Михаил Ишков - Траян. Золотой рассвет
— В чем дело, дружок? Почему мне до сих пор не доложили, что этой девки больше нет на свете? Я удивляюсь, у тебя при виде красотки дрогнула рука или ты хитришь со мной?
— И рад бы схитрить, да только у меня погибли двое верных товарищей, и сейчас мне не до хитростей. Я пришел сообщить, что через пару часов девку никто днем с огнем не найдет. Ее отвезут в лупанарий где‑нибудь в Сирии, и никто никогда не услышит о ней.
Регул разом успокоился, пригладил остатки волос на маленькой, длинноносой головке — щеки у него были впалые донельзя, — прищурившись глянул на гостя.
— Ты часом не рехнулся, Сацердата? Я ничего не понимаю. Причем здесь лупанарий, какая‑то Сирия? Что ты, паршивый раб, мелешь? Племянницу римского сенатора в лупанарий? На крест захотел? Тебе что было предписано? Зарезать чисто, без боли. Можно придушить, — сенатор на мгновение остановился, в упор глянул на гостя и погрозил пальцем. — Не раздражай меня, Сацердата. Оставь жалость к павшим соратникам при себе и объясни толком, что случилось?
Сацердата, невысокий, квадратный, необыкновенно волосатый — волосы на груди лезли из горлового выреза грязной, сшитой из добротной плотной ткани, туники, — буркнул.
— Я не люблю, когда со мной разговаривают грубо, Регул. Ты не мой хозяин, и не тебе учить меня, как исполнять заказ.
— Именно заказ! — воскликнул сенатор и вновь забегал по комнате. — Именно! Меня не интересуют твои импровизации насчет Сирии, грязного борделя и прочая ерунда. Мне нужен результат — смерть Волусии. Чтобы я больше не слышал о ней. Никогда. Это все. Ты верно сошел с ума — племянницу римского сенатора отправить в потаскухи, да еще не по своей воле, а по принуждению! Пусть тебя поразят боги, неужели ты хочешь, чтобы слух о таком чудовищном преступлении коснулся чьих‑либо высокопоставленных ушей? И вообще чьих‑либо ушей? Это недопустимо. Это просто из ряда вон!! Мне также не нужна кровавая резня! Тебе было приказано — тихо, без крови. Неужели ты настолько жаждешь славы, что намерен потрясти Рим подобным убийством? Чтобы все эти ничтожества начали болтать — мол, невинное создание пострадало от рук переполнивших Рим подонков! А чья она родственница? Ах, Марка Аквилия Регула. Тогда понятно. Ты хочешь, чтобы мое имя каким‑либо образом связывали с потрясающим воображение убийством?!
Марк Аквилий также внезапно, как и начал бегать, успокоился, приблизился к Сацердате, все также стоявшему посредине небольшой, скудно убранной комнаты, заглянул беглому рабу в глаза.
— Теперь по поводу хозяина. Сацердата, ты посмел угрожать мне. Это плохо, этого я от тебя не ожидал. Мне обидно. Неужели ты нашел на меня управу? Интересно, какую?
Раб откровенно смутился, насупился, переступил с ноги на ногу.
— Ты приказал убить Красса Фругия, претора.
— Кто это может подтвердить? Ты, что ли? Вот так явишься в коллегию центумвиров и заявишь — я, беглый раб и дезертир Сацердата, обвиняю сенатора римского народа в том, что он приказал мне лишить жизни претора Красса, когда тот решительно воспротивился избранию его в сенат?
Регул рассмеялся.
— Отважишься, Сацердата?
Сацердата исподлобья глянул на хозяина и невразумительно буркнул.
— Когда я принес тебе голову Красса, ты вцепился в нее зубами. Начал кусать и оторвал ухо.* (сноска: Этот слух подтверждает Тацит (Тацит. История. 4, 42))
— Этому постыдному поступку есть свидетели? Кто‑нибудь, кроме тебя, сможет это подтвердить?
Тот не ответил. Регул мгновенно придавил смех, его лицо налилось кровью, сморщилось от презрения и злобы.
— А вот твоя жизнь вся, до последней минуточки, в моих руках.
— Как это? — вскинул голову Сацердата.
— Не прикидывайся, раб. Стоит мне только выступить в курии и объявить, что наглость злодеев перешла всякие границы, сенат примет решение о твоей поимке, и за твою голову назначат награду. Как полагаешь, за какую сумму твои соратники в тот же день продадут тебя. Десяти тысяч сестерциев хватит?
Сацердата и на этот раз промолчал.
Регул махнул рукой.
— И пяти будет довольно. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как в твоей же грязной мастерской твои же люди накинут тебе мешок на голову и острым, очень острым ножиком сделают чик — чик. Я постараюсь, чтобы они подольше водили ножиком. Приплачу, и все будет сделано. Тебе все понятно, раб?
— Понятно, господин.
— И больше в моем присутствии не смей строить из себя дурака. А то в Сирию, в лупанарий! Два соратника! Итак, что случилось в Субуре. Кто этот храбрец, посмевший отбить девку?
— Тебе уже донесли?
— А ты как думал. За тобой нужен глаз да глаз. Мало ли какая блажь взбредет тебе в голову. Может, ты захочешь попользоваться девкой, затем отдать ее своим молодцам, а мне скажешь, что не удержался, уж больно ягодка хороша. Я же тебе объяснял, Сацердата, что не стоит выводить сильных в Риме из невозмутимого состояния духа. Тем более перед приездом нового принцепса. Мало ли что взбредет в голову этому испанцу? Может, он захочет навести в городе порядок, тогда подобная кровавая сцена будет очень кстати. Ему, но не мне. Мне нужны женины деньги, более ничего. У меня растет сынок, я дал клятву оставить ему сто двадцать миллионов, и я оставлю. В то время как я хожу по Риму и выколачиваю из людишек их достояние, собственная жена, мать моего сына пригрозила лишить мальчика наследства. Это, знаешь ли… неверный ход. Ненужный выверт. Так кто же отбил девку?
— Ваш старый знакомый Лонг.
Наступила тишина.
Спустя несколько мгновений остолбеневший от неожиданности сенатор пришел в себя, принялся медленно хватать воздух пальцами. Наконец выдохнул.
— Ничтожество! Какое ничтожество! Почему этому Лонгу не сидится в родных пенатах? Зачем он бродит по ночным улицам? Ему мало приключений? Ничтожество, ничтожество и еще раз ничтожество!..
Сацердата встрепенулся и вставил слово.
— Вот и я говорю. Сейчас можно успеть до рассвета. Я со своими людьми ворвусь в его дом, прирежу девку и, наконец, рассчитаюсь с ним за палец.
— За какой палец? — удивился о чем‑то задумавшийся Регул.
— Золотой, какой же еще! Он вырвал у меня золотой палец Домициана, когда на форуме делили его золотую статую.
— Ах, вот ты о чем. Я же говорю — ничтожество. Просто ничтожество. Однако ты опять за свое. Брать штурмом дом римского всадника, это дурной тон. К тому же откуда, как считаешь, возвращался Лонг?
— Из дома Плиния Младшего.
— Я так и думал. Так и знал. Нет, сожмись душа, не время мстить, и о какой мести может идти речь, когда имеешь дело с ничтожествами. Их надо давить как вшей… или выколачивать из них наследства.
Регул наконец сел в деревянное, с высокой спинкой и подлокотниками кресло — солиум, стоявшее в углу. Сидя в нем, он обычно принимал своих вольноотпущенников. Сацердата подошел ближе
Сенатор неожиданно продекламировал.
— Как верно сказано — римлянин, царь, победитель, повелевает вселенной; морем и сушей, и все, что оба светила обходят, владеет безраздельно. Но ненасытен он… — тут же без паузы он перешел к прежнему предмету разговора. — Нападение на дом Лонгов сравнимо по дерзости и бесстыдству с насилием над этой девкой. Это не выход. Ладно, иди. Ты уверен, что она в доме Лонгов?
— Как в том, что вижу вас.
— Ступай, закройся в своей мастерской и жди. Если бы не новый цезарь?.. Кто его разберет, провинциала? Может, в нем еще горит жажда справедливости, и лучшее он хочет сделать на земле устройство.
— Он именно этого и хочет, — подтвердил фракиец.
— Как ты можешь знать? — встрепенулся сенатор.
— Знаю, — усмехнулся раб. — Наслышан.
Регул задумчиво глядел на раба. Внезапно он вскочил, вновь забегал по комнате, замахал руками.
— Ну, конечно! непременно!.. Это будет очень ловкий ход.
Затем Марк Аквилий, пробегая мимо кресла, вновь и неожиданно рухнул на сидение, с той же стремительностью успокоился. Приставив ладонь ко лбу, несколько долгих минут сидел неподвижно, затем распорядился.
— Днем отправишься в преторий, куда свозят трупы, найденные за ночь на улицах города. Опознаешь своих людей. Возьми с собой побольше свидетелей, ведите себя достойно. Можно пустить слезу. Девок возьмите, пусть изображают неутешных вдов. Я тем временем приглашу в гости Лонга, и мы здесь вдвоем полюбовно уладим наши дела. Полагаю, теперь у него не будет выбора и их хорошенький домик, такой нарядный домишко, наконец‑то достанется мне.
— Ну, ты даешь хозяин! — Сацердата не смог скрыть восхищенного удивления. Он повел головой и постучал себя указательным пальцем по голове. — Соображаешь.
Сенатор повторил его жест — постучал себя по темени и выговорил.
— Тем и жив.
— Только я не пойму, как быть с девкой? — спросил раб.