Валентин Пикуль - Нечистая сила
– Я их разносил. Очень удобно сидят на ноге…
Полиция нашла ту собаку, на которую ссылались убийцы. С пулей в голове несчастная дворняжка (Феликс почему-то счел за благо выдать ее за породистую), конечно, не могла дать такого изобилия крови. Но полиция еще не ставила вопроса об убийстве Распутина – речь шла пока об исчезновении Распутина!
Пуришкевич весь день крутился по своим делам, готовя санитарный поезд к отправке под Яссы, автомобили уже загрузили на платформы, – тут его перехватил капитан Сухотин.
– Вас просит его высочество Дмитрий Павлович…
Пуришкевич приехал во дворец на Невском, где, кроме хозяина, сидел и Юсупов с такими синяками под глазами, что страшно смотреть. Оба еще не ложились спать. Перед ними кипел турецкий кофейник, стояли початые бутылки с коньяками – они дружно пили то коньяк, то кофе… Пуришкевич присел рядом.
– Заваривается кутерьма по первому рангу, – сообщил ему великий князь. – Распутина выдать за собаку не удалось. Но самое неприятное, что подозрения падают на нас.
Пуришкевич задал не совсем умный вопрос:
– Интересно, кто же нас предал?
– Мунька Головина! – ответил Митя (тоже без ума).
– О-о, это такая гадина, доложу я вам, – добавил Феликс, – я бы даже на необитаемом острове с ней не общался… Сейчас сюда едет государь, который станет снимать самые жирные пенки с очень тощей простокваши. У меня хуже!
– Что же еще может быть хуже? – спросил Пуришкевич.
За Юсупова ответил Дмитрий Павлович:
– У него экзамены в Пажеском, но где же тут успеть подготовиться? А профессура – звери, это вам не Кэмбридж…
Пуришкевич заметил на столе черновик письма.
– Мое сочинение, – горько засмеялся Феликс. – Пишу здесь императрице, заклиная ее честью древнего рода Юсуповых, ведущих происхождение от брата Магомета, что я, их потомок, собаки не убивал… Приходится мобилизовать фантазию!
По тому, как он сморщился лицом, Пуришкевичу стало понятно, что князь врет в письме крепко – на потеху историкам.
– Ну что ж, господа, давайте прощаться…
Санитарный поезд отправился на фронт. В тесном купе, примостившись у столика, Пуришкевич писал стихи – как всегда, саркастические. Худородный думец, он отделался гораздо легче, нежели его титулованные сообщники. Царская власть побоялась тронуть Пуришкевича, ибо за ним высилась думская говорильня, над его лысиной мрачно реяли знамена черной сотни…
Под перестуки колес Пуришкевич сочинял:
Твердят газеты без концанасчет известного лица.С известным в обществе лицомпять лиц сидело за винцом.Пустил в присутствии лицав лицо лицу заряд свинца.Пропажа с лицами лицалиц огорчила без конца.Но все ж лицо перед лицомв грязь не ударило лицом…
Но, право, можно быть глупцомот лиц в истории с лицом!
Соль этих стихов в том, что газеты, задавленные цензурой, оповещали читателей об убийстве Распутина в зашифрованном виде: «Вчера тремя неизвестными лицами убито известное лицо – жилец дома № 64 по Гороховой улице». Обыватель глухой провинции, прочтя столичную газету, мог прийти к трагическому выводу:
– Вот до чего в Питере докатились! Какие-то неизвестные уже и жильцов убивать стали… Подумать только!
* * *Бросив фронтовые дела, царь вернулся в Петроград, где жена предупредила его, чтобы он не сердился на нее:
– Я твоею волей велела кое-кого арестовать…
Документальный ответ царя таков:
– Мне стыдно перед православной Русью, что руки моих ближайших родственников обагрены мужицкою кровью…
Макаров покинул пост министра юстиции сразу же после убийства Распутина и, кажется, нарочно не дал ходу ночному заявлению убийц. Добровольский заместил его скорее не по надобности, а лишь по инерции, какую ему придал Распутин.
Царь спросил Добровольского об убийцах:
– Неужели в моем доме завелись декабристы?
На глупый вопрос последовал идиотский ответ:
– Не декабристы, а патриоты-милитаристы!
Попробуй догадайся, что они хотели этим сказать.
Премьер Трепов навестил экс-премьера Коковцева.
– Вы не поверите, Владимир Николаевич, но я ничего не знаю, что там стряслось с этим… Распутиным! Императрица поручила следствие Степану Белецкому, и для нее нет сейчас человека ближе и роднее. Она сама говорит: «Степан – единственный, кому я верю, все остальные жулики». А я извещен достаточно, что Белецкий кокаину нанюхается, и его… несет!
– Как выглядит государь по возвращении из Ставки?
– Ужасен! – охотно отвечал Трепов. – Под глазами мешки, словно неделю из кабака не выходил, щеки ввалились, голос тихий, а глаза недобрые, как у собаки, которую много бьют и мало кормят… Открыто обещает завинтить все гайки до упора!
– А что наша императрица?
– Замкнута. Собранна. Холодна. Сдержанна.
– Распутина-то нашли хоть?
– Я же вам говорю, что не извещен. Я премьер, а не могу знать. Кто его поймет… Может, как у Чехова в рассказе «Шведская спичка», пока мы тут крутимся, он напился до синевы и сейчас отсыпается у какой-нибудь стервы… Ищут, ищут, ищут!
– А вот слухи, будто бы Юсупов и Дмитрий…
– Да что вы! – перебил Трепов. – Сливки нашего общества, голубая кровь и белая кость, не унизят себя до убийства.
– Как знать, – хмыкнул Коковцев…
Вскоре царь приказал Трепову добиться от Юсупова признания и выдать всех убийц. Феликс был доставлен к премьеру под вооруженным конвоем, как преступник. Трепов извинился перед князем за эту строгую меру и сказал, что вынужден исполнить высочайшее повеление… Феликс спросил его:
– Следовательно, все, что я скажу, будет известно государю?
– Да, черт побери, да! – выкрикнул Трепов.
Юсупов понял, что грубиян находится сейчас в таком гиблом настроении, когда готов воспринять любую истину. Феликс начал свою речь, словно заплетал хитроумные кружева:
– Вы, конечно, понимаете, что я не сознаюсь в убийстве Распутина. Но если даже допустить, что убил я и я же выдам своих сообщников, то… не воображайте, что я вам сознался! Передайте моему государю, – закручивал Феликс, до предела напрягая скудный разум Трепова, – что убившие Распутина действовали не потому, чтобы испортить ему настроение, а в его же интересах. Пусть он поймет: катастрофа неизбежна, если самым радикальным образом не изменить весь образ правления государством!
Словесная казуистика Юсупова работала сейчас и на царя и против царя. Трепов понял князя правильно.
– Я поставлю к вашему дому караул с оружием, – сказал он. – Это необходимо, ибо возможно покушение лично на вас.
– Но у меня уже стоит караул, – ответил Феликс.
– Это от царицы, и он может убить вас. А теперь – от меня, который будет охранять вас от караула нашей государыни…
Подобным признанием Трепов обнаружил свою оппозицию к Царскому Селу; молодой князь глянул на часы.
– Пусть караул отведет меня для сдачи экзаменов…
Феликс получил высший аттестационный балл. Синяки вокруг его глаз еще больше увеличились, но, паля свечку с двух концов, он после сдачи экзамена не лег спать. Нет! Он вечером еще устроил концерт с исполнением цыганских романсов под гитару. Дамы осыпали солиста цветами, а мужчины качали, как триумфатора, который еще вчера убивал Распутина, а сегодня сдал экзамен – без подготовки, и дал концерт – без репетиций… Вот пойми ж ты этого человека!
Наконец в два часа ночи великого князя Дмитрия посадили на поезд и отправили в Персию, а князь Феликс ссылался в село Ракитино Курской губернии, «которое (вспоминал он) должно было служить местом моего заключения. Мой поезд уходил в двенадцать ночи… Охрана получила приказ от Протопопова держать меня в полной изоляции. Вокзал охранялся сильным отрядом полиции, и публика не была допущена на платформу. Раздался третий звонок, паровоз резко засвистел, в зимней мгле исчезла дорогая столица… Поезд совершал свой одинокий путь по дремлющим полям».
* * *Великий князь Павел Александрович (отец Дмитрия) и великий князь Александр Михайлович (отец Ирины Юсуповой) навестили царя и спросили, на каком основании его жена, не имея на то юридических прав, арестовала Дмитрия и Феликса. Николай II, выручая Алису, стал нагло врать, что это был его личный приказ.
– Вот телефон, – показали ему родственники, – позвони же в полицию, и пусть они снимут арест.
– Дядя Паша, и ты, дядя Сандро, – отвечал царь с оглядкой на двери, – но что же тогда скажет Аликс? И как я вообще смогу объяснить ей, о чем мы в данный момент разговаривали?
– Скажи, что мы говорили об успехах русской авиации. В самом деле, летающие дредноуты Сикорского – самая модная тема.
– Она не поверит. До авиации ли нам сейчас!..
Романовы собрались вместе – сочиняли протест против преследования убийц Распутина; под протестом подписались семнадцать человек, и первой стояла подпись греческой королевы Ольги (родной тетки Николая II и бабушки великого князя Дмитрия). Прочтя это письмо, императрица была крайне возмущена:
