Наталья Павлищева - Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения
Потом был торжественный прием в Ватикане в честь короля Франции, и Папа имел возможность убедиться в верности определения, данного своим сыном завоевателю: головастик. Сам Карл чувствовал себя в присутствии Папы очень скованно. Рослый, крупный, сдержанный понтифик просто подавлял маленького короля, хотелось не просто поцеловать сандалию Папы, как полагалось по этикету, но и пасть ниц пред ним. Александр улыбался вполне миролюбиво, говорил только о вечном, ни словом не упоминал о грабежах и завоеваниях, и даже о предстоящих заложниках, зато убеждал в необходимости вести праведный образ жизни.
Глядя в умные, проницательные глаза понтифика, Карл думал о том, сколько похожи отец и сын, а также о том, насколько лживы распускаемые слухи о развратности, сребролюбии и жестокости Борджиа. Ну разве мог вот этот приятный, вежливый человек с такими мудрыми глазами быть гадким развратником или убийцей? Как и его красивый, столь выдержанный и доброжелательный сын? Не могут – решил для себя Карл, он был почти готов подружиться с Чезаре и предложить ему если не править от имени короля Франции завоеванным Неапольским королевством, то нечто похожее.
Чезаре об этом не подозревал, да если и подозревал бы, то вряд ли согласился. Он-то знал, что все уступки только для видимости, а потому готовился в путь вместе с Карлом основательно. Чтобы задобрить своего «хозяина», Чезаре подарил королю шесть великолепных боевых коней. Восхищенный Карл долго благодарил, но все же, по совету своих приближенных, охрану от заложника не снял.
Французские войска простояли в Риме целых двенадцать дней, наградив за это время уже бушевавшей во Франции новой болезнью – сифилисом – немало римских красоток.
Перед отъездом Александр снова поговорил с сыном, опасаясь шпионов, разговаривали осторожно, почти одними намеками, но Чезаре понял главное: все идет, как ожидалось.
– Джованни своего добился…
Это означало, что король и королева Испании решили объявить войну Карлу, о чем должен сообщить присланный ими посол.
В том, что посол дон Антонио де Фонсе не поехал в Рим, а решил ждать короля в небольшом городке Веллетри, тоже была своя хитрость, которая очень пригодилась Борджиа. Пока король выслушивал посла и потом долго совещался со своими советниками, Чезаре, переодевшись конюхом, сумел выбраться из самого городка и бежать! Он не стал возвращаться в Ватикан, чтобы не подвергать риску нового вторжения Папу и остальных римлян, а поехал сразу в Сполето, комендантом которого являлся.
Обнаружив на следующий день пропажу одного из заложников, Карл был вне себя, он отправил в Ватикан гневное послание. Привезший его придворный вручил протест короля Папе и на словах добавил, что король весьма раздражен. Александр спокойно взял письмо, сломал печать, пробежал строчки глазами и вдруг… закашлялся.
Приложив платок к губам, понтифик почти сокрушенно покачал головой:
– Ай-ай-ай… как же он так? Сбежать, не спросив разрешения?.. Ай-ай…
Кашель не позволил Папе говорить дальше, он сделал жест рукой, отпускающий придворного, а сам почти бегом ринулся прочь за дверь в свои покои. Почему-то придворному показалось, что глаза Папы… смеялись! Эти итальянцы вели себя вообще неправильно, они не оказывали сопротивления, пропуская чужую армию, спокойно отдали ценных заложников, теперь вот сын Папы бежал, а в его семнадцати огромных сундуках, обтянутых дорогим бархатом, над которыми покатывались со смеха все французы, оказались… камни! Разве так ведут себя приличные заложники? По правилам заложники должны быть спокойны и послушны до самого их выкупа, а не бегать по ночам в одежде конюха.
Придворный был прав, Борджиа действительно смеялся. Сумев скрыть откровенный смех за кашлем, он долго не мог успокоиться уже за дверью в свой кабинет. Секретарь, прочитавший гневное послание, тоже не смог сдержаться. Карл был очень обижен на Чезаре, с которым собирался почти побрататься, еще и за обман с сундуками. К чему тащить с собой камни? А французские солдаты грузили эту тяжесть, перетаскивали на собственных плечах там, где невозможно было протащить повозкой, охраняли… Ну, где, скажите, уважение к армии, прошедшей маршем всю Италию?
Но это оказались не все неприятности короля Карла. Испанские король и королева объявили ему войну, угрожая напасть, если он все же возьмет Неаполь. Угроза не слишком серьезная, у Испании, как и у Франции, для ведения войны лишних денег не было. Карлу для своего похода пришлось влезть в громадные долги к кредиторам, и Неаполь был ему необходим, как глоток воды в пустыне, иначе не расплатиться.
И вдруг еще одна новость: умер принц Джем! Принца, чтобы не сбежал и этот заложник, король отправил под усиленной охраной в Мантую. Вообще-то, принц умер так, как умирали тысячи простолюдинов – от дизентерии, потому что не привык к походным условиям, ведь даже в почетном плену у Папы его содержали по-королевски. Дизентерию лечить не умели, да и не считали нужным.
Это простолюдин имел право умереть засранцем, благородным такого не дозволялось. Немедленно пошли слухи, что его отравили Борджиа, причем еще там, в Риме, мол, у коварных Борджиа имелся такой страшный яд – карталена, который не имел ни вкуса, ни запаха и убивал через некоторое время, причем от дозы зависело, как скоро.
Король с придворными испытали шок, потому что помнили, что тоже ели и пили во дворце у Борджиа! Карл силился понять, мог ли его отравить Александр? Теперь бедолага прислушивался к малейшему недомоганию, любой поход на стульчак превращался почти в трагедию, королю с трудом удавалось обходиться без истерик, если вдруг тянуло освободить кишечник.
Радовало только одно: король Неаполя Альфонсо оказался не таким гостеприимным, как все прежние итальянцы, он попросту отрекся от престола в пользу брата и сбежал на Сицилию. Его брат Фредериго от короны отказываться не стал, но и устраивать пышную встречу захватчикам тоже, а в свою очередь, просто удрал на остров Искья. Неаполитанцы не расстроились, они открыли ворота французам, справедливо решив, что если армия не обороняется, то остальным и вовсе ни к чему.
Измотанная зимним походом французская армия встала на отдых в Неаполе.
Вот там-то и пришлось переживать опасавшемуся за свое здоровье королю Карлу. Нет, с ним не случилось ничего дизентерийного, он умер во Франции вскоре после своего итальянского похода. Причем умер крайне нелепо – входя в дверь с низкой притолокой, столь сильно ударился о нее, что получил сотрясение мозга, от которого и скончался. Эта смерть вызвала немало вопросов, потому что ни одна дверь не могла быть слишком низкой для малорослого Карла, разве что самого короля приподняли или притолоку основательно опустили. Но вопросы никто не задавал, Карла не любили все, в том числе и собственная супруга Анна, которую он фактически силой заставил стать своей женой.
Немало волнений слухи о страшном порошке Борджиа вызвали у магов и алхимиков. Опытные отравители знали великое множество ядов, одни действовали мгновенно, человек не успевал поднести кубок ко рту, как падал в страшных конвульсиях; другие, напротив, убивали медленно, человек либо угасал, теряя силы, либо просто загнивал; третьи вызывали кровавую рвоту или понос; четвертые заставляли задыхаться… Но ни один яд не убивал в заранее установленное время, да еще и через месяц после его приема!
Polvere di Borgia (порошок Борджиа) мгновенно стал легендой. Такого не имел никто! Без запаха, вкуса, цвета… убивал через некоторое время, а если при помощи дозировки можно это время еще и растягивать… О… какие возможности сулил такой порошок! Чего только ни говорили! Поскольку ни один из магов не рискнул объявить себя автором этого ядовитого чуда (нашелся такой, он оказался шарлатаном), решили, что секрет известен Борджиа от Ваноцци Катанеи, мол, она привезла из Испании.
Сами отец и сын слушали эти басни с изумлением, но решили ни от чего не открещиваться, во-первых, не поверят, во-вторых, пусть лучше боятся. Тут они просчитались, потому что теперь любая смерть или убийство людей, хотя бы как-то связанных с семейством Борджиа, приписывались действию этой самой карталены. По слухам получалось, что Борджиа совместными усилиями травили по полдюжины человек в день, не меньше. И неважно, что кого-то находили утопленными в Тибре, кого-то с перерезанным горлом, кого-то придушенным – все списывалось на карталену, мол, сначала отравили, а потом зарезали… или утопили… Кто утопил? Да все эти Борджиа, им что, чем больше мертвецов, тем лучше, крепче спится и аппетит улучшается.
Давно подмечено: чем нелепей слух, чем он глупее и неправдоподобней, тем легче в него верят. Отныне Борджиа стали символом отравителей, жестоких, безжалостных, коварных… И неважно, что Папа не получил никаких дивидендов от султана за смерть Джема, неважно, что до него даже не дошло письмо с предложением такого заработка (кстати, оно попало в руки кардинала дела Ровере, который вполне мог воспользоваться таким предложением), выгоду все равно приписали Борджиа. Как и выгоду от смертей кардиналов.
