Валентин Пикуль - Нечистая сила
Феликс размял в пепельнице ароматную сигарету.
– Я спущусь вниз, – сказал он.
– Хорошо, – ответил Пуришкевич и, запустив руку в карман брюк, он переставил оружие на «Геи» (открытие огня).
* * *Юсупов включил свет в подвале. Распутин лежал в той же позе, в какой его оставили. Ни малейшего биения пульса не прощупывалось в его запястье.
«Сам не знаю почему, – писал Юсупов, – я вдруг схватил труп обеими руками и сильно встряхнул его. Он наклонился на бок и снова упал. Я уже собрался уйти…»
Итак, все кончено. Распутин мертв.
7. «ВИЗАНТИЙСКАЯ» НОЧЬ
Распутин не был мертв… Он открыл сначала один глаз, потом второй, и под упорным взглядом его князь Юсупов невольно оцепенел. Очень хотелось бежать, но отказывались служить ноги. Распутин долго смотрел на своего убийцу. Потом четко сказал:
– А ведь завтра, Феликс, ты будешь повешен…
Юсупов молчал, завороженный. И вдруг одним резким движением Распутин вскочил на ноги («Он был страшен: пена на губах, руки судорожно бьют по воздуху»). Он часто повторял:
– Феликс… Феликс… Феликс… Феликс… Кинулся на Юсупова и вцепился ему в горло. Завязалась страшная, драматическая борьба.
Отбиваясь от Распутина, повисшего на нем, Феликс вытащил его на себе в тамбур, как водолаз вытаскивает из мрачной бездны противно облепившего его осьминога. Князю удалось расцепить Гришкины пальцы, в замок сведенные на его шее. При этом в руке Распутина остался тужурочный погон с вензелем Николая II.
– Пуришкевич, скорее сюда! – взмолился Юсупов.
– Феликс, Феликс… повесят! – завывал Распутин.
«Ползя на животе и на коленях, хрипя и рыча, как дикий зверь, Распутин быстро взбирался по ступеням. Весь подобравшись, он сделал прыжок и очутился возле потайной двери, ведущей во двор…» Здесь начинается какая-то мистика!
Выходная дверь была закрыта, а ключ от нее лежал в кармане Юсупова.
Распутин толкнул ее, и она… отворилась (Н.М.Романов (историк) полагал, что виноват в этом Дмитрий Павлович, который, уезжая с Лазовертом и Сухотиным, забыл затворить за собой дверь.).
Распутин шагнул на мороз, во мрак и… пропал.
Юсупов, взбежав наверх, рухнул на диван.
– Скорее туда… стреляйте! Он жив… жив…
Пуришкевич увидел закатившиеся глаза князя. Молодой тридцатилетний мужчина лежал в глубоком обмороке. Что делать? Приводить в чувство Юсупова или гнаться за Гришкой? Пуришкевич бросил князя, а сам – та-та-та-та! – по лестнице: вниз.
Через раскрытую дверь в тамбур вливались клубы морозного пара. «То, что я увидел внизу, могло бы показаться сном, если бы не было ужасной действительностью: Григорий Распутин, которого я полчаса тому назад созерцал при последнем издыхании, переваливаясь 9 боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во дворе дворца вдоль железной решетки, выходившей на улицу…» До ушей Пуришкевича долетал истошный вопль убегавшего:
– Феликс, Феликс, завтра все расскажу царицке…
Пуришкевич для начала выпалил в небо (просто так, для разрядки напряжения). Он настигал Распутина, попадая ботинками в его же следы на снегу. Заметив погоню, Гришка припустил быстрее. Дистанция – двадцать шагов. Стоп.
Прицел. Бой. Выстрел. Отдача в локте. Мимо.
– Что за черт! Не узнаю я сам себя…
Распутин уже был в воротах, выходящих на улицу.
Выстрел – опять мимо. «Или он правда заговорен?»
Пуришкевич больно укусил себя за кисть левой руки, чтобы сосредоточиться. Гром выстрела – точно в спину. Распутин воздел над собой руки и остановился, глядя в небо, осыпанное алмазами.
– Спокойно, – сказал не ему, а себе Пуришкевич. Еще выстрел – точно в голову. Распутин волчком закружился на снегу, резко мотал головой, словно выбрался из воды после купания, и при этом опускался все ниже и ниже.
Наконец тяжко рухнул в снег, но еще продолжал дергать головою. Пуришкевич, подбежав к нему, с размаху треснул Гришку носком ботинка в висок. Распутин скреб мерзлый наст, делая попытки отползти к воротам, и страшно скрежетал зубами. Пуришкевич не ушел от него до тех пор, пока тот не умер…
(Существует версия, по которой Пуришкевич преследовал Распутина не один – с ним была женщина, тоже стрелявшая, аристократка из очень древней русской фамилии.) С уверенностью человека, сделавшего нужное дело, Владимир Митрофанович невозмутимо зашагал обратно во дворец. Его смущало только одно обстоятельство: во время стрельбы – боковым зрением! – он заметил, как за решеткой дворца шарахнулись с панели прохожие, а где-то вдалеке уже бухали сапоги городовых.
Юсупов на правах генерал-адъютанта царя держал при главном подъезде дворца двух солдат (вроде денщиков). Пуришкевич знал об этом и направился прямо к ним. Сказал:
– Ребята, я сейчас угробил Гришку Распутина.
– Слава богу! Нет более супостата.
– Сумеете ли вы молчать об этом?
– Мы люди простые – трепаться не наше дело…
Пуришкевич попросил их втащить Распутина в тамбур дворца. Сам поднялся наверх. Юсупова на диване не было. А из туалета раздавались булькающие звуки. Пуришкевич прошел в ярко освещенную уборную. Русский Дориан Грей внаклонку стоял над унитазом, его мучительно рвало. Пуришкевич сказал ему, что Распутина больше нет – тело его сейчас притащат солдаты…
Глядя поверх унитаза, Юсупов бубнил:
– Феликс, Феликс… бедный мой Феликс!
«Очевидно, – писал Пуришкевич, – что-то произошло между ним и Распутиным в те короткие мгновения, когда он спустился к мнимому мертвецу в столовую, и это сильно запечатлелось в его мозгу». Понемногу князь пришел в себя, они спустились в тамбур как раз в тот момент, когда солдаты втаскивали со двора труп Распутина. Здесь произошло что-то непонятное и дикое! Юсупов с криком взлетел по лестнице обратно в гостиную и тут же вернулся с каучуковой гирей в руках.
– Он жив! – провозгласил Феликс, вздымая гирю.
Пуришкевич и солдаты в ужасе отпрянули, увидев, что Распутин начал шевелиться. «Перевернутый лицом вверх, он хрипел, и мне совершенно ясно было видно, как у него закатился зрачок правого, открытого глаза…» Неожиданно зубы убитого громко ляскнули, как у собаки, готовой кинуться на врага. При этом Распутин начал вставать на карачки. Полновесный удар гирей в висок прикончил его попытку оживления. Придя в бурное неистовство, Юсупов теперь регулярно вздымал над собой и ритмично, как молотобоец, опускал на голову Распутина каучуковую гирю. С противным хряском расплющился нос Распутина, хрустнувший череп окрасился кровью, а вся борода сделалась ярко-красной…
Пуришкевич опомнился первым:
– Ребята, да оттащите же вы его поскорее! Солдаты схватили генерал-адъютанта сзади. Князь в каком-то трансе продолжал взмахивать гирей и кричал:
– Все… Феликс… повешен… Феликс… Феликс!
Юсупов, как мясник на бойне, с ног до головы был в крови, а солдаты, не искушенные в науке криминалистики, завалили его на диван, отчего и вся обивка дивана оказалась испачкана распутинской кровью. Пуришкевич взбодрил себя рюмкой коньяку, сорвал с окон красные штофные занавеси. С помощью солдат он туго пеленал Гришку для его последней колыбели. Распутина вязали столь плотно, что коленки его задрались к подбородку, потом куль с трупом солдаты стянули веревками и, довольные, сказали:
– А хоть багажом до деревни… не рассыплется!
– Сейчас за ним приедут. Это уже наше дело… Кровь была на лестнице, на стенах, кровь струилась из-под трупа, Пуришкевич тоже весь измарался в крови.
– Там во дворе бегает какая-то собака, – неожиданно сказал Юсупов. – Надо бы ее пристрелить и проволочить по снегу…
Убитую собаку протащили вдоль следов Гришки Распутина – в направлении ворот, и кровь собачья перемешалась с Гришкиной. Городовой Степан Власюк, дежуривший в эту ночь на углу Прачешного и Максимилиановского переулков, пришел справиться о причине выстрелов. Пуришкевич показал ему на Юсупова:
– Служивый, знаешь ли ты этого человека?
– Ыхние сясества все знают.
– А меня знаешь?
– Извиняйте на досуге – не встречал.
Пуришкевич (уже не кристально трезвый) назвал себя и обрисовал городовому свое общественное положение, после чего сказал: если тот любит Россию и царя-батюшку, то должен молчать.
– Мы только что убили собаку! – сообщил он.
– Какую собаку? – удивился городовой.
– Распутина! – брякнул Пуришкевич…
Власюк обещал доложить по инстанции только об убийстве собаки, но ежели начальство спросит о Распутине, тогда, верный присяге, он вынужден будет сказать не только о собаке. Городовой удалился, а во двор, ослепляя окна дворца фарами, вполз автомобиль Дмитрия Павловича… Юсупова решили пощадить
– его оставили дома, вместо князя попросили ехать одного из солдат. Распутина с трудом запихнули в кабину, Лазоверта сменил на руле великий князь, который на полной скорости и погнал машину к Малой Невке. На неизбежных ухабах отчаянно громыхали цепи и чугунные гири, взятые для потопления трупа. Пуришкевич с удивлением обнаружил у себя под ногами шубу Распутина, шапку и боты.
