Елена Арсеньева - Госпожа сочинительница
В числе новых приятелей князя Ивана оказался некий подьячий Тишин. Освоившись с тем, что с ним на дружеской ноге бывший государев фаворит, Тишин захотел поближе познакомиться и с бывшей государевой невестой… А между тем Екатерина полюбила поручика Дмитрия Овцына.
Дмитрий Леонтьевич находился здесь отнюдь не в ссылке и не на караульной службе состоял — он входил в состав экспедиций, организованных Академией наук для описи северного берега России и для отыскания прохода по морю из Оби в Енисей, в 1737 году он достиг устья Енисея и поднялся до Туруханска. Дела занесли его в Березов, тут он встретил Екатерину и влюбился в нее. Если бы дали им волю, они бы немедленно поженились, но пока встречались тайно и жили во грехе. И вот к ней пристал Тишин, на которого Екатерине и смотреть-то было тошно. Она дала наглому подьячему пощечину и пожаловалась брату и возлюбленному. Дмитрий жестоко избил Тишина. До утра тот лежал в своей избе, зализывая раны, а пуще — измышляя планы мести, а поутру настрочил донос сибирскому губернатору. Ну что ж, подьячий — чернильная душа, знает, что чернила иной раз до крови доводят…
Нажаловался мстительный Тишин не на то, что был бит любовником Екатерины Долгорукой, а на то, что означенный любовник состоит в стачке с братом Екатерины, бывшим государевым фаворитом Иваном Алексеевым, и оба они злословят на государыню, замышляют измену и умишки простого народа дерзают засорять богопротивными речами.
Словом, наплел семь верст до небес, где правду написал (князь Иван и впрямь был на язык невоздержан), где наврал… Донос получился внушительный и впечатление там, куда прислан был, произвел какое нужно.
Вскоре в Березов явился командующий сибирского гарнизона Ушаков с секретным предписанием — проверить донос Тишина. Он появился тихой сапой и завел дружбу с Долгоруким самым верным и самым скорым способом — начал его подпаивать. Князь Иван всегда был невоздержан во хмелю, а потому Ушаков много чего от него услышал. Не поскупился Иван Алексеевич и на «добрые слова» по поводу императрицы Анны Иоанновны… Одновременно Ушаков присматривался к тому, как содержатся ссыльные, с кем дружбу водят. А подьячий Тишин был при сем первым доводчиком до него всяческих порочащих сведений.
Ушаков тихо приехал, тихо уехал. Но спустя месяц явился снова — и тут уж грянул гром с ясного неба!
Ивана Алексеевича сначала посадили на хлеб и воду в темную яму в остроге. Еду ему спускали вниз на веревке, а Наталья, которая в то время вновь была беременна, слезно вымаливала у солдат разрешения передать лишний кусочек да позволить ей повидать мужа.
Тем временем оба брата князя Ивана, Александр и Николай, да воевода Боровской, да пристав Петров, да Дмитрий Овцын, да еще несколько десятков березовских обывателей, с которыми князь Иван Долгорукий хоть одно слово молвил, были арестованы и увезены в Тобольск. Следствие проводилось с пристрастием. Девятнадцать человек признали виновными в разных послаблениях Долгоруким и прикосновенными к «вредительным и злым словам княжны Долгорукой», то есть Екатерины, которая, конечно, тоже не скупилась на комплименты для Анны Иоанновны.
Петров был обезглавлен, Боровской и Овцын разжалованы в солдаты. (Забежим немного вперед и скажем: Дмитрий Леонтьевич Овцын попал матросом во флот и позднее принимал участие в экспедициях командора Витуса Беринга. Во время плаваний у северных берегов Сибири он произвел подробную опись Обской губы от Обдорска вдоль восточного берега, всей Тазовской губы и Енисейского залива от мыса Овцына до мыса Зверева и дослужился он до звания капитана 2-го ранга.) Братья князя Ивана были биты кнутами и разосланы в дальние монастыри. Та же участь постигла и сестер, в том числе княжну Екатерину — ее отправили в Томский монастырь в самое строгое заточение: с нею никому из послушниц даже слова молвить не велено было под страхом смерти!
После четырех месяцев «звериного сидения» в яме князя Ивана тайно увезли из Березова. Прибежала утром Наталья проведать мужа — а его и нет, и никто не знает, куда подевался. Отчаяние ее было так велико, что даже новый комендант испугался: пожалуй, он не устоит и пустит в душу свою милосердие к ней. И, чтобы избежать искушения, посадил княгиню, только что разрешившуюся от бремени, в ту самую яму, где недавно сидел ее муж.
А ведь Березов — край вечной мерзлоты…
Поскольку всех Долгоруких из острога свезли, сын Натальи, Миша, оставался брошенным без призора. Если бы не местные солдатки, умереть бы ему с голоду. Да и княгине Наталье с новорожденным тогда не выжить. Ему это сидение в яме и впрямь будет стоит жизни: второй сын Натальи, Дмитрий, начнет страдать нервным расстройством, а спустя несколько лет умрет преждевременно. Ну а она сама почти ослепла от слез в своем узилище, едва не лишилась ума…
Наконец комендант испугался, как бы не померла узница. Ведь тогда он пострадает не за недостаток усердия, а за его переизбыток! И он выпустил княгиню Наталью.
Несчастная женщина вернулась в разоренный дом — и приготовилась доживать здесь свой печальный век.
Смерти она уже не боялась. Хотела только знать, где ее любимый муж и сердечный друг, ее сострадалец и товарищ (иначе она его и не называла, как если бы князь Иван терпел ссылку ради нее, а не наоборот!), любовью к которому она жила все эти годы, ни единого разу не пожалев о том, что всю жизнь принесла в жертву этой любви.
А в самом деле, где же был он в ту пору, ее сострадалец?
Князя Ивана привезли в Шлиссельбург и поместили в крепость. Недруги Долгоруких, которые никак не могли угомониться (что и говорить, фамилия сия немало в свое время постаралась, злобствуя и возбуждая против себя людей, а месть — это ведь то блюдо, насытиться которым, говорят, невозможно!), готовили новый процесс против них. Так всегда в России: изобличить очередного врага — лучшее средство возвыситься в глазах государевых. Однако поносные словеса, о коих удалось разведать мастеру следственных дел Ушакову, оказались сущей ерундой по сравнению с теми наветами, которые сам на себя возвел несчастный Иван Долгорукий, не выдержавший пыток.
Князь бредил наяву и однажды рассказал (хотя его и не спрашивали, ведь об этой тайне никто не знал) историю подложного завещания императора Петра II. Вот радость-то была для долгоруковских неприятелей! Вот это и в самом деле государственное преступление, которое позволит под корень вывести всех Долгоруких!
Началось новое разбирательство, к которому были привлечены не только березовские ссыльные, но и дядья князя Ивана: Василий Лукич, Иван и Сергей Григорьевичи. Причем Сергей Григорьевич был уже помилован императрицей по протекции тестя своего, петровского сподвижника, знаменитого Шафирова, и даже назначен послом в Лондон, однако выехать туда не успел, был остановлен — и разделил участь соучастников по делу о подложном завещании.
8 ноября 1739 года Долгорукие были преданы мучительной казни четвертованием на Скудельничем поле близ Новгорода.
В последние минуты жизни князь Иван держался на редкость мужественно.
Вот то, о чем не знала Наталья. Но, видимо, сердце подсказало ей, что милого друга на свете уж нет. В конце 1739 года она подала «доношение» на высочайшее имя с просьбой: если муж ее жив, пусть ей позволят разделить его судьбу, если нет, то умоляет она постричь ее в монахини.
Ответ пришел на диво быстро — всего через полгода. Тут-то и узнала Наталья о печальной участи любимого мужа. А заодно — о том, что она и дети ее полностью помилованы и им дозволено вернуться в Россию, жить у старшего брата Петра Борисовича.
Пути в те времена были так долги, что Наталья прибыла в Москву лишь 17 октября 1740 года — отчего-то судьба так распорядилась, что это оказался именно день смерти ее гонительницы Анны Иоанновны.
Жизни под присмотром братьев у Натальи не получилось: там шли споры о громадном наследстве графа Шереметева, из которого несчастной сестре уделили только одну деревеньку. Однако немедленно постричься в монастырь она тоже не смогла, хотя и собиралась, — нужно было позаботиться о воспитании сыновей.
Разумеется, в общество Наталья уже не вернулась и лишь со стороны наблюдала за теми переменами, которые происходили в России. После краткого междуцарствия Анны Леопольдовны на престол взошла Елизавета Петровна, помиловавшая всех Долгоруких (хотя они в свое время и ей немало попортили кровушку и однако даже княжна Екатерина была возвращена в Москву и выдана замуж за Якова Брюса), но наказавшая всех клевретов прежнего царствования. Пострадали и Бирон (хотя ему за всегдашнюю тайную к царевне Елизавете любовь досталось еще не слишком-то тяжело, а дочери его потом воспитывались при дворе), и Остерман, и вице-канцлер Головкин, и Лопухины. А Волынский, за сына которого так старательно пытались когда-то выдать Наталью Борисовну, сложил голову на плахе еще при Анне Иоанновне. Многие из прежних врагов, впрочем, и сами умерли, да от их участи Наталье было ни жарко, ни холодно. Месть ее никогда не грела, не радовала, так же, как не обрадовали ее собственные, вдруг с неба свалившиеся успехи среди мужчин. Загадочная и прекрасная (она все еще была очень красива, несмотря на перенесенные тяготы) вдова, живущая хоть и в миру, но сущей монахиней, затворившаяся в своем селе Волынском под Москвой, часто бывавшая по приглашению императрицы и в Покровском, привлекала их. Великий князь и будущий наследник российского престола Петр Федорович был влюблен в нее, даром что прекрасная княгиня была на четырнадцать лет старше… Но ни на чьи чувства Наталья более не ответила, никакого предложения о браке не приняла. Ее поддерживал, ей помогал младший, любимый брат Сергей Петрович Шереметев. Все, что ее в жизни заботило, была лишь участь сына Михаила (Дмитрий рос болезненным и слабым, видно было, что он не жилец на белом свете). Михаил выучился, повзрослел, затем Наталья приискала ему жену — княжну Голицыну. Та, впрочем, вскоре умерла, и тогда Наталья женила Михаила на баронессе Анне Николаевне Строгановой.
