Валерий Воскобойников - Блистательный Гильгамеш
– Брат мой, Энкиду, ты так бледен, словно сражен тяжелой болезнью. А это всего только крик земного чудовища. Человек подвластен богам и не смеет спорить с их волей, но земным чудовищам он не подвластен. Ты, предсказатель будущего по снам, ты, которому послушны львы, я знаю: даже бешеные быки-туры уважают твою силу и слушаются тебя. Тебе ли бояться крика этого чудища! Победи же свои страхи. И пусть вернется сила твоей руке, шагай смелее! Мы вместе войдем в этот лес. А уж если мы оба погибнем в битве с чудовищем, наши имена – твое и мое останутся навсегда.
– Гильгамеш, прости мне эту слабость. Я и сам не знаю, как поддался своему страху. Теперь я уже не боюсь. Только будь смел, но осторожен. Видишь зеленую гору, что показалась из-за последней вершины. Там – жилище Хумбабы. Позволь, я пойду впереди.
* * *– Позволь, я пойду впереди, – проговорил Энкиду, к которому снова вернулись сила и храбрость.
И скоро герои вошли в богатырский лес из кедров, которых никогда не видели прежде – так они были могучи, столь огромны, высоки были их стволы.
В лесу этом были широкие тропы, словно прямые дороги – их протоптало чудовище.
– Но где же сам сторож? – удивился Гильгамеш. – Мы идем по его лесу, а он и не показывается.
– Друг мой, страшен не только вопль Хумбабы, страшно и его молчание. При Хумбабе всегда семь опасных духов, семь убивающих лучей. Чтобы поразить врага, кричать ему не обязательно. Достаточно молча, издалека направить лучи, и враг станет мертвым.
– Тогда мы поступим иначе, – подумав, проговорил Гильгамеш. – Ты, Энкиду, доставай топор и руби кедр, который стоит отдельно. Я же встану здесь за деревьями со всем оружием наизготовку. Мы заставим чудище нам показаться. Он захочет увидеть, кто осмелился встревожить покой его леса. А едва он покажется нам, тут уж и мы медлить не будем: сразу его поразим со всеми его лучами.
Энкиду вынул топор и подошел к кедру, который рос в стороне. После удара его топора застонали деревья. И вновь пошатнулась земля.
В рокоте, который на них обрушился, богатыри с трудом различили слова. Но и в реве урагана можно понять смысл, если ураган говорит человеческим языком.
– Кто явился в мой лес? Кто бесчестит мои деревья, кто осмелился ударить по кедру бронзовым топором? – так проревел ураган, который обрушился на героев после первого же удара.
Но в то же мгновение полыхнуло солнце и послышался другой голос – божественный, неземной:
– Подходите к Хумбабе, не бойтесь приблизиться, я вам помогу!
Это сам великий Шамаш, не выдержав, заговорил с небес.
– Вперед же, Энкиду! – прокричал Гильгамеш во всю мощь.
Но голос его в урагане показался тихим, как писк мошки.
А Энкиду, отважный Энкиду уже стоял на коленях, трясущийся от ужаса, и прикрывал голову руками.
– Хумбаба! Выходи на смертельную битву! – крикнул мужественно Гильгамеш.
И снова голос его растворился в реве урагана.
Ураган же рассмеялся страшным яростным хохотом.
– Уж не ты ли передо мной, Гильгамеш? Жалкий, трусливый человечишко, возомнивший себя героем. Я не убью тебя, нет. Я сделаю тебя своим прислужником, своим рабом. А того полускота, выросшего в степи, что пришел с тобой, я превращу в прах!
– Только сначала тебе придется с нами сразиться! выкрикнул Гильгамеш.
И зотя ураган забивал его слова обратно в горло, Энкиду расслышал боевой крик товарища и привстав с колен, неуверенно стал поводить топором в разные стороны.
И тут же страшная сила обрушилась на героев, сбила их с ног. Гильгамеш попытался подняться, но словно гора навалилась на его тело. Все же он пересилил эту тяжесть, встал, но страшная сила снова сбила его с ног и ударила о землю.
Вокруг потемнело, могучие кедры раскачивались как травинки, весь мир стонал, ревел, и в этом реве Гильгамеш расслышал издевательские слова:
– Где же ты, трусливый царек? Ползи же ко мне скорее!
Гильгамеш снова превозмог сминающую его силу, поднялся, по лицу его текли слезы отчаяния, когда он обратил лицо к тому месту, где на небе в это время должен был проплывать солнечный Шамаш.
– Где же ты, великий бог? Помоги мне! Я всегда исполнял твои советы! Я всегда ходил по дорогам, которые ты указывал! Помоги победить это чудище!
И в тот же миг на кедровый лес обрушился новый рев. И встали ветры: великий северный ветер, ветер смерча, ветер песчаной бури, ветер горячий обжигающий все живое, ветер ливня.
Великий Шамаш, услышав молитву Гильгамеша, направил их на Хумбабу. И сразу успокоилась земля, смолк страшный гул урагана. Лишь дули ветры, со всех сторон света направленные на лесное чудовище.
– Эй, Гильгамеш, где ты!? – неожиданно слабым, испуганным голосом прокричал Хумбаба. – ветры задули мне глаза. Я не могу ступить ни вперед, ни назад! Эй, Гильгамеш, что за шутки!
Гильгамеш уже стоял во весь рост и крепко сжимал боевое оружие. Теперь он, наконец, разглядел этого стража ливанских кедров, созданного когда-то богами, чтобы запугивать все живое. Обыкновенное чудовище со звериной головой и огромной пастью, каких было немало в давние времена, стояло перед ним и беспомощно озиралось.
Энкиду, подобрав топор, который он выронил во время ужасного рева, приближался к Хумбабе сзади.
– Гильгамеш, пощади меня, я хочу жить! – прокричал Хумбаба. – Слышишь меня, Гильгамеш? Я буду твоим послушным рабом. Со мной ты станешь самым могущественным царем на земле. Я выберу сам для тебя лучшие кедры и срублю их для твоих храмов. Я выстрою тебе такие дома, каких еще люди не знают. Гильгамеш, отзовись!
Ветры, направленные великим Шамашем, по-прежнему слепили глаза Хумбабы и лишали его дикой силы. Он стоял беспомощно озираясь и не видел ничего кругом себя.
Гильгамеш убрал было свой топор. Зачем убивать врага, когда он готов подчиниться, даже если это лесное чудовище.
– Не слушай его, Гильгамеш! – прокричал Энкиду. – Он обманет, он обязательно обманет, едва только стихнут ветры. Он погубит не только тебя, он погубит весь твой народ! Только умерев, Хумбаба перестанет быть страшным врагом! Убьем же Хумбабу!
Услышав слова друга, Гильгамеш снова взялся за боевой топор и приблизился к чудищу.
– Эй, Гильгамеш, ты где? Я не вижу тебя, хотя слышу твой шаг! – выкрикивало чудовище, закрыв глаза руками и поворачивая голову во все стороны.
Удар Гильгамеша был точен. Прямо в затылок поразил он дикое чудище своим боевым топором.
Тут и Энкиду, выхватив длинный меч, ударил врага в грудь.
Через мгновение враг зашатался.
И снова стонали кедры. В мелкой дрожи билась под ногами земля. Так же мелко затряслось и небо. Это уходила жизнь из того, кто многие годы охранял горные леса, чьим именем пугали с детства в любой семье, кто одним своим ревом мог уничтожить города и народы.
Тело мертвого чудища лежало под кедрами у ног Гильгамеша.
* * *Тело мертвого чудища лежало под кедрами у ног Гильгамеша.
И природу внезапно объял покой. Тихо, тепло, радостно стало в кедровом лесу, стало в степи и в каждом человеческом доме, в каждой звериной норе. Потому что исчезло с земли самое страшное зло.
В этот миг где-то в степи тигр, который нагнал лань и занес уже над ней когтистую лапу, неожиданно лизнул ее, словно лань эта была его детенышем, тигренком, и медленно отошел в сторону.
А в городе, в школе, учитель письма взмахнул розгой над обнаженной спиной провинившегося ученика, а потом вдруг отбросил прут, погладил испуганного малыша по голове и протянул ему горсть фиников.
И во многих домах люди отчего-то принялись улыбаться и дарить друг другу самое дорогое. Не стало в следующие мгновения на земле обиженных и злобных.
А два героя продолжали стоять над телом поверженного чудовища.
* * *Два героя продолжали стоять над телом поверженного чудовища.
– Эй ты, Хумбаба! Никто тебя не боится, дохлая туша! Валяйся теперь со своим оружием, с лучами ужаса и смерти! А мы нарубим кедра, сколько хотим. Ведь правда, Гильгамеш, мы можем рубить кедра, сколько угодно? А потом отнесем его к Евфрату, и он приплывет сам прямо в Урук. Я построю себе большой дом с настоящей дверью. Слышишь, Гильгамеш, все будут спрашивать: чей это дом с большой дверью из кедра? У всех людей вместо дверей циновки, только у царской семьи, у главных жрецов стоят двери. А теперь Энкиду тоже срубит себе дверь. Вот так-то! Сам срубит, своим топором из собственного кедра.
Гильгамеш показал, как надо валить дерево, чтобы оно не придавило самого рубщика, и Энкиду принялся за работу. Он рубил и пел свою счастливую песню без слов. И лишь иногда оглядывался на поверженного Хумбабу, словно боясь, что то снова восстанет из мертвых. Наконец, он не выдержал, снял с чудища его боевое вооружение, увязал все в огромный тюк, а звериную голову чудища, насадив на копье, отнес к вершине горы, воткнул там, чтобы могли ее видеть издалека пролетающая птица, проходящие звери и люди.
