Фаина Гримберг - Княжна Тараканова
Но этот пример, кажется, не вполне убеждал или вовсе не убеждал родственника матери девочки! Он то и дело грозился, что выбросит все эти глупые книжки в яму выгребную! Но все же он этого не делал, потому что любил своих дочерей, видел, что чтение доставляет им удовольствие, и понимал, что светская образованность улучшает их репутацию в обществе, а также – вкупе с достаточным приданым – обеспечит им хороших женихов…
* * *Мирьям и Глюкль снабжали ее и бумагой для рисования, у нее оказались хорошие способности к рисованию. Три девушки забавлялись, выдавая ее рисунки за свои перед учительницей. Учительница часто находила ее рисунки самыми лучшими. Она выучилась отлично рисовать карандашом и писать акварельными красками натюрморты – кувшины, в которые были поставлены букеты цветов, блюда с фруктами… Глюкль и Мирьям опять же становились на страже у двери в классную комнату, покамест она занималась своими рисунками; и если слышались чьи-то шаги, девочка вскакивала, а одна из дочерей семейства усаживалась вместо нее за стол. Иногда действительно входила мать, и тогда дочери говорили, что девочка пришла в классную для того, чтобы стереть пыль с книг в шкафу. Возможно, мать и не верила этому, но ничего не говорила, только приказывала девочке, чтобы та побыстрее стирала пыль и не мешала бы занятиям Глюкль и Мирьям. Затем мать семейства уходила и девочка снова принималась за свое рисование…
Труднее было придумать, как заниматься музыкой, потому что клавесин поставлен был в гостиной. Однако все же девочка придумала, как быть. Она начертила клавиши на листе бумаги и в своей каморке разыгрывала положенные упражнения беззвучно.
Случалось, что родители уезжали в гости, взяв с собою и младших детей. Вот тогда начиналось веселье! Девушки отпускали служанок и слуг, а сами поочередно играли на клавесине и танцевали.
Встав парой, девушки изображали фигуры полонеза, держа друг дружку то за правую руку, то за левую, весело кружась под мелодические звуки клавесина. Затем танцевали скорый менуэт, разводя изящно руки в стороны, приговаривая серьезно в такт:
– …plié, chassé, glissé…
Так она выучилась танцевать и контрдансы – кадриль, старинный гроссфатер, англез и лансье…
* * *Глюкль и Мирьям исполнилось, соответственно, двенадцать и четырнадцать лет. Это был возраст, когда девушек в состоятельных семьях выдавали замуж. Девушек уже заботило, в какие семьи они, в свою очередь, попадут. Конечно же, мечталось о богатом женихе, который пользовался бы уважением и за свою начитанность, то есть за умение толковать Священное писание и разбираться в напластованиях, скопившихся за многие века изощренных толкований. В дом приходили свахи и сваты, говорили об условиях брачных контрактов, о приданом… Эти хлопоты были проникнуты весельем, люди, в особенности женщины, суетились весело, смеялись, шутили, обсуждали общих знакомых… Девочка невольно испытывала желание участвовать во всем этом, быть причастной к этой жизни. Невольно она представляла себя невестой, которая предвкушает вступление в бытие взрослой женщины. Но потом она говорила себе, что мечты подобные совершенно бесплодны. Ведь она сирота, у нее никогда не будет богатого приданого, никогда не возьмет ее в жены богатый человек, нарядные гости не соберутся к ней, в ее собственный дом, для вкушения праздничной трапезы. Незачем было предаваться несбыточным надеждам!..
Между тем четырнадцатилетняя Мирьям была уже просватана. Она не была знакома со своим женихом, но уже знала, что ему девятнадцать лет, никто не находит в его внешности и характере ничего дурного, и, наконец, самое важное: его семья, отец и старшие братья, известны как порядочные люди…
Девочка сделалась немного грустна, потому что понимала, что ей будет не хватать приятельских отношений с добродушной Мирьям. Мать Мирьям сказала девочке, что берет ее с собой на свадебное торжество в дом родителей жениха дочери:
– Веди себя пристойно, Мата! Я говорю тебе откровенно, что оставила бы тебя здесь, не брала бы с собой, но что скажут люди?! И без того злопыхатели сплетничают, будто мы дурно обращаемся с тобой! И бесполезно объяснять им, какая ты строптивая!..
На этот раз девочка была кротка, скромно поблагодарила и обещала, что будет хорошо вести себя.
Девочке сшили новое платье. В доме, где должна была происходить свадьба, накрыли столы, поставили сласти, вина, дорого стоившие фрукты… Привезли свадебные подарки и приданое. Девочка заметила мешочки, туго набитые и запечатанные восковыми печатями. Захваченная общим радостным возбуждением, девочка решилась спросить своего родственника об этих мешочках. Он отвечал ей мягко, что в этих мешочках деньги, предназначенные в подарок молодым, а запечатаны мешочки для того, чтобы потом возможно было проверить сумму. Был торжественно подписан брачный контракт. Юношу и девушку поставили под балдахин. Глава общины, раввин, обвенчал их…
В большой комнате, где стены были обиты тисненными золотом обоями, самые почетные гости сели за стол. Лето выдалось погожее. Остальные гости пировали во дворе, под холщовым, пестро и узорно раскрашенным навесом. Девочка сидела за одним из столов, за этим столом сидели бедные родственники больших семей и доверенные слуги.
Начались танцы. Мужчины и женщины танцевали отдельно друг от дружки. Девушки с весельем плясали самую простую кадриль. Вечером начался важнейший для новобрачной юной супруги обряд. Ее усадили в одной из комнат, самые близкие ей женщины из обеих семей, молодого и молодой, окружили ее. Музыканты заиграли тихую печальную музыку. Мирьям сидела, закрыв лицо руками. Волосы ее были уже распущены по плечам. Сваха, главная устроительница этого брака, взяла ножницы и принялась обрезать пышные волосы Мирьям. Юная женщина горько заплакала. Ей не только остригли волосы, но и совершенно обрили голову, а затем надели на ее голову парик и поверх парика – нарядный чепец. Двери в комнату были распахнуты. Множество женщин и девушек смотрело на церемонию…
После свадебных торжеств девочка еще несколько дней находилась в странном для нее настроении душевной размягченности. Она заметила, что хозяйка скучает о дочери и порою даже утирает слезы, которые помимо ее воли навертывались на ее глаза. В один из этих дней хозяйка сказала девочке:
– Если бы ты, Мата, всегда оставалась такой послушной и кроткой, как теперь, возможно было бы выдать тебя замуж за какого-нибудь хорошего человека, ровню тебе!..
Девочка в ответ на такие слова наклонила скромно голову. В эти дни ей хотелось сделаться похожей на других девушек в той жизни, что окружала ее. Но она почти ясно сознавала, что настроение подобное вскоре пройдет!..
* * *Она давно уже заметила, что и христиане и евреи имеют, в сущности, одинаковое представление о нравственности в обыденной жизни. И те и эти полагали, что следует быть честными мужчинам, а женщинам и девушкам следует быть скромными, хорошо вести домохозяйство, никогда не изменять мужу и старательно воспитывать детей… Об этих простых требованиях говорилось как о божественных установлениях… «Но эти требования такие простые, такие людские!.. При чем тут Бог?.. Нет, эти требования придуманы самими людьми!..» – так рассуждала девочка. В существовании Бога она все более и более сомневалась. Многие дни она была совершенно убеждена в том, что этот Бог иудеев и христиан вовсе и не существует. Но потом вдруг ей хотелось, чтобы Бог существовал, чтобы утешал верящих в него, чтобы после смерти могла бы продолжаться какая-то непонятная, но, конечно же, прекрасная жизнь… Невольно мысли ее обращались к христианству, потому что в христианстве была мать Бога, которой поклонялись как Богу, которая тоже могла утешить. И ведь женщинам легче было обратиться к женскому божеству! Она знала, что в христианстве почитается девственность; знала, что монахини-девственницы пользуются всеобщим уважением, служат Богу и Богоматери так же, как и мужчины-монахи… Эти мысли очень занимали девочку…
* * *Однажды в доме родственника девочки остановился состоятельный торговец, приехавший из какого-то германского города. С ним был некий дворянин, обосновавшийся в гостинице. Из разговоров девочка поняла, что дворянин имеет серьезную просьбу к еврейской общине. Он прослышал об особенном благочестии главы этой общины и хотел, чтобы тот помолился о выздоровлении сына этого дворянина, юноша давно страдал хронической болезнью. Торговец, знакомый по своим торговым делам с большим семейством родственника девочки, обещал уладить это дело. Необходимые молитвы были прочитаны. По такому поводу велись многие разговоры, говорили о том, что иные христиане убеждены в большей действенности иудейских молитв нежели христианских в случаях тяжелых и затяжных недугов. Рассказывали истории о чудесах и разные притчи. После свадьбы Мирьям прекратились занятия учительницы с Глюкль. Теперь брачные посредники улаживали и будущий брак этой сестры. Младших девочек продолжали учить, но с ними Мата не имела дружеских отношений. Поэтому у нее не было возможности играть на клавесине, рисовать и брать книги из шкафа в классной комнате. Она очень скучала и от скуки прислушивалась к беседам, которые вели молодые служанки. Иногда она приходила в комнату, где обедали слуги и служанки, и тихонько садилась на дальнем конце стола, поближе к темному углу. Теперь более всех говорил молодой ловкий парень, слуга германского торговца. Парня этого звали Шмуэлем, он многое повидал на своем, недолгом еще веку и любил и умел рассказывать. Однажды он рассказал притчу о волшебнике и бедном человеке. Бедный человек пожаловался волшебнику: мол, у меня горестей больше, чем у любого другого в этом мире! Тогда волшебник показал ему, сколько горестей у каждого, и спросил, охота ли ему поменяться с кем-либо. Человек посмотрел на чужие горести и решил, что меняться не стоит, а лучше уж довольствоваться своими собственными!..
