Царский угодник - Валерий Дмитриевич Поволяев
Отец Вырубовой был в это время уже старый и седой, посеченный многими болезнями – глубокий пенсионер, как принято было говорить в застойное время, мать, Надежда Танеева, все глаза выплакала, переживая за дочь, – ей также пришлось немало обить порогов, ходатайствуя за Анну. Брат Вырубовой предпочитал другой путь: как всякий военный, он был сторонником радикальных мер – хорошо зная, что из Петропавловки человека невозможно вызволить даже оружием, тамошние стены не прошибет даже пушка, он предложил сестре бежать. Вырубова отвергла это предложение. В деле сохранилась ее записка брату: «Сережа, я удивляюсь твоему письму. Удивляюсь, что русский офицер учит побегу. Моя совесть чиста перед Богом и людьми, и я останусь там, куда Господь меня поставил, и никуда не побегу. Я спокойна, окружена заботой и любовью дорогих и близких мне людей, и никто меня не запугает. Аня».
Видимо, письмо попало в руки охранников Петропавловской крепости, раз оно оказалось в архиве. В дело даже подшит конверт, на котором рукой Вырубовой, знакомым «веревочным» почерком, выведено: «Его высокоблагородию Сергею Александровичу Танееву».
Кто же были «дорогие и близкие люди» для Вырубовой? Отец? Мать? Их в Петропавловскую крепость не пускали. Охрана – небритые солдаты в обмотках, способные лишь материться и нещадно дымить самосадом? Прапорщик – бессменный начальник караула – темный крестьянский сын, пахнущий луком, семечками, мышами и плохим мылом? Или полковник, командовавший канцелярией Петропавловской крепости, как огня боявшийся встречи с Вырубовой – не дай Бог, после этого суровые чины из следственной комиссии подвергнут и его допросу, – он?
Вырубова просто успокаивала брата, боясь, что тот наделает глупостей. Молодой и горячий Сережа Танеев мог действительно наделать ошибок и подвести под пулю себя самого и сестру.
Все эти документы – побочные в деле Вырубовой. Главная бумага – вырубовское объяснение следственной комиссии, написанное густо-черными, схожими с тушью чернилами, которые не взяло время, они – совсем свежие. На расшифровку этого «веревочного» прошения, а точнее, заявления, датированного 18 мая 1917 гола, за входящим номером 213, у меня ушло несколько дней. Я не нашел ни одной публикации этого документа ни в книгах двадцатых годов, ни в книгах годов тридцатых, ни у нас, ни за рубежом, и, поскольку дело Вырубовой было секретным, закрытым, подозреваю, что объяснение это никогда не публиковалось.
Я решил сохранить стиль вырубовской записки. Если честно, для печати текст надо было бы отредактировать, чтобы не испытывать неудобства перед человеком, уже ушедшим из жизни (что Вырубова, коснись вопрос публикации, обязательно сделала бы сама), но я не посчитал себя вправе это сделать, пусть уж лучше текст останется таким, каким его сочинила Вырубова. Написала она эту бумагу после очередного вызова к следователю, где ей назвали полтора десятка фамилий и предложили рассказать об этих людях все, что она о них знает. Вырубова настолько чувствовала себя плохо, что не смогла ответить ни на один из вопросов, попросила, чтобы ее вернули в камеру. Там она долго, в муках, преодолевая немощь, работала над этим документом.
«Заранее извиняюсь, если буду не очень разборчиво писать, после двух месяцев совсем больная, – так начала свое послание Вырубова, – взяли же меня сюда после тяжелой кори прямо с постели. Заболела корью 21 февраля 1917-го года.
Гр. Распутин в семье бывшего Государя являлся суеверием в полном смысле этого слова. Бывш. Государь и Государыня очень религиозны и склонны и мистицизму, они очень поклонялись молитвам священника отца Иоанна Кронштадтского и после его смерти Гр. Распутин явился продолжением – т. е. они полностью внимали его молитвам и обращались к нему при всех болезнях и невзгодах, а их было немало – часто болел наследник (у него не крепкие сосуды и при ушибах бывали сильные кровоизлияния, как, например, в степи, где он чуть не умер от кровоизлияния в живот)… Затем обострения болезни сердца Государыни, при всех этих случаях Распутина звали и он умел успокоить. Я лично познакомилась с ним в 1907 году во дворце у бывшей великой княгини Милицы Николаевны, она же познакомила Распутина с семьей бывшего Государя. Помню, что покойный Столыпин вызывал Распутина к своей больной дочери, которая пострадала после взрыва. Кажется, под впечатлением этого разговора я с ним познакомилась. Бывал он в семье бывшего Государя в каждый свой приезд из Сибири, чувствовал себя там очень скромно, как старец или странник; выходила к нему вся семья, которая с интересом слушала его мистические рассказы, путешествия и рассказы о крестьянском быте в Сибири, их нуждах, особенно интересовавших Государя. Последние 2 года он привозил всегда массу прошений всевозможных лиц. Помню, что к этим прошениям они относились отрицательно, отсылали их обыкновенно Мамонтову и графу Ростовцеву, и не выделяли их из числа других прошений, идущих своим порядком. Помню, что Распутин был очень против войны, за месяц до ее начала его ранила Гусева, и он тогда присылал массу телеграмм…
Все, что рассказывали о Распутине, Государь и Государыня никогда, до самой его смерти не верили, хотя читали все газеты и много лиц говорили им против него, все они приписывали зависти. Последний год видели его мало, Государь был в Ставке до ноября, Государыня же занималась лазаретами – отправлялась туда в 10 утра, возвращалась только к завтраку, затем до 6 часов, по вечерам у нее были доклады заведующих складами, (…), пунктами Царского Села. Последний раз они видели – его в начале декабря 1917[5] – незадолго до его смерти, разговор шел, помню, о продовольствии – страшно этот вопрос волновал Государя. Из назначений безусловно содействовал вместе с митрополитом Питиримом – это Роев <cм. Комментарии, – Стр. 614…Роев – фигура… неведомая…>. Обер-прокурора Протопопова же он страшно любил и роль его по отношению к нему заключалась, что при всех встречах с царской семьей он его всячески хвалил, поддерживал и посылал о нем телеграммы. Прежде еще просил о назначении епископа Варнавы и покойного Алексия в Тобольск, виделся Распутин с Хвостовым и Штюрмером.
Насколько помню, отношения с последним у него оборвались, когда последний был назначен министром иностранных дел, также и с Хвостовым дружба продолжалась недолго, – приехала жена Сергея Труфанова (б. Илиодора), привезла какие-то документы, будто Хвостов и какой-то Ржевский и Белецкий хотели его
