Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария
«Воин, что молодой волк, должен быть поджар, подвижен и всегда голоден», – говорили им опытные наставники. Эти слова пришли на ум Святославу, когда он увидел, с каким удовольствием все – от простых воинов до темников – поглощали свою нехитрую еду, обжигаясь горячим полупрожаренным мясом, со смачным хрустом жуя головки степного лука, чеснока, сухари и коренья, запивая всё это чистой криничной водой, вкуснее которой, кажется, не бывает на свете.
Тут подошёл и гридень Горицвета – полная противоположность своему начальнику: ширококостный, молчаливый и, словно девушка, легко впадающий в смущение.
– Давай, что принёс, да и сам поешь! – махнул ему Горицвет, принимая коренья и протягивая дымящуюся конину, насаженную на острие ножа. – Князя вон благодари да гридней его ловких, что нас с тобой жалуют да подкармливают, не то давно бы от голода извелись… – шутливо-строго журил он увальня.
Гридни Святослава прыснули со смеху. Горицветов прислужник сконфуженно засопел, не поднимая очей, сел неподалёку и стал быстро поглощать мясо. Вдруг Горицвет замер, перестал жевать и, прикрыв глаза, потянул носом:
– Эх, благодать какая, жареной дичиной потянуло!
– Это гридень воево… – стременной Святослава запнулся и тут же поправился, – гридень советника Свенельда двух перепелов подстрелил, я видел, когда за водой ходил…
– Видал? – обернулся Горицвет к своему слуге. – Двух перепелов! А ты и корня вырыть не успеваешь, вот как! – с деланой укоризной сказал молодой темник.
– Так я же… это… – краснея, как девица, оправдывался богатырь. – Сам ведь сказал, лишнего не надо, а то я раздобыл бы дрофу или стрепета…
– Ладно, в другой раз добудешь, тогда мы уж князя на трапезу пригласим, гляди, не оплошай у меня! – продолжал балагурить Горицвет.
Святослав понимал, что глубоко в душе друга лежал тяжёлый камень из-за дружинников, павших в ночном бою. Но другим было не легче, и Горицвет шуткой и весельем старался отвлечь друзей и развеять тоску.
Насытившись, Святослав собрал крошки и бросил их в тлеющий костерок – малая жертва Огнебогу.
– Сменить дозоры и всем отдыхать, пока Полуденник не смягчит жары! – велел он. И сам тут же улёгся на землю, свободно раскинув руки и ноги.
Сквозь прикрытые веки радужными бликами пробивалось солнце. Тело привычно расслабилось, потеряло ощущение веса, и вскоре возникло чувство полёта, будто он не лежал на земле, а парил в выси, подобно птице. Святослав перестал слышать, что творится вокруг; голоса, звуки, ржание коней – всё куда-то ушло, как вода в степную пыль. С высоты птичьего полёта он увидел весь лагерь – себя, лежащего с раскинутыми руками, дружинников, что ходили, сидели, лежали, лошадей, щипавших траву. Поднявшись ещё выше, увидел дозорных, стоящих на холмах. А потом, воспарив в самую небесную синь, обозрел всю степь в округе и не обнаружил ни войска чужого, ни лазутчиков, ни поселений. Насладившись ещё немного вольным парением, он устремился назад, к себе, лежащему неподвижно и почти бездыханно, и вошёл в своё тело. И лишь после этого уснул настоящим крепким, безо всяких волховских видений, сном.
Через два часа пение рогов разбудило лагерь.
Начальники выстроили сотни и тьмы. Снова древние курганы и могильники плыли навстречу, а поравнявшись, уходили назад, как возникает, некоторое время существует, а затем исчезает всё сущее в явском мире.
Никого, кроме уносящихся прочь степных обитателей, войско не встретило до самого вечера. А когда уже проскакал Вечерний Вестник и усталое Солнце двинулось к Сварожьему Поясу, чтобы покинуть там свой золотой воз и уснуть, дружина достигла поля, сплошь усеянного человеческими и конскими костями. Пожелтевшие от времени, ветра, дождей и солнца, они стали хрупкими. Некогда прочная броня доспехов проржавела, и сквозь латы и челюсти прорастала степная трава.
Святослав придержал коня, чтобы тот не наступил на человеческий череп. За ним остановилось и всё войско, озирая бранное поле. Сломанные копья, мечи и стрелы порой торчали, воткнувшись в дёрн, иные застряли в ржавой броне, навеки пригвоздив к земле воинский скелет, а то просто валялись там и тут. У останков, лежавших перед Святославом, стрела торчала меж шейными позвонками, а костлявая рука ещё сжимала ржавый меч, почти неразличимый в жухлой траве.
– Верно, злая сеча шла на поле сём, – промолвил Святослав.
– Гляди, а шелом-то русский! – воскликнул кто-то из воинов, указывая на островерхий шишак в траве.
Другой, спешившись, тоже внимательно оглядывал останки.
– И кольчуга, похоже, нашего плетения! – указал он на куст степной колючки, что проросла сквозь костяк и слегка приподняла его, как бы на обозрение. – А меч как будто варяжский, – продолжал воин, разглядывая широкий обломок. – А вот эти наконечники от стрел – хазарские, и меч однолезвийный согнутый. Похоже, тут хазар кто-то крепко бил! – заключил воин.
– Отец мне сказывал, как при княжении светлого князя Игоря, – молодой Горицвет взглянул на Святослава, – хазары коварно истребили наше пятитысячное войско, что из земли Ширванской ворочалось с добычей великой. Может, это они?
– Те русы полегли у моря Хвалынского. Мыслю я, сие поле сечи есть Руриково, я о нём от деда слыхал, – отозвался подъехавший Свенельд. – Деда моего тоже Свеном звали, и он, княже, с твоим дедом Руриком бился с хазарами за нашу Киевщину. Через неё ведь идут торговые пути из Тьмуторокани, Синдики и Хвалыни к фрягам, готам и иным народам, что далеко за Лабой живут. Хазары издавна хотели те пути перенять и уже осели в Киеве, но Рурик с Ольгом, слава Перуну, избавили Русь от этого зла. Объединённые силы варягов-руси со словенцами и прочими народами выступили тогда против хазар и дали решающий бой, освободив земли до Дона-реки…
Святослав слушал молча, потом, повернув коня, князь стал лицом к войску и громко изрёк:
– Поелику здесь кровь русская лилась, воздадим же, друзья, почести нашим отцам и дедам-прадедам, что на поле сечи умерли, но землю Русскую не отдали врагу, а нам, детям и внукам своим, оставили. И нам, на них глядя, так же поступать следует!
С этими словами он вынул меч и прислонил к правому плечу. Уже порозовевшие солнечные лучи бликами отразились на княжеском клинке, а затем, множась, побежали по рядам воинов, по мере того как сотня за сотней, тысяча за тысячей обнажали свои булаты.
Вслед за князем полки стали обтекать священное поле, отдавая умершим последние почести. Багровеющее солнце блистало на обнажённых клинках, будто кровь павших стекала по ним с небес на землю.
Когда все полки прошли мимо скорбного поля, Святослав велел выстроиться широкой подковой, чтобы слова, сказанные им, услышали даже в последних рядах. Быстро заняв привычные места, дружина замерла.
– Друзья мои! – зычно провозгласил Святослав. – За моей спиной – поле русской славы. Я слышу, как Матерь-Сва бьёт крылами и поёт нам о подвиге отцов наших, дедов и прадедов. И ещё я слышу, как она воспевает имена наших собратьев, что отдали свои жизни прошлой ночью у стен Саркела, ибо слава наша – едина! Умирая с честью на поле брани, мы обретаем бессмертие в войске Перуновом, соединяемся с Богами и Пращурами, а слава наша перетекает к Матери-Славе и становится вечной! Потому здесь, у Священного поля, желаю я нынче отметить храбрость тех, кто отличился во вчерашней битве с хазарами, и перед ликом всех назвать их боярами. Темники! – обратился он. – Реките по порядку, кто из ваших дружинников был самым храбрым и умелым в сече.
Тронув коня, вперёд выехал Издеба-сын, молодой темник.
– В моей тьме много воинов проявили умение и отвагу. Но больше всех отличились простые воины – Блуд из Киева и Путята, сын сотника.
– Желаю видеть Блуда, воина из Киева! – громко рёк Святослав.
Его слова волной побежали по рядам, передавая из уст в уста, до самых крайних рядов, названное имя.
Стройный юноша с тонкими чертами лица и дерзкими выразительными очами, пришпорив коня, подъехал и стал рядом с князем.
Святослав окинул его быстрым внимательным взором, затем, вынув меч, повернулся к дружине.
– Слава храброму воину Блуду! – крикнул он, вздымая меч к густеющей сварге.
– Слава! Слава! Слава! – покатилось по рядам, и догорающая заря отразилась в зерцале поднятых клинков.
– За храбрость проявленную, – обратился Святослав к юноше, – данной мне княжеской властью отныне нарекаю тебя боярином, дозволяю иметь воина в услужение и ставлю темником! Для начала пойдёшь к Издебе, а как научишься, получишь тьму!
Вздох восхищённого изумления пронёсся по рядам: из простых воев – сразу в темники, такого ещё никто не слыхивал. Ай да князь!
Отпустив Блуда, Святослав вызвал Путяту и также нарёк его боярином и дал тьму. За ним отличившихся десятских и сотников нарёк тысяцкими и полутемниками и также поставил к старшим в учение.
