Искры - Раффи
Рэс не докучал нам обычными на востоке раболепными приветствиями. Он принял нас холодно. Со стороны эту холодность можно было приписать его гордости или невоспитанности, но это было не так. Он был простой человек, непривычный к лести. Кроме того, наше неожиданное появление ввергло его в сомнение, тем более, что мы ничего о себе не сказали. Он спросил про Аслана:
— Не франг ли этот господин?
— Франг, — ответил Мурад.
— Понимает по-армянски?
— Нет!
— На каком же языке говорит?
— Турецкий язык знает хорошо.
— Мы тоже немного знаем, молчать не придется.
Потом он обратился к Аслану:
— Что вас привело в наши края? Не ореховые ли пни и женские волосы желаете вы купить?
Аслан был в недоумении. Потом только ему стало ясно, что здесь привыкли видеть франгов лишь как покупателей ореховых пней и женских волос. Франгами, то-есть французами, они считали всех одетых в европейское платье искателей приключений, которые проникали в эти заброшенные, глухие места, чтобы обирать крестьян.
— Наша деревня славится отборной овечьей и козьей шерстью, — прибавил рэс.
— Я не скупщик, — ответил Аслан, — я врач.
Слово «врач» могло возыметь свое действие где-либо в другом месте, но здесь оно не произвело никакого впечатления. По-видимому, чистый воздух и прекрасная вода исключали потребность во врачах.
— Товарищ мой, — сказал Аслан, указывая на Мурада, — закупит предлагаемые вами товары.
— Да, я куплю пни и овечью шерсть, но женских волос мне не нужно.
«Франги», битлисские армяне и евреи приучили крестьян к противонравственному поступку: одинаково стричь и продавать как овечью шерсть, так и женские волосы.
— Почему не покупаете волос? — спросил один из сидевших с рэсом, — мы можем показать вам очень пышные волосы — такие, какие нравятся франгам.
При этих словах он подозвал к себе девушку, стоявшую в толпе женщин. Она стыдливо опустила голову и не трогалась с места, подруги, смеясь, подталкивали ее вперед. Вся раскрасневшись, со стыдливой улыбкой на лице подошла она к группе мужчин. Нельзя было смотреть без восторга на эти длинные золотистые волосы толстыми косами ниспадавшие до самых пят, — поразительным блеском сверкали они! Подобные волосы можно было встретить только здесь, у горцев этой страны! Если б эти волосы часто мылись, расчесывались, если б о них заботились в достаточной мере, они могли бы служить наилучшим украшением женской головки.
— За сколько вы продаете подобные волосы? — спросил Мурад.
— За два куруша, — ответил крестьянин. — Всегда продавали за эту цену.
— Два куруша!.. Знаете ли сколько это составляет? Десять копеек! — Аслан возмутился.
— Не стыдно ли из-за такой малости уродовать женские головы?
Упрек не возымел никакого действия. Крестьянин очень хладнокровно пояснил:
— Здесь волосы растут быстро, господин. Еще нет и двух лет, как остригли эту девушку, а видите, как они у нее выросли!
Волосы еще долго служили бы предметом нашей беседы, если б один из крестьян, дотронувшись до часовой цепочки Аслана, не спросил:
— Что это такое?
Аслан достал часы и показал ему.
— Дароносица, — поспешил высказать свое предположение священник, не подумавший о том, что Аслан не монах и не поп.
— Нет, это часы, — поправил его рэс и прибавил, что он подобные часы видал у владыки Ахтамарского монастыря.
Последние слова рэса подняли авторитет Аслана в глазах крестьян — он носил вещь, которую в их стране имел только католикос Ахтамара.
Аслан открыл часы и стал объяснять, как узнавать время. Все окружили его и смотрели с величайшим интересом. Особенно удивляло их тиканье часов. Один развязный парень выхватил часы из рук Аслана и подбежал к группе женщин. Я не мог удержаться от смеха, видя, как они вырывали часы друг у друга, слушали их тиканье и даже обнюхивали. Странно, что часы дошли до хозяина целы и невредимы!
Вдруг вся окрестность огласилась мычаньем скота, возвращавшегося с пастбища. Коровы, отягощенные выменем, с трудом передвигали ноги. Еле волочились от тяжести огромных курдюков большие жирные бараны. Курдюки некоторых лежали на маленьких повозочках, которые, как бы в возмездие за тучность, с неимоверным трудом тащили сами бараны. Весело и легко бежали только козы. Впервые приходилось мне видеть таких красивых коз с мягкой длинной шерстью. Из этой шерсти страна Рштуни производит отборную шерстяную ткань. Словно «огненные кони», вышедшие из морской волны, бежали кобылы со своими прелестными жеребятами. Красивой поступью с громким ржаньем весело промчался табун как вихрь, вздымая облака пыли.
Рэс знал почти всех животных своего села так же, как и всех односельчан. С гордостью смотрел он на них и отпускал то или иное замечание:
— Не второй ли это приплод кобылы Нерсо? — спросил он у сидевших рядом.
— Пожалуй, что второй, — ответили ему, — да хранит его господь от злого глаза, этот жеребенок вырастет прекрасным конем.
— Да, прекрасный будет конь, — подтвердил рэс. — Мать этого жеребенка имеет пятисотлетнее удостоверение своей чистокровности, а отец — боевой конь Востанского Хан-Махмуда. Он достался Нерсо в добычу во время битвы.
Чистокровные кони этой страны имеют свое «родословное древо». Но нас заинтересовала не столько родословная коня Нерсо, сколько упоминание имени Хан-Махмуда.
— Ваши сельчане принимали участие в сражении с Хан-Махмудом? — спросил Аслан.
— Как же, — с гордостью ответил рэс, — все принимали участие, от мала до велика, — и, указав на обрубленные пальцы священника, добавил, — наш батюшка в этом бою потерял свои пальцы!
Прошел бык Ого, история Хан-Махмуда была прервана.
— Почему исхудал бык Ого, не болен ли? — спросил рэс.
— Заболел, — ответили ему.
— Бедняга! Тяжелое испытание послал ему господь, — сказал рэс, обращаясь к нам. — Недавно два его быка свалились с высокой скалы, ни один не выжил; теперь последний бык заболел — не пахать ему земли под озимый хлеб!
И тут же распорядился послать Ого двух своих быков до выздоровления больной скотины.
Хозяйственный скот и табуны лошадей являются прекрасным мерилом благосостояния сельчан — целый час шли животные, но конца не видно было. Еще более убедился я в этом, когда рэс заявил:
— Это только часть нашего скота. Большая часть пасется на дальних пастбищах, они вернутся в деревню лишь зимою.
Вслед за животными потянулась длинная вереница людей, возвращавшихся с работы: шли косари с длинными косами, пахари
