Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II

А меня поразило лицо этого человека. Оно было озарено верой мужественной и, пожалуй, даже воинственной, но при этом очень чистой и почти детской. В Черногории высоко чтут военные традиции православия. Все черногорцы — воины веры. Но в лице этого человека я увидел нечто такое, чего никогда не видел в лицах земляков. Это был рыцарь. Не поверите, но я сразу понял, что он — рыцарь. Я попросил гостя о том, чтобы поговорить с ним наедине. Он не отказал.

Таинственный незнакомец почти ничего о себе не рассказал, однако, признал, что, действительно, является рыцарем веры православной и объяснил, что это значит. Ведь в Черногории нет рыцарской традиции, и сам я скорее чувствовал, что есть рыцарство, но понимал недостаточно. Когда же понял, сердце моё загорелось желанием стать рыцарем православия, и я сказал об этом рыцарю, и попросил взять меня с собой. Рыцарь спросил: «Готов ли ты отправиться со мной, даже не зная куда? Готов ли ты навсегда оставить всех своих близких и уже никогда до последнего дыхания не принадлежать самому себе? Готов ли ты стать настоящим монахом и свято соблюдать все монашеские обеты, но при этом никогда не выпускать из рук оружия?». Он ещё много о чём спрашивал, и на все его вопросы я ответил утвердительно. И он взял меня с собой. Так я оказался в «Секретум Темпли», в «Убежище Храма». А недавно меня приняли в Орден, я стал сержантом тамплиеров. Вот и всё.

— А семья тебя отпустила? — Спросил Серёга.

— Я сказал отцу: «Только вера в Бога и оружие всегда хранили Черногорию. Я отправляюсь туда, где из меня сделают хорошего христианина и доброго воина, а настоящим черногорцем я останусь всегда». Отец не задавал вопросов, потому что он тоже видел лицо нашего гостя-рыцаря. Отец обнял меня и благословил. А тем рыцарем, как вы уже, конечно, догадались, был командор Дмитрий Князев.

— Потрясающие вещи, — покачал головой Серёга. — Дух рыцарства не только не умирает, но и продолжает развиваться, захватывая славянство.

— Потому что рыцарство принадлежит не Западной Европе, да и вообще — не земле, а вечности, — заметил Андрей.

— Семена рыцарства всегда были в мужественных славянских душах, — добавил Милош. — Они до времени не прорастали, потому что так угодно Богу. Но время пришло, и теперь славяне — лучшие рыцари, потому что мы — самые молодые рыцари. Деус вульт.

Все, включая немногословного Зигфрида, повторили: «Деус вульт».

— Милош, ты сказал о воинских традициях черногорского православия, — продолжил Андрей. — Всем, наверное, интересно узнать об этом подробнее.

— В них-то, в наших традициях, и есть семена славянского рыцарства, — охотно начал Милош. — Всё началось в 1484 году, когда весь наш народ во главе с Иваном Черноевичем под натиском турок покинул поля и укрылся в горах. Это была горсть исключительно храбрых людей, которые создали братство, связав себя законом, гласившим: во время войны с турками никто из черногорцев не может сойти с поля боя без приказа. Центром этого братства стал построенный Иваном монастырь в Цетинье.

— Боевое братство? — изумился Андрей. — Дисциплина и требования, как у тамплиеров? Да ещё и центром братства является монастырь, то есть монашеский центр?

— Да, — кивнул Милош, — очень похоже на тамплиеров. Братство, конечно, не было ни рыцарским, ни монашеским, но оно было боевым и религиозным, потому что черногорцы отстаивали прежде всего религиозную свободу. Остаться православными и не превратиться в рабов — для нас эти два стремления всегда были неразделимы. А в 1516 году высшее управление страной было передано митрополиту. Государственная власть находилась в церковных руках 336 лет. За это время сменилось 20 владык.

— Обрати внимание, Андрей, — вклинился Серёга, всё это хорошо знавший. — Управление Черногорией митрополитом — единственный пример абсолютной теократии за всю историю Православной Церкви.

— Поразительно! — Сиверцев весь светился. — Хотя. Конечно, то, что черногорцы видели в своём митрополите государя, характеризует их религиозность в самом высоком смысле, но теократия вообще-то не свойственна православию. Как это оценить?

— Как особую меру, принятую в особых условиях, — спокойно заключил Серёга. — Черногорцы напоминали казачью вольницу. Хоронясь в горах, они могли вообще одичать, превратиться в шайку разбойников. И тогда высший церковный иерарх взял на себя управление всем народом, и тут уж черногорцы не могли забыть, что они — народ церковный в первую очередь.

— Каковы же были черногорские князья-митрополиты?

— Каковых во всём мире не было, — твёрдо сказал Милош. — В 1782 году на черногорский престол вступил митрополит Пётр I.

— У вас тоже был свой Пётр I?

— Да. Только российского императора прозвали Пётр Великий, а черногорского митрополита — Пётр Святой.

— Характерно, — кивнул Андрей. — Нашему-то русскому Петру I святости как раз не доставало.

— А черногорскому Петру I вполне доставало величия, — дружелюбно сказал Милош. — Он был и архиереем, и князем, и законодателем, и военачальником. Потом один черногорец писал про него: «50 лет он нами правил, бился за нас в бою и ходил перед нами в чистоте и простоте душевной каждый день Божий».

— «Ходил в чистоте». Так не про каждого правителя скажут, и если он прославился не только государственными успехами, но и святостью жизни, значит, черногорская теократия была вполне оправданной, — задумчиво сказал Андрей.

— Когда Петра I причислили к лику святых и вскрыли его могилу, мощи оказались нетленными.

— Тут уж нечего добавить.

— А наследовал Петру I его племянник Пётр II, вступивший на престол в 17 лет.

— И сразу же стал митрополитом?

— Епископскую хиротонию он получил, будучи не старше 20 лет.

— Это не слишком?

— Слишком, — вмешался Серёга. — Вся судьба Черногории — это «слишком». Во всяком случае, надо сказать, что хиротонию он получил в Петербурге. Достаточно зрелые русские иерархи сочли юношу достойным высокого сана. И не ошиблись.

— Да, не ошиблись, — подхватил Милош. — Пётр II правил 30 лет. Наизусть помню оценку, которую дали черногорцы этому удивительному владыке: «Он являлся то военачальником с мечём в руке, во главе своих дружин, подавая живой пример воинской доблести, то священником и проповедником с крестом в руке приводил к смягчению дикие нравы своих соотечественников, то в качестве неподкупного князя-правителя оберегал свою независимость от всяких льстивых внушений».

— Значит, черногорские митрополиты лично сражались?

— Ещё как сражались! Едва Пётр II взошёл на трон, как последовало турецкое нашествие. Турецкий авангард в несколько тысяч человек был разбит черногорским отрядом в 800 человек. Тем нашествие и закончилось.

— По-тамплиерски!

— Черногорцы всегда сражались по-тамплиерски. В 1835 году 10 черногорцев врасплох захватили старинную крепость Жабляк и держали её 3 дня против 3 тысяч турок. А война 1712 года. Турки двинули армию в 100 тысяч, а всех черногорцев вместе со стариками, женщинами и детьми было тогда 40 тысяч, армию смогли выставить в 12 тысяч. И что ты думаешь? Митрополит Данило первым напал на турецкий лагерь. Потеряв 318 человек, он перебил по крайней мере 20 тысяч турок.

— Ну вы даёте! Кажется, вся мировая история войн знает не много примеров таких несоразмерных потерь двух сторон.

— Это потому что сама по себе война черногорцев с турками была такой, каких не знала история. Это была растянувшаяся на много столетий постоянная война без перерыва. Война горстки христиан с несметными сарацинскими полчищами. На этой войне не было числа изумительным подвигам, именно потому, что это была война за веру. Войну вела Черногорская Церковь. Церковь и народ на этой войне стали одним понятием.

— А ведь черногорские митрополиты-воители были монахами.

— Разумеется, — вставил Серёга. — Епископскую хиротонию в Петербурге могли дать только монаху.

— И если сами монахи-архиереи бросались в бой, значит, в Черногории вообще существовало вооружённое монашество?

— Да как же иначе могло быть? Сражался весь народ, а монашество сидело бы по кельям? Не только монашество, но и священство было вооружённым. Вот любопытное описание столичного черногорского храма конца XIX века: «Икон в Церкви очень мало, но зато по стенам и на мощах владыки Петра I много ружей, револьверов и ятаганов. Митрополит в старенькой протёртой ризе стоял на войлочном коврике, священники служили в лаптях, и револьверы торчали у них из-под облачений».

— А как согласуется с канонами вооружённое священство?

— Никак не согласуется, — отрезал Серёга. — Если священник вооружён, участвует в боях и проливает кровь — это грубейшее нарушение чуть ли не половины корпуса канонического права. Но как было сказать это черногорцам? Для них мужчина, который не воюет — не мужчина. И кто бы у них согласился стать священником, если для этого пришлось бы перестать быть мужчиной? Каноны неумолимы, но Бог милостив, Он видит правду сердец.