смертельный».
Левая рука повисла и отвратительно болталась, плечевая мышца была располосована. Боль била как молотом, Рения охватила страшная усталость, словно годы наконец взяли над ним верх. Мальчик никогда еще не был так быстр. Похоже, при виде умирающего друга в нем открылись новые способности.
Рений вздохнул от отчаяния и почувствовал, как силы его покидают. Он много раз видел, как дух больше не может вести за собой плоть. Старый гладиатор вяло отбил зазубренный гладий и понял, что это в последний раз.
— Остановись, или я убью тебя на месте, — раздался незнакомый голос.
Он прозвучал тихо, но почему-то был слышен во всем дворе.
Марк не остановился. Его научили не реагировать на насмешки, и он не собирался никому отдавать свою победу. Он напряг плечи, чтобы погрузить стальной меч во врага.
— Этот лук тебя убьет, мальчик. Положи меч.
Рений увидел в глазах Марка бешенство. Он понял, что сейчас тот его убьет, — и вдруг огонек погас, и Марк взял себя в руки.
Несмотря на то что из ран текла горячая кровь, старик дрожал от холода, когда Марк отвел меч и повернулся к пришельцу. Рений никогда еще не был так уверен в своей неминуемой смерти.
Марк увидел лук и сверкающий на солнце наконечник стрелы. Лук держал старый человек, старше Рения — но руки его не дрожали, несмотря на явно тугую тетиву. На нем была грубая коричневая хламида, он улыбался, и во рту виднелось всего несколько зубов.
— Никто сегодня не умрет, уж я-то знаю. Положи оружие и позволь мне послать за врачами и за холодным питьем.
К Марку резко вернулось ощущение реальности. Он выронил меч и заговорил:
— Мой друг Гай ранен. Он может умереть. Ему нужна помощь!
Рений, не в силах стоять, опустился на колено. Меч выпал из онемевших пальцев, голова склонилась, вокруг расплылось красное пятно. Марк прошел мимо, к Гаю, даже не глянув на Рения.
— Я вижу, у него разрыв аппендикса, — сказал старик через плечо.
— Значит, с ним все кончено. Если аппендикс воспаляется, это всегда смертельно. Наши врачи не способны его удалить.
— Я удалял. Позови здешних рабов, пусть занесут мальчика внутрь. Принеси бинтов и теплой воды.
— Ты целитель? — спросил Марк, с надеждой всматриваясь в глаза старика.
— Я много путешествовал и кое-чему научился. Еще не все потеряно.
Он встретил взгляд Марка. Марк отвел глаза и кивнул сам себе, почему-то почувствовав к незнакомцу доверие.
Рений перекатился на спину, почти не дыша. Сейчас он выглядел на свой возраст, немощный человек-деревяшка, задубевшая под римским солнцем, но хрупкая. Когда взгляд Марка упал на него, он попытался подняться, дрожа от слабости.
На плечо Марка легла чья-то рука, и ярость, которая было вновь в нем закипела, утихла. Рядом стоял Тубрук с потемневшим от гнева лицом. Рука бывшего гладиатора немного дрожала.
— Успокойся, мальчик! Хватит поединков. Я послал за Луцием и за врачом матери Гая.
— Ты видел? — запинаясь, спросил Марк.
Тубрук крепче сжал его плечо.
— Самый конец. Я надеялся, что ты его убьешь, — мрачно проговорил он, бросая взгляд на истекающего кровью Рения.
Затем Тубрук повернулся к пришельцу.
— Кто ты, старец? Преступник? Ты нарушил границы владений.
Старик медленно поднялся и посмотрел в глаза Тубруку.
— Я простой странник, путешественник.
— Он умрет? — вмешался Марк.
— Думаю, сегодня — нет, — ответил старик. — Теперь, когда появился я, это было бы невежливо — или я не гость в доме?
Марк растерянно заморгал: столь рассудительные слова никак не вязались с кипящим водоворотом боли и гнева внутри.
— Я даже не знаю, как тебя зовут, — проговорил он.
— Я Кабера, — тихо сказал старик. — А теперь успокойся. Я помогу вам.
ГЛАВА 7
Гай очнулся от звука сердитых голосов. Голова пульсировала, во всем теле чувствовалась слабость. Ниже пояса боль захлестывала огромными волнами и отдавалась в запястьях, висках и на шее. Во рту пересохло, он не мог говорить, не мог даже открыть глаза. Еще не готовый сознательно бороться за свою жизнь, он попытался снова уйти в мягкую красную мглу.
— Я удалил разрезанный аппендикс и закрепил разорванные сосуды. Юноша потерял много крови, так что оправится не сразу, но он молодой и сильный.
Незнакомый голос — какой-то врач из поместья? Гай не знал, да и не хотел знать. Он не умер, значит, пусть его оставят в покое и дадут поправиться.
— Врач моей жены говорит, что ты шарлатан. — Это суровый голос отца.
— Он все равно не стал бы оперировать такую рану — значит, лучше бы не было, верно? Я однажды удалял аппендикс. Операция не смертельная. Единственная сложность — лихорадка, с которой ему придется бороться самому.
— Меня учили, что аппендикс опухает и разрывается. Его нельзя удалить, как палец.
Гаю показалось, что голос отца звучит устало.
— И все же я его удалил. Старика я тоже перевязал. Он выздоровеет, хотя биться мечом уже не сможет. Так что никто не умрет. Тебе нужно поспать.
Гай услышал шаги, пересекающие комнату, и ощутил на влажном лбу теплую, сухую отцовскую ладонь.
— Он мой единственный сын. Как я могу спать, Кабера? Ты бы спал, если бы это было твое дитя?
— Спал бы безмятежным сном. Мы сделали все, что могли. Я присмотрю за ним, а ты должен отдохнуть.
Голос незнакомца казался добрым, но без мелодичных интонаций врачей, лечивших его мать. В нем был какой-то странный, приятный уху ритм.
Гай снова погрузился в сон, словно на груди у него лежало что-то темное и тяжелое. Голоса продолжали звучать на грани слышимости, то исчезая, то появляясь в его бреду.
— Почему ты не закрыл рану швами? Я видел много боевых ранений, их зашивали и перевязывали.
— Вот поэтому грекам не нравятся мои методы. В ране должен быть сток для гноя, который наполнит ее, когда жар усилится. Если я ее закрою, гною будет некуда выходить и он отравит тело. Тогда мальчик умрет, как большинство до него. А этот метод может его спасти.
— Если он умрет, я сам вырежу тебе аппендикс! Послышался смешок, а за ним — несколько слов на незнакомом языке, которые эхом отдались во сне Гая.
— Тебе придется поискать его! Вот шрам, который остался после того, как много лет назад его удалил мой отец — со стоком.
Отец Гая решительно сказал:
— Тогда я доверюсь твоему мнению. Если он выживет, получишь мою благодарность и сверх того.
Гай проснулся оттого, что до его лба дотронулась прохладная рука. Он открыл глаза и увидел другие глаза, ярко-синие на лице оттенка ореховой коры.
— Меня зовут Кабера, Гай. Рад наконец с тобой познакомиться, да еще и в такое важное время твоей жизни. Я прошел тысячи римских миль и теперь готов поверить в богов, потому что явился к вам, когда был нужен, верно?
Гай не мог ответить. Его язык распух и не шевелился. Словно читая мысли, старик достал неглубокую чашу с водой и поднес к его губам.
