Геннадий Ананьев - Риск. Молодинская битва
— Знамо дело, не достанут. Но стену, матушка, вокруг терема и двора всего не зря готовили к обороне.
— Поняла. Только вы уж, миленькие, постарайтесь их на землю не пускать. Здесь с ними трудней совладать.
— Вестимо, матушка. Только ведь как получится.
— Мы здесь все будем молиться Пресвятой Богородице, чтоб замолвила слово перед своим сыном. Бог смилостивится.
— Ну, а пока погуляй, матушка-княгиня, вволю. А мне дозволь службу править? Тебя оберегать.
— Иди, Сидор, иди. Бог вам в помощь. Поклонился Шика низко и пошагал к дому, где размещались дружинники. Объявил подъем.
— Довольно бока мять, лень лелеять. Объявились супостаты на гати. Седлай, Данила, — обратился Сидор Шика к одному из дружинников, — коня (а их на острове держали постоянно полдюжины, чтобы и князя встречать у гати, и на дальние скрадки отвозить) и скачи к засаде у тыльной тропы.
— Не сподручней ли, голова, пеши?
— Ишь ты, пеши. Пять-то верст? Сказал: седлай, значит, повели конюхам, чтоб оседлали. Коня же ты, дурья твоя голова, саженей за полета оставь в лесу. Верно, что маячить на коне смысла нет возле засады. Поведаешь той засаде о гостях на гати и — ко мне, не медля ни часу. Я на гати пока что буду. — Потом заговорил о том, что всех касалось: — Сейчас совет проведем. С казаками и дворовыми. Чтобы все знали, что кому делать. Сбегайте, покличьте из людской всех во двор.
Часть ратников, кто не поместился в доме дружинников, расположилась в людской вместе с дворовыми. Они тоже тяготились бездельем. Дворовым-то всегда дело найдется: то печи топить, то дорожки чистить да мести, то коней кормить, поить и чистить, то денники выметать, а ратникам что делать? Лень, как любил говорить Шика, лелеять? Утомительное дело.
Встрепенулись, услышав новость. Не зря, выходит, их здесь сгрудили. Не на безделье.
Совет короткий. Никому, как воевода Двужил велел, за стены двора княжьего — ни шагу. Что бы ни случилось. У стен пока что попусту не торчать, но доспехи, облачившись в них, не снимать. Самострелы наготове держать, чтобы вмиг в дело можно было пустить. И пищали (а их Шика целых аж две доставил для обороны охотничьего дома) чтоб заряженные стояли.
— В веже, что наверху дома для дружинников, попарно бдить, с самострелами, и пары сменять почаще. На остальных, угловых вежах и в надвратной — тоже попарно. Там без смены. На обед, если что. Не более.
Когда Шика вместе со старшим засады появился у стены, по гати уже двигались, плотно укрывшись щитами, казаки. По трое в ряду.
— Верно. Казаки. По щитам вижу. Не более полусотни, — определил Шика. — Семечки. — И спросил дружинников: — В болотину пустим или загодя встретим?
— Загодя. Разумней так. Если отступят, хорошо тогда. Если на рожон полезут, шаг, стало быть, добавят, поболее их в болотину угодит, пока задние поймут, сами попятятся. Тоже неплохо.
— Что ж, верный сказ. Но пока в стрельницы не высовываться. Когда махну рукой, вот тут и — давай.
Вместе со старшим припал Шика к щели, чтобы определить, когда самый раз будет болты каленые пускать. А у тех, у кого не самострельные луки, пусть пока хоронятся. Если нападающие в болотину поплюхаются, тогда — самое время для них наступит. А болтами из самострелов по тем бить, кто попятится, чтоб не вольготно им было пускать в ход луки свои. Глядишь, своих ратников удастся сберечь.
Как железные стрелы взвизгнули — наступающие казаки, словно подгоняемые плетьми, рванулись вперед, на штурм стены. Через убитых и раненых перепрыгивали, стараясь не наступить, что нарушало плотность строя, и второй залп самострелов еще больше прополол ряды наступающих. Но не остановил. Влетели первые шеренги в ловушку и сразу — по пояс. Цепко схватила их трясина, не выпускает, а каждая попытка выбраться усугубляет положение: если не шевелиться, болото засасывает медленней. Те, которые успели осадить себя, попятились, отстреливаясь, и Шика повелел:
— Не высовывайся зря!
Когда стрелы отступивших уже не долетали до стены, стрельцы взялись за дело, посылая меткие болты в запорожцев. Следом встали к стрельницам и лучники, чтобы не мучились бедняги, которых все одно засосет болото, а упокоили душу свою мгновенно. Еще можно было наносить урон пятившимся казакам из самострелов, но Шика остановил стрельцов:
— Хорош, будет с них.
У него зародилась мысль выпытать кое-что у запорожцев Дашковича. Подозрительным ему показалось, что нет на гати ни одного татарина. Крикнул зычно:
— Православные, чего это басурманы одних вас насмерть послали? Неужто не ясно вам?
Промолчала казачья ватага. Не задело, выходит. Шика тогда свой главный козырь, как он считал, выложил:
— Вас даже Ахматка-поганец и тот на произвол судьбы бросил. Где он?! Нет! То-то! Неужто совсем безмозглые у вас башки?
— Ты не лайся! Доберусь вот, пощупаю, что в твоей башке! — возмущенно крикнул задиристый казак. — Полетят с плеч кочаны ваши капустные!
— Вы на твердь ступите, когда рак на горе свистнет, — с усмешкой прокричал в ответ Шика. — Ты мне про Ахматку лучше скажи, где он вас, дураков безмозглых, бросил?
Меж собой заговорили казаки. Они сразу, как оставил их проводник, засомневались, так ли уж легка добыча, что их ждет, и почему за ней не идут сами крымцы, но атаман полусотни молчал, промолчали и остальные. Если бы он на круг попросил, тогда бы иное дело, тогда говори откровенно все, что на уме, а коль атаман не пригласил на совет, значит, знает больше их. Скажи ему о своем сомнении, отрежет: «Труса празднуешь? Иль не казак ты?!»
Оттого и помалкивали, но теперь — прорвало:
— В самом деле, ни одного татарина…
— Иль им легкой добычи не хочется?
— Что-то, атаман, не так, как следовало бы.
— Послать гонца нужно, вернувшись в лес. Мол, неможем осилить. Подмога, мол, нужна. Вот тогда — поглядим.
— Дело, — поддержали его предложение почти все. — Решай, атаман.
Шика не слышал разговора, но видел решительные жесты казаков и все более уверялся, что главные силы пойдут обходной тропой, и его уже начало беспокоить, отчего не скачет оттуда связной Данила.
А он там бился с татарами, забыв обо всем на свете. Сотня их сразу же, без заминки, поперла на укрепление, сооруженное наспех у берега. Прикрывшись щитами, шли уверенно, зная, что защитников за стеной мало. Когда Данила, оставив коня на полянке вблизи опушки, стал пробираться через ерник, услышал довольное восклицание:
— Что?! Не по нутру?!
Вынырнув из ерника, чуть было не столкнулся с шальной стрелой:
— Ого!
Было отчего вскрикнуть: татары уже в саженях пятнадцати, шаг их спор и безостановочен. На падающих от стрел защитников не обращают внимания, сами тоже стреляют непрерывно и метко. Трое дружинников, пораженные стрелами в горло, уже отдали Богу душу.
— Подмога? — радостно спросил один из дружинников появившегося сотоварища. — Много ли?
— Не будет подмоги, — ответил Данила. — На гати тоже прут. Я подсоблю малое время да к Шике с донесением поскачу.
— Не сдюжим.
— Это как — не сдюжим?! — возмутился Данила. — Нельзя не сдюжить.
Легко сказать: «Нельзя,» — но как выполнить? Татары оказались в таком положении, что выход из него остался один — вперед.
Тропу Ахматка нашел быстро. По следам. Как он и предполагал, подкрепление действительно было послано обходным путем. Но если в лесу по осевшему и потяжелевшему снегу идти было даже легче, чем по зимнему, пушистому, то как только они вышли на болото, где солнце хозяйничало вовсю, туговато им пришлось, хотя они ступали точно по следам, не отклоняясь ни вправо, ни влево. Первые шеренги, хотя и хлюпала под ногами снежная кашица, все же проходили, а в последних то и дело кто-либо проваливался. Сразу — по пояс. Вначале колонна ожидала, пока вытащат провалившегося, потом сотник распорядился оставаться для помощи одному или двоим, остальным не останавливаться. Если же проваливались и помогающие, оставлять их на произвол судьбы.
Особенно удручала татар последняя жертва болоту. Жадной трясине достался не только провалившийся воин, но и те, кто попытался спасти его. Потянули, бросив ему аркан, и — тоже по пояс. Последние шеренги, исполняя приказ сотника, начали обходить несчастных, но еще полдюжины из них оказались в трясине.
Сотник не велел спасать попавших в беду, только выговорил Ахматке:
— Ты ведешь нас туда, откуда нам нет обратного пути. Тем более с грузом.
— Обратно пойдем по гати.
Вот и пёрли татары, вполне осознавая, что отступать им некуда, что даже здесь, рядом с твердью, все они могут оказаться похороненными заживо. Они подбадривали себя криками:
— Кху-кху-кху!
— Ура-а-а-агш!
Расстояние сокращалось медленно, но упрямо. Вот уже выхвачены кривые татарские сабли, у дружинников блеснули в руках мечи, взметнулись топоры и шестоперы.
