"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

— Это больнее? — еле дыша, спросила Изабелла.

Марта улыбнулась и аккуратно подняла женщину. «Давай-ка погуляем с тобой, легче будет.

Ты за меня цепляйся, если что».

— Я ж выше, — сглотнув от боли, сказала Изабелла. «Ты вон маленькая, какая».

— Ничего, — Марта медленно повела ее по комнате. «Ничего. Я снесу».

— Спасибо тебе, — герцогиня оперлась о ее плечо. «Спасибо, Марта».

Марта посадила Изабеллу на корточки. Та только стонала — не останавливаясь, закусив губы.

— Ну вот, — женщина погладила подругу по спине, укрытой распущенными волосами. «Сейчас ты за три потуги родишь, хорошо, что мы с тобой походили-то».

Герцогиня закричала — низко, страдающе.

— Потерпи, милая, — нежно сказала Марта. «Ты у меня для англичанина своего, какая была, такая и останешься. Ну, вот и головка — темненькая, в тебя, — женщина аккуратно, осторожно выводила ребенка на свет.

— Больно! — простонала герцогиня и заплакала, мотая головой. «Больно как!»

— Давай милая, еще разок поднатужься, осталось совсем немного, — Марта высвободила плечики ребенка.

Изабелла напряглась, и дитя выскользнуло в укрытые холстом руки Марты. Девочка закричала сразу — не горько и обиженно, а наоборот, — подумала Марта, вытирающая ее, — весело и ликующе.

— Дай, — потянулась Изабелла, — дай мне ее!

Марта протянула девочку.

— Ну, как ты и хотела! Красавица, каких поискать, — вся в мать. Ты ее к груди приложи, и посиди так еще немного — сейчас послед выйдет, я тебя помою, и отдохнете с ней.

— А какой у нее отец красивый, — вдруг нежно сказала Изабелла, глядя на дочь. «Ты же моя прелесть».

Обнимая мирно спящего ребенка, герцогиня вдруг мечтательно проговорила: «Как окажусь в Англии, каждый год буду от него рожать. Жалко, что два раза в год нельзя».

— Ох, и любишь ты его! — усмехнулась Марта, готовя питье для родильницы.

— Больше жизни, — ответила Изабелла, глядя на подругу.

Марта присела рядом. «Ты сейчас побудь с дитем неделю, покорми ее, а потом нам уже ехать надо».

— Да, — Изабелла помрачнела. «Ну, ничего, он нас заберет, скоро уже».

— Как поедем, я тебе настой шалфея дам, чтобы молоко ушло, и грудь перевяжу, — Марта вздохнула. Изабелла нашла ее пальцы и сжала их — крепко.

— Хорошо как тут, — сказала она тихо, глядя на медленно сползающий с вершин гор вечер.

Звенели колокольчики скотины, где-то вдали шумела, перекатываясь по камням река, и над всем было небо — огромное, просторное, где уже вставал над горизонтом маленький, косой полумесяц луны.

Джованни издали увидел маленькую женщину с двумя детьми. Он стоял на мосту Санта-Тринита, глядя на то, как заходит солнце над рекой Арно.

Звонили, звонили к вечерне колокола флорентийских церквей, и он внезапно ощутил тоску по дому — не по тому пустому, так и не обжитому за десять лет, что ждал его в Риме, а по тому, что когда-то был у него на севере, там, на берегах Женевского озера.

— Господи, — прошептал он, — ну пусть хотя бы у Корвино все будет хорошо. Я-то ладно, — он вдруг усмехнулся, — я привык уже, а он такой молодой еще. Пусть у них все будет в порядке, ладно?

Сзади запахло жасмином.

— Вы синьор Джованни? — спросила она, подняв зеленые глаза: «Поздоровайтесь, дети».

Девочка — высокая, смуглая, покраснев, присела, а крепкий рыжеволосый мальчик вдруг сказал: «Очень красивый мост. Кто его построил?»

— Синьор Бартоломео Амманати, — Джованни присел и протянул мальчику руку: «Тебя как зовут?»

— Теодор, — независимо сказал он. «Я знаю, он еще достроил палаццо Питти. Я тоже хочу строить — только крепости. Ну, — мальчик подумал, — мосты тоже можно».

— Тебе сколько лет? Шесть или семь? — спросил ди Амальфи.

— Ему четыре, — усмехнулась женщина.

— А жена синьора Амманати, синьора Лаура, — знаменитая поэтесса, — вдруг сказала девочка.

«Когда мы ездили во Фьезоле, мама мне дала почитать ее стихи».

Девочка прикрыла глаза длинными ресницами и продекламировала:

— О, милый Фьезоле, хвалимый Цицероном!

Вокруг так дол тенист, столь струи безмятежны, Что грустно покидать пристанище зелёно!

Так в полдень говорю, жарою опалёна, Ловя ртом, жаждущим с улыбкою поспешно, Журчащий бег воды, источником рождённый.

— Я люблю стихи, особенно синьора Петрарку, — небрежно сказала девочка. «Кстати, меня зовут Тео. Мама, — обернулась она, — можно мы спустимся к реке?

— Идите, — разрешила Марта. Облокотившись на перила моста, она сильнее покраснела:

«Простите их, синьор Джованни. Мы живем тихо, и, когда они видят незнакомого человека, они стараются показать все, что знают».

— У вас прекрасные дети, — он улыбнулся. «Они, правда, уже по уши в грязи, — Джованни указал вниз, — но все равно, — прекрасные».

— Ничего, — отмахнулась Марта, — на то и дети. Так вот, синьор Джованни…

— Можно просто «Джованни», синьора Марта, — рассмеялся он. «Одно дело с вами делаем, и можно на «Ты».

— Тогда я тоже — Марта, — она была как ребенок — хрупкая, изящная, — но рука у нее, — подумал ди Амальфи, — была сильная, — почти мужская рука.

— А что ты так на меня смотришь? — удивленно спросил он, заметив, как она исподтишка глядит на его лицо.

Марта вдруг залилась краской. «Ничего, я просто таких красивых мужчин никогда не видела, ты уж прости».

Золото заката отражалось в его глазах — темных, темнее ночи. Волосы, — тоже темные, вьющиеся, были чуть тронуты сединой. Он был высоким, — «как батюшка покойный», — подумала Марта, а лицо у него было — как у Давида работы синьора Микеланджело, что стоял перед Палаццо Веккьо. «Только постарше, — подумала Марта, все еще краснея.

— А, — он махнул рукой, — приезжай в Рим, у нас много таких, как я. Будешь ходить по улицам, как сейчас — с открытым ртом.

Марта улыбнулась и посмотрела на детей. Они что-то строили на берегу из камней и палок.

— Герцогиня родила в апреле, — сказала она тихо.

Джованни побледнел: «Где ребенок? В безопасности?»

— Да, все хорошо, — Марта вдруг, оглядевшись, поняла, что ей жаль будет уезжать из Флоренции.

Красный купол Дуомо возвышался над беломраморным городом, дул легкий ветерок, с лугов за Арно пахло цветами. Марта прижала пальцы к еще пылающим щекам, и сказала, глядя на медленную воду под мостом:

— Ребенок в горах, у надежных людей, здоровый, с Изабеллой тоже все в порядке, — она помолчала.

Она силой вытащила женщину из комнаты и встряхнула, взяв за плечи.

— Не бери ее на руки, — сказала Марта.

— Она проснется, заплачет, надо будет ее покормить, и тогда, — она показала на туго перевязанную грудь женщины, — все впустую.

— Ты беременность прятала, ребенок, наконец, родился, здоровый, он в безопасности, а ты сейчас хочешь, чтобы все узнали? Ты собираешься в монастырь вернуться с грудью, как у кормилицы?

Изабелла встала на колени — прямо в пыль деревенского двора. Марта увидела пятна молока на платье — повязка уже промокла.

— Я прошу тебя, Марта, — сказала она, не стирая слез с распухшего, заплаканного лица. «Дай мне ее подержать. Это же моя дочь!»

— Перекрести ее, и поехали, — жестко ответила Марта. «Если до твоего брата, или мужа что-то дойдет, не жить ни тебе, ни ребенку, — ты же знаешь. Вставай.

Женщина зарыдала, раскачиваясь. «Тебе хорошо, — сказала она, — твои дети с тобой. А моя девочка…»

Марта опустилась рядом с Изабеллой и обняла ее. «Когда вы ее заберете в июле, она уже будет улыбаться, — нежно сказала она подруге. «И, как здесь окажетесь, ты попробуй ей дать грудь — может, и вернется молоко, так бывает. А нет, — в долине возьмете кормилицу, чтобы с вами ехала. Не волнуйся, милая».

— Девочка моя, — сказала Изабелла, остановившись на пороге. Дитя спокойно спало в привешенной к потолку колыбели.

— Ты прости, моя хорошая, что мама уезжает. Но я вернусь, и отец твой вернется, и ты всегда с нами будешь, — женщина уцепилась пальцами за косяк, так, что даже ногти побелели.