Валентин Пикуль - Нечистая сила
– Ужасен! – охотно отвечал Трепов. – Под глазами мешки, словно неделю из кабака не выходил, щеки ввалились, голос тихий, а глаза недобрые, как у собаки, которую много бьют и мало кормят… Открыто обещает завинтить все гайки до упора!
– А что наша императрица?
– Замкнута. Собранна. Холодна. Сдержанна.
– Распутина-то нашли хоть?
– Я же вам говорю, что не извещен. Я премьер, а не могу знать. Кто его поймет… Может, как у Чехова в рассказе «Шведская спичка», пока мы тут крутимся, он напился до синевы и сейчас отсыпается у какой-нибудь стервы…
Ищут, ищут, ищут! – А вот слухи, будто бы Юсупов и Дмитрий…
– Да что вы! – перебил Трепов. – Сливки нашего общества, голубая кровь и белая кость, не унизят себя до убийства.
– Как знать, – хмыкнул Коковцев…
Вскоре царь приказал Трепову добиться от Юсупова признания и выдать всех убийц. Феликс был доставлен к премьеру под вооруженным конвоем, как преступник. Трепов извинился перед князем за эту строгую меру и сказал, что вынужден исполнить высочайшее повеление… Феликс спросил его:
– Следовательно, все, что я скажу, будет известно государю?
– Да, черт побери, да! – выкрикнул Трепов.
Юсупов понял, что грубиян находится сейчас в таком гиблом настроении, когда готов воспринять любую истину. Феликс начал свою речь, словно заплетал хитроумные кружева:
– Вы, конечно, понимаете, что я не сознаюсь в убийстве Распутина. Но если даже допустить, что убил я и я же выдам своих сообщников, то… не воображайте, что я вам сознался! Передайте моему государю, – закручивал Феликс, до предела напрягая скудный разум Трепова, – что убившие Распутина действовали не потому, чтобы испортить ему настроение, а в его же интересах.
Пусть он поймет: катастрофа неизбежна, если самым радикальным образом не изменить весь образ правления государством!
Словесная казуистика Юсупова работала сейчас и на царя и против царя.
Трепов понял князя правильно.
– Я поставлю к вашему дому караул с оружием, – сказал он. – Это необходимо, ибо возможно покушение лично на вас.
– Но у меня уже стоит караул, – ответил Феликс.
– Это от царицы, и он может убить вас. А теперь – от меня, который будет охранять вас от караула нашей государыни…
Подобным признанием Трепов обнаружил свою оппозицию к Царскому Селу; молодой князь глянул на часы.
– Пусть караул отведет меня для сдачи экзаменов…
Феликс получил высший аттестационный балл. Синяки вокруг его глаз еще больше увеличились, но, паля свечку с двух концов, он после сдачи экзамена не лег спать. Нет! Он вечером еще устроил концерт с исполнением цыганских романсов под гитару. Дамы осыпали солиста цветами, а мужчины качали, как триумфатора, который еще вчера убивал Распутина, а сегодня сдал экзамен – без подготовки, и дал концерт – без репетиций… Вот пойми ж ты этого человека!
Наконец в два часа ночи великого князя Дмитрия посадили на поезд и отправили в Персию, а князь Феликс ссылался в село Ракитино Курской губернии, «которое (вспоминал он) должно было служить местом моего заключения. Мой поезд уходил в двенадцать ночи… Охрана получила приказ от Протопопова держать меня в полной изоляции. Вокзал охранялся сильным отрядом полиции, и публика не была допущена на платформу. Раздался третий звонок, паровоз резко засвистел, в зимней мгле исчезла дорогая столица…
Поезд совершал свой одинокий путь по дремлющим полям».
* * *Великий князь Павел Александрович (отец Дмитрия) и великий князь Александр Михайлович (отец Ирины Юсуповой) навестили царя и спросили, на каком основании его жена, не имея на то юридических прав, арестовала Дмитрия и Феликса. Николай II, выручая Алису, стал нагло врать, что это был его личный приказ.
– Вот телефон, – показали ему родственники, – позвони же в полицию, и пусть они снимут арест.
– Дядя Паша, и ты, дядя Сандро, – отвечал царь с оглядкой на двери, – но что же тогда скажет Аликс? И как я вообще смогу объяснить ей, о чем мы в данный момент разговаривали?
– Скажи, что мы говорили об успехах русской авиации. В самом деле, летающие дредноуты Сикорского – самая модная тема.
– Она не поверит. До авиации ли нам сейчас!..
Романовы собрались вместе – сочиняли протест против преследования убийц Распутина; под протестом подписались семнадцать человек, и первой стояла подпись греческой королевы Ольги (родной тетки Николая II и бабушки великого князя Дмитрия). Прочтя это письмо, императрица была крайне возмущена:
– Ники, это же… революция в доме Романовых!
Николай II наложил на протест резолюцию: «УБИВАТЬ НИКОМУ НЕ ДАНО ПРАВО». Это случилось, когда распоряжение о ссылке Дмитрия и Юсупова уже состоялось. Великий князь Павел Александрович пришел к царю-племяннику – о милости для своего сына Дмитрия.
– Убивать никому не дано право! – повторил царь. Эти слова в устах обагренного кровью царя прозвучали столь цинично, что Павел Александрович не выдержал.
– Да, – закричал он, разрыдавшись, – убивать никому не дано право, кроме тебя, помазанника божия, который тысячами подмахивал смертные приговоры между выпивкой и игрой на бильярде! Кто бы другой говорил об этом, но тебе лучше молчать!
В конце декабря историк Николай Михайлович посетил Яхт-клуб на Морской улице, самый аристократический и чопорный клуб столицы, где засел за партию в безик. Язык у царственного историка был совсем без костей, и он молотил вполне свободно:
– Первого января, как и заведено, все Романовы по традиции должны собраться в Зимнем дворце, где происходит акт целования руки императрицы.
Меня там не будет в году семнадцатом! Пусть ручки этой стервы целуют Рубинштейны и Протопоповы… Вообще, господа, я, как историк, мыслю иными масштабами. Более крупными! Чувствую, что эта самая гидра, о которой столько болтали, но ее никогда не видели, уже дышит мне прямо в задницу…
Партнером его за игрой был любовник царицы – Саблин; через день историка вызвал министр двора граф Фредерике:
– Передаю вам волю его величества. Если вам, как говорите, стало противно целовать руку ея императорского величества, то вам в столице более нечего делать… Возвращайтесь домой и ждите фельдъегеря с приказом ехать в ссылку.
– На какой же срок меня ссылают?
– На два месяца. Исторически – пустяк.
– Я вернусь в столицу раньше, – отвечал Н.М.Романов, – ибо и двух месяцев не пройдет, как престол, пардон, кувырнется, – Откуда у вас такая уверенность?
– Из опыта истории, граф. Вам этого не понять… В вагоне поезда он встретил думского Шульгина и Терещенко, элегантного миллионера с клоком седых волос на лбу – Скоро все лопнет, – сказал Шульгин.
– Цареубийство неотвратимо, – добавил Терещенко.
– Но я люблю этого сукина сына… царя! – воскликнул историк, отправленный царем в ссылку. – Очевидно, люблю только по рикошету за то, что у него умная и хорошая мать… В Киеве он повидался с нею. Гневная сказала:
– Глупцы! Начали хорошо, а потом бросили. Надо докончить истребление всех, кто окружает моего сына. Я не умру спокойно, пока не увижу Ники в разводе с этой гессенской психопаткой, место которой в келье… в темнице… за решеткой!
* * *…После революции Николай Михайлович, уже с красным бантом поверх сюртука, первым делом посетил тот погреб в юсуповском дворце, где убивали Распутина; он никак не ожидал встретить здесь молодых супругов Юсуповых – Ирину и Феликса, которые как ни в чем не бывало обедали средь антуража, еще хранившего следы плохо замытой крови.
– Феликс, а тебе никогда не снится Распутин?
– Нет, – ответил князь, а Ирина добавила:
– Господи, еще чего не хватало нам, так это видеть Распутина во сне…
У нас с Феликсом немало других мотивов для ночных сновидений.
Они обедали с прекрасным молодым аппетитом, и оба были красивые энергичные люди, вполне довольные своей жизнью.
9. ТРУПНОЕ ДЕЛО
Мы забыли про Курлова! А он сказал Белецкому:
– Не так пляшешь, Степан: танцевать нужно от Малой Невки, а ты уперся во дворец Юсуповых как баран в новые ворога…
Мостовой сторож в ночь на 17 декабря дрых в будке как суслик, и Курлов дал ему по зубам – в аванс на будущее, чтобы впредь по ночам не спал, а неустрашимо бодрствовал. Искать свидетелей негде. Возле Б. – Петровского моста – Старый Петровский дворец, напротив – дворец князей Белосельских-Белозерских, куда с наганом тоже не сунешься… Выручил случай!
Неподалеку находилось убежище для престарелых служителей русской сцены, и ветеран муз, некто Струйский, издавна страдавший бессонницей, в ночь на 17 декабря сидел возле окна; бесцельно глядя на мост, и видел, как неизвестные сбросили с моста большой узел. Курлов нагрянул в дом ветеранов сцены со сворой прокуроров, сыщиков и жандармов; из несчастного свидетеля вытрясли душу, и он вспомнил все, вплоть до того, с какой стороны светила тогда луна… Наблюдения старого актера в сочетании с кровью на перилах моста подсказали Курлову, что делать дальше. Утром въезд и выезд моста перетянули веревками, нагнали массу городовых с пешнями, речная полиция с помощью невских рыбаков забрасывала в полыньи под мостом невод, приносивший наверх свежую корюшку, но зацепить сетью Распутина не могли. Тогда под воду ушли флотские водолазы, которые долго ползали по грунту, потом сказали:
