Эдуард Беляев - Тайна президентского дворца
Если бы «народный мститель», он же «зачитчик приговора» патриот Абдул Вакиль действительно был таковым, то не отсиживался бы в машине в ожидании конца — и боя, и Якуба, — а, ведомый праведным гневом, в первых рядах устремился вершить справедливое возмездие над гнусным предателем. Ан, нет. Неумолимо следуя полученным указаниям, он сидел под охраной бойцов тихой мышкой, приглушенный страхом, и страдал, моля Аллаха, чтобы пронесло и шальная пуля не настигла его. Ни здесь, в машине, ни там, в кабинете Якуба. Вакиль не смел выходить из укрытия до окончания операции и совершения «акта возмездия». Только после воздаяния единоверцу за его грехи «патриота» могли препроводить наверх, в осиротевшие апартаменты, с одной-единственной целью: опознать — тот ли злодей отправлен к праотцам.
Никого не убеждаю, но не хотите ли сказать, что Розин специально, в соответствии с разработанным планом, производит выстрел в Якуба и делает это настолько ювелирно точно, искусно и складно, что пуля лишь мимолетно, вскользь ранит начштаба — не до летального исхода? Далее мизансцена, которая логически вытекает из спланированного «меткого выстрела», видится такой: «подранок» бережно перенесен комитетчиками на диван в комнату отдыха. Следует несколько минут грозового молчания. Подполковник дожидается мгновенья своего издыхания. В те же самые минуты истомленный переживаниями боя курьер-чекист понукает Абдула Вакиля подняться наверх, по дороге вкладывает ему в руки пистолет, твердо напоминая: пробило время мстить, твой час настал — иди, твори возмездие, но только красиво. Что означает: зачитай тому, который на пороге смерти, суровый, справедливый приговор. И не забудь — от имени всего афганского народа. И в голос, как можно громче. Торжественности прибавь, на сколько сможешь, — чтоб и за дверью услыхали из поздней тьмы твой разговор с приговоренным, и пункты преступлений зачитай, за что расстрелян. Чинно сделай все, не поспешая, с чувством, с толком, с расстановкой — чтобы было все, как на суде благочестивом. От себя, коли тебя охота припекла, добавь маленько слов. Но кару не затягивай — мы что-то нынче умаялись бороться, пора и честь знать…
Согласны — ересь. И я согласен. И потому думаю, произошло все так. Розин второпях, а может, в сильном волнении, промахнулся и несмертельно ранил Якуба — пуля попала в грудь с правой стороны. Скверный выстрел, за который обычно корят, бранят, хулят и насмехаются. Но ловкачи-чекисты явный прокол ловко обернули себе на пользу — дескать, так и было задумано. И возвысили исполнителя до небес, а спецгруппу поставили в один ряд с алмазными звездами. На оттоманку Якуба уложили его подчиненные и адъютант. Пока шли переговоры о прекращении сопротивления охраной, послали за Вакилем. Справедливо решив, в свете отрабатываемой легенды, что пора ему завершить запланированное: добить врага. И преподнести миру неопровержимые доказательства переворота «руками афганских патриотов». Пять пуль были посланы Абдулом в упор, не целясь. Не забрызгался ли кровью отчизнолюбец?
Потом он хвастал вслух и показушно: мол, рука у меня не дрогнула, и я все пули из пистолета всадил Якубу в черепушку. И мир узнает, что не только это убийство и убийство Амина, но сам переворот — дело рук исключительно здоровых сил Афганистана, революционеров обновленной свежей крови. И наглядный пример тому — Абдул Вакиль. И наглядное проявление: Якуб не застрелен, он именно расстрелян, по приговору, как пособник и соучастник Амина. А то, что, по мнению кого-то, с ним попросту жестоко расправились, так кто, если не ваш вождь и наш тоже рулевой — Владимир Ленин, насорил в истории революционного движения словом могучим: «Быть революционером — значит ломать все вредное, отжившее самым решительным, самым беспощадным образом». Вот мы — и под корень извели вредоносное семя. И — самым беспощадным образом!
Как видим, про афганцев не позабыли — воздали им должное, в похвальбу обмакнули. А придуманный героизм одиночек-патриотов, атакующих объекты бок о бок с советскими бойцами, и выносящих приговоры, и исполняющих их самочинно, — весьма по-ушлому использовали кагэбэшники. «Подписав» афганцев под красивой ложью и отведя им не пассивную роль «опознавателей», а активных участников новой коммунарской эры, тем самым принудили их молчать о реальных событиях. На уста их навесили замки — и правде было не вырваться из-за плотно стиснутого зазубья и ни в какую не заявить о себе.
Следуя версии, и вывод сделаем. Майору Валерию Розину, коммунисту, негласно — от имени ЦК КПСС, и официально — от советского правительства, и конкретно — от председателя Андропова, и непосредственно — от генерала КГБ было доверено выполнение государственной, особо важной задачи, с которой он блестяще справился. Розин был одним из семи человек наряду с Карпухиным, Козловым, Романовым, Семеновым, Емышевым и Головым, которого сделали Героем Советского Союза, — на него было подано соответствующее представление.
Каждому желанны рукоплескания… Навоевавшись в Кабуле, а еще позже снова в Кабуле в должности заместителя командира «Каскада-4» по разведке (1982–1983 гг.) подполковник Валерий Розин очухается в осмыслении, что скрытый, скраденный про запас талант спецназовца не создает ему подобающей репутации. И, нащупав в себе искру божью, предастся новой утехе — вломится по своему обыкновению, выкованному в налетах и захватах, в «клуб поэтов». И вызовет к жизни обрядную и одновременно военно-строевую хвалебную песнь — боевую марсельезу. Чекистскую. «Когда кончался семьдесят девятый,/ В огонь судьба толкнула нас. /Мы разве были виноваты, /Что хорошо исполнили приказ?!»
Нет, Валера, вы не виноваты, что хорошо исполнили приказ — сие есть похвально во все времена и во всех народах. Но вот убивать человека, который и плохим словом вас никогда не удостоил, преднамеренно и заведомо, — не подобало: никому не поздоровится от этаких похвал… Вам уже сегодня снятся дурные сны: «В лучах закатных розовые горы /Во снах являются мне вновь… /Я с той поры не пью кагора, /Напоминающего кровь».
Не проспи чекист до непробудности совесть свою, ему бы не горы розовые грезились, а лик подло убиенного им отца детей — Якуба. А быть может, для лебединой песни и гор доставало. А кагор правильно что не пьет подполковник в отставке — это церковное вино. В нем дух престольный, храмовой — не шибает как следует. Герой-чекист на водку налегает. О том и председатель КГБ Андропов толковал, рекомендуя верным своим чекистам после совершения ими приказного похождения, проделки удалой, бедовой, или, если круто завернуть, подвига бессмертного, — заслуженно возлиять. На свят-месте: за ширмой в столовке управления, где щи из квашеной капусты с перловой крупой подают, или в ресторане «Пекин», колыбельке КГБ, — лихо расслабиться под «сунженчончоу» — свиную рульку, запеченную с кедровым орехом и в соевом соусе. Но лучше все же — дома, по-нашему, как повелось со времен ЧК. И за что только хвалили, по головке гладили, в пример ставили? Лучше дома, за дверью, наглухо затворенной, и за окнами, что не нараспашку…
Немало позабавился однажды, когда мне один из участников событий, комитетчик, травил байки, «вешая лагман на уши». Происходило это в хлебосольном Ташкенте, в ресторанчике «от новых узбеков», с вызовом поставленном у самой речонки Анхор. Удивительно затейливой архитектуры, где переплелись прошлое — в резьбе по камню — и настоящее — в восточном извечном чревоугодии, в день и в час, когда нас обносили душистой лапшой — лагманом. Хорошо сохранившийся молодец горячо утверждал, что при взятии здания Министерства обороны в группе захвата находились целые отряды афганцев — членов партии. И девять (!) из них (не потому ли, что это счастливое число у мусульман) огласили приговор Якубу (видимо, тужились хором, как священные суры из Корана читали), и затем один (знать, очень уважаемый человек) от имени народа пристрелил начальника Генштаба. Я спросил капитана, часом, не тот ли это был «афганец», фамилия которого значится в наградном листе, хранящемся в управлении кадров КГБ, не он ли выращивает сегодня хлопок на полях Узбекистана. Анхор нес свои воды. Капитан нес чушь собачью. Официант нес вторую смену блюд. И это последнее движение в природе было самым замечательным в тот час выяснений, кто ж этот знатный убийца и кому так повезло — быть им.
«Приглашенные из нового руководства страны» присутствовали на объектах захватов, но их свозили не вершить «правосудие», а опознавать трупы холодные и констатировать факт смерти конкретного человека, как делает это патологоанатом из городского морга. Трагедия Мухаммада Якуба заключалась в том, что каким бы он ни был преданным и хорошим другом Советского Союза, после устранения Амина становился невольно — как родственник, пусть и очень дальний, знаменем рода Аминов, вокруг которого могли собраться со временем неугодные Бабраку, а значит, и Союзу, силы сопротивления. Впрочем, и сам Бабрак сокрушался по поводу нелепого и абсолютно бессмысленного, жестокого уничтожения Якуба.
