Сэр Найджел. Белый отряд - Артур Конан Дойль
— Holà! Гэффер Хиггинсон! — крикнул Эйлвард, завидев дородную фигуру деревенского трактирщика. — Видно, придется другим угощаться твоим хваленым светлым пивом, mon gar? Прости-прощай.
— Клянусь апостолом Павлом, не придется! — отозвался трактирщик. — Вы все высосали. Хоть бы каплю оставили в бочонке — да черта с два! Давно пора вам убираться отсюда.
— Коли твоя бочка пуста, значит кошелек у тебя набит! — рявкнул Джон из Хордла.
— Смотри, дед, сбереги для нас самое лучшее, когда мы вернемся.
— А ты, лучник, сбереги-ка свою глотку, чтоб было куда лить! — крикнул чей-то голос из толпы, и все захохотали над этой грубоватой остротой.
— Обещаешь пиво, обещаю и глотку, — спокойно отозвался Джон.
— Сомкнуть ряды! — приказал Эйлвард. — En avant, mes enfants! Ax, клянусь моими десятью пальцами, вон она, моя милочка Мэри с монастырской мельницы. Ma foi, да она же красавица! Adieu, Мэри, ma chéri. Мое сердце навеки принадлежит тебе. Затяни-ка пояс, Уоткинс, и расправь плечи, как подобает воину Белого отряда. Клянусь эфесом! Ваши куртки станут не чище моей, пока вы снова увидите Хенджистбери-Хед.
Отряд уже успел дойти до поворота дороги, а сэр Найджел Лоринг только еще выехал из своего замка; под ним был Поммерс, его рослый боевой конь, и, когда по деревянному подъемному мосту загремели его мощные копыта, их грохот отдался громким эхом в сумрачном пролете. Сэр Найджел был по-прежнему в своей бархатной одежде мирного времени, в плоском бархатном берете с кудрявым страусовым пером, прикрепленным золотой пряжкой. Трем ехавшим позади него оруженосцам казалось, что на голове у рыцаря не только перо птицы, но и ее яйцо, ибо сзади его лысина блестела, как шар из слоновой кости. При нем не было оружия, только длинный и тяжелый меч, висевший на луке седла, но Терлейк вез перед ним высокий шлем, увенчанный изображением дракона, Форд держал тяжелое тисовое копье с раздвоенным знаменем, тогда как Аллейну был доверен расписной щит. Леди Лоринг ехала на дамской верховой лошади по левую руку от своего супруга; она намеревалась проводить его до лесной опушки и время от времени повертывалась к нему своим резко очерченным лицом, задумчиво окидывая взглядом его снаряжение и доспехи.
— Я надеюсь, что ничего не забыто, — заметила она наконец и приказала Аллейну ехать рядом с ней по другую сторону. — Доверяю его вам, Эдриксон. Штаны, рубашки, куртки и нижнее белье — в коричневой корзине на левом боку у мула. В холодные ночи он пьет вино подогретым — мальвазию или вернэдж, а пряностей нужно класть, сколько поместится на ногте большого пальца. Следите за ним, чтобы он менял белье, когда вернется разгоряченный после стычки. В баночке есть гусиный жир, на случай, если при перемене погоды у него начнут ныть старые раны. И пусть одеяла у него будут сухие, и…
— Оставь, жизнь моя, — прервал ее малорослый рыцарь. — Не тревожься сейчас насчет всего этого. Почему ты так бледен и печален, Эдриксон? Разве не должно взыграть сердце истинного мужа при виде достойного отряда столь отважных копейщиков и веселых лучников? Клянусь апостолом Павлом, было бы очень плохо, если бы меня не радовало, что впереди моих храбрых соратников реют пять алых роз.
— Кошелек я уже отдала вам, Эдриксон, — продолжала леди Лоринг. — В нем двадцать три марки, один нобль, три шиллинга и четыре пенса, это большие деньги, и они доверены одному человеку. И прошу вас помнить, Эдриксон, что у него две пары башмаков — одна из красной кожи, на каждый день, а другая — с золотыми цепочками на носках, эти пусть надевает, если ему придется пить вино с принцем или с Чандосом.
— Дорогая птичка, — сказал сэр Лоринг, — мне очень жаль расставаться с вами, но вот мы уже достигли опушки, и не годится мне увозить хозяйку замка слишком далеко от ее владений.
— Послушайте, дорогой супруг, — воскликнула она, и губы ее задрожали, — разрешите мне проехать с вами еще один ферлон[95] или немного больше! Ведь вам и так предстоят долгие мили в печальном одиночестве.
— Ну, пусть будет по-вашему, радость моего сердца, — ответил он. — Но вы должны мне что-нибудь дать в залог. С тех пор как я узнал вас, дорогая, у меня вошло в обычай: где бы я ни оказался — в лагере, в городах или в крепостях, — всюду герольд должен возвестить, что так как дама моего сердца — самая красивая и прелестная из всех дам христианского мира, то я сочту для себя великой честью и любезным одолжением, если мне будет дана возможность троекратно сразиться на острых копьях с любым рыцарем, утверждающим, что и его дама обладает теми же достоинствами. Поэтому молю вас, моя прекрасная голубка, пожертвовать мне одну из ваших замшевых перчаток, чтобы я мог носить ее как символ той, чьим слугой я буду вечно.
— Увы, увы, зачем называть меня красивейшей и прелестнейшей! — воскликнула она. — Как бы я хотела быть ради вас, дорогой супруг, и красивой, и прелестной, но на самом деле я стара и безобразна, и рыцари будут смеяться, если вы поднимете копье, прославляя меня.
— Эдриксон, — обратился сэр Найджел к своему оруженосцу, — у тебя глаза молодые, а мои слегка затуманены возрастом. Если тебе доведется увидеть, что какой-либо рыцарь засмеялся, или даже только усмехнулся, или хотя бы изумленно поднял брови, скривил губы, или иным каким-нибудь образом выказал свое удивление, что я защищаю леди Мэри, ты запомнишь его имя, его герб, узнаешь, где он живет. Итак, вашу перчатку, греза моей жизни!
Леди Мэри Лоринг стянула с руки желтую замшевую перчатку, он принял ее с почтительным поклоном и прикрепил спереди к
