Сергей Зарубин - Трубка снайпера

– Не знаю, ладно ли скажу, – начал солдат. – Только так думаю, что на фронте куда труднее. Одно дело выслеживать простого зве­ря, другое – когда этот зверь с оружием и людям смерть несет. Правильно сказывал лейтенант: перед охотой надо все кругом осмотреть тихо, не торопясь. Я и в тайге так делал. Глянешь, все кусты одинаковые, а подумаешь – разные. Этот лапу вытянул, тот обгорел снизу, этот на гриб похож, тот – на медведя. Так и намечал тропу. Я и тут хорошенько глядел – навык у меня такой, с малых лет. Где пойду, прикинул, возле чего, каким шагом.

Номоконов посмотрел на лейтенанта и продолжал:

– А ходить везде надо по-разному. По кошеной тропе особо, по воде – тоже. Иначе спугнешь зверя, али сам на мушку попа­дешь.

– А как ходишь по кошеной траве?

– Не приходилось? – посмотрел Номоконов на солдата, задав­шего вопрос. – Не бегал босым? Так надо, гляди, – прошелся рас­сказчик по блиндажу. – Снизу двигай ногу, щупай, с корнями дави на траву. Тихо пройдешь, как сохатый.

Солдаты засмеялись.

– Напрасно, – нахмурился Номоконов. – Тяжелый зверь, а не нашумит, когда возле людей через покос пройдет. Мягко ставит ко­пыта, легко. А по воде, если мелко, – наоборот. На носок ступай. Как цапля болотная: сожми пальцы и опускай. Тоже не шлепнешь. Еже­ли глубоко – иначе… Помаленьку двигай ноги, дно щупай, не дер­гайся. А по лесу особо тихо надо: наперед ветошь гони, а не насту­пай на нее, не дави. Ну и руками двигай ровно, вот так. Живой сучок поймал – согни, сухой – не ломай, не тронь телом, обойди. Где осо­бо трудно – стань. Ветер хватил, шум услышал в стороне – пользуй­ся. Зверь, он так: туда ухо повернет, сюда. Глядишь, и прозевает. Словом, хорошо я прошел к канаве, затаился, послушал.

– Вернемся к прошлому, – обратился к рассказчику Репин. –По каким признакам вы определили, что за ельником должен быть овраг?

В часы наблюдения Номоконов понял, что за островком ровного густого ельника должно быть открытое место. Как узнал? По-разному светились полоски деревьев. Вроде бы одной породы, а неодинаково покрашены. И про овраг узнал без карты. В бинокль видно: кругом ельник, а поодаль – сосны. Как так? У всех елок опущены ветви, им тесно друг возле друга, а позади них выросли деревья с раскидистыми, толстыми ветвями. На простор выпусти­ли сосны свои мохнатые лапы. Почему растолстели деревья? Ямы там, канава, бугор али кто-то вспахал, выворотил землю? Не лю­бят здешние сосны низины и болота, по холмам да пригоркам рас­тут, по краям оврагов и лощин. Замечали?

А раз так, то можно было наверняка увидеть фашистов. Укрываются они в канавах от наших пуль, любят минометы ставить в ямах, а с больших деревьев стреляют, смотрят, следят. Словом, все рассчитал Номоконов, загодя путь наметил. Только свернул с намет­ки лейтенанта – ночные звуки увели в сторону, соблазнили. Вот и вышел на чужую делянку. Однако думал, что не занята она.

Фашисты чего-то совсем не остерегаются. На коне за свои окопы поехали! Хоть водовозов лес закрывал и «кукушка» наперед залетела, а все одно дурные. Так думает Номоконов, что свежая часть подошла, еще не проученная нашим огнем. Потом хуже будет: к концу сезона остерегается напуганный зверь, прячется. Так всегда бывает в тайге. Надо торопиться, чего ходить туда-сюда? В тайге так: живут люди на охоте, обедают, спят. Залинял зверь – тогда домой.

– Фашисты не залиняют, – сказал Канатов. – У них в любое время одинаковая шкура.

– Что ты! – возразил Номоконов. – Свежий фашист подвалил, городской, по всему видать. Потом ловушек наставит; спрячется, уши навострит, хитрый будет.

Разговорился Номоконов – подробно обо всем рассказывал. Одобрительно смотрели на него солдаты, и лейтенант Репин не мешал, что-то быстро записывал в блокнот. Никто не смеялся, и тогда солдат поведал о своих ошибках. Из-за глупого желания от­личиться перед далеким невидимым товарищем он потерял осто­рожность: про солнце забыл. Много водил биноклем и потому чуть не пропал от пули врага. Надо быть особо аккуратным со стеклом. Можно сказать, что временами и робел Номоконов, страшился. Все больше перед сумерками хотелось пустить свою винтовку в дело. Так думал, что пока хватятся фашисты, ночь укроет стрелка. А еже­ли не будет цели перед темнотой? Пустым сюда? Надо хорошень­ко знать, как двигаются разные шумы и звуки войны, когда врагам труднее засечь выстрел.

Какой брал прицел? Обыкновенный. Постоянный оставался, прямой – фашисты были рядом. Однако помнил, что можно обвы-сить, если неумело стрелять круто вверх. Можно промахнуться, когда бьешь и под уклон. Только хорошо свалил фашистов Но­моконов, выверен его «умугай-кыч».

Чего такое? Это свое у охотника, родовое, долго рассказывать. Еще в раннем детстве, взяв в руки лучок со стрелами, старается тун­гусский мальчик быстрее стать охотником. Вскидывает самодельное оружие, целится, ищет цель. И просто так водит рукой, глаза щурит. Со стороны вроде бы смешно, а на стойбищах хвалят за это детишек. Учатся они, оружие ставят, к охоте готовятся. Чтоб не дрожала рука, плавно сопровождала зверя, а в нужный момент намертво застыла. Очень долго ставил свою руку Номоконов. В семнадцать лет мгнове­ние перед выстрелом – «умугай-кыч» – стало постоянно приносить юноше-охотнику маленькое счастье: мясо и шкуру зверя. Навостри­лись глаза, как гибкая пружина, заработали руки. Когда вот-вот со­рвется курок, они совсем не шевелятся и пуля идет в дело.

– Как боялся фашистов? – обернулся Номоконов на солдата, задавшего необычный вопрос. – Шибко али нет дрожал? Про это хочешь знать?

Последнего медведя взял колхозный плотник так. Один по­шел к берлоге, с дробовым ружьем. Две жерди срубил, лаз закре­стил осторожно. Не боялся зверя, на свои глаза и руки надеялся, дело знал. Промаха быть не должно, а ежели осечка случится – ни­чего. Острая пальма была под рукой. Потихоньку ветоши принес к берлоге, поджег. «Однако хватит спать, – сказал, – вылезай». Ринулся косматый черт, жерди разворочал, только пулю в лоб получил. Словом, в одиночку добыл Номоконов матерого медве­дя. Спробуй эдак, с дробовым ружьем!

Не хвастается этим Номоконов, а только на охоте и на войне дрожать не приходится. Зря пропасть боялся – вот в чем штука. Временами слабым чувствовал себя таежник во фронтовом лесу, неграмотным. Хорошенько надо слушать командиров, товарищей пытать. Да только не со смешком.

Как твоя фамилия? Поплутин? А ежели я тебя спрошу?

– Пожалуйста, – сказал солдат.

– Так думаю, что шибко ученое наше дело, – закурил трубку Номоконов. – Вот послушай-, смекай. Возле озера выбрал сидку, приготовился, а тут и фашист вышел на том берегу. Как ударишь, чтобы намертво свалить?

– Дистанция? –Чего?

– Расстояние, – подсказали солдаты. – Сколько метров до цели?

– Сам считай, – пригладил Номоконов свои реденькие усы. –Бери озеро, как здесь, возле избы, где у лейтенанта делянка.

– Утиное, – сказал Репин. – Напротив блиндажа. –Метров пятьсот, не больше, – сказал Поплутин. –Знаю. А ветер какой?

– Совсем не дует. А фашист стоит, смотрит и ждет, когда ты все примеришь да прикинешь.

– Температура воздуха? – нахмурился Поплутин.

– Обыкновенная.

– Тогда и я обыкновенно, – решительно заговорил солдат. –Передвину хомутик на пятерку, наведу мушку снизу, на середину цели, ну и, как говорится, плавно спущу курок. Слышал, что в таком случае вероятность попадания будет наибольшей.

– А вот ошибся, – сказал Номоконов. – Скорее всего, в ногу попадешь фашисту. Вылечат его доктора и пошлют за твоей головой гоняться. С умом надо бить через воду! Пятьсот метров. Откуда взял? На глаз смотрел? На вид вроде и так, пятьсот, а прицел все равно малость увеличивай. Хоть какую цель скрывает вода, близит, обманывает. Замечал? А если некогда увеличивать прицел, момен­тально надо бить – на уровне плеча бери фашиста. Как раз сердце прострелишь. Я сохатых возле озера завсегда так: по холке ставил мушку, а лопатку обязательно пробивал. Это как, лейтенант, по стрелковой науке?

– Обыкновенный оптический обман. Правильно, с умом надо бить через воду. Подтверждаю: наибольшая ширина озера Утиного –семьсот тридцать метров – солдаты одобрительно зашумели.

–У меня такой вопрос, – пододвинулся ближе Репин. – Позиция снайпера метрах в трехстах от вражеского окопа. Трое гитлеровцев несут бревно. Движение цели фланговое. Видите, что всех можно уничтожить. Ваши действия, товарищ Поплутин?

– Так, фланговое, – осторожнее заговорил солдат. – Если стре­лять быстро, то на таком расстоянии можно всех, конечно…

– С какого бы начали?

– Раздумывать некогда…

– А все-таки?

– Который лучше проектируется, конечно. Силуэты, ритм, по­ходка – все одинаково.

– Здесь быстрота решит, – твердо сказал Поплутин. – По очере­ди, с ведущего начну!

– Ваши действия, Семен Данилович?

– Надо заднего сперва, – подумал солдат. – Так, однако, лучше. Тогда всех можно свалить, раз бревно несут.