Валентин Пикуль - Нечистая сила
Наемные убийцы миллион от вас загребут, а за полтинник на пиво продадут вас полиции.
Разговор происходил на квартире Маклакова.
– Я бы и сам, – признался Феликс, – охотно угробил Гришку, но тут, понимаете, выпала экзаменационная сессия. Сдаю экзамены в Пажеском, приходится много зубрить… Просто некогда!
Маклакова стала мучить «гражданская совесть».
– Мне так неловко, что я отказываюсь от участия в замышляемом вами подвиге на благо Отечества. Чтобы вы не подумали обо мне скверно, я внесу достойный вклад в великое дело устранения с земли русской этой гнусной личности – Распутина!
Сказав так, юрист подарил Юсупову гимнастическую гирю в несколько фунтов весом, отлитую из чистого каучука.
– Простите, Василий Алексеич, а… зачем она мне?
– Как зачем? – возмутился блюститель закона. – Да такой гире цены нет! Вы берете ее вот так (Маклаков показал), размахиваетесь и со всей силы трескаете Гришку по кумполу… Бац! Еще удар, третий – и перед вами уже не Гришка, а его хладный труп! Как видите, убийство дело простое, но я еще раз подчеркиваю, что предстоит утомительная возня с кадавром убитого…
Юсупов гирю взял, не сыскав более весомой поддержки в среде «общественности». Маклаков раскрыл лицо подлинного либерала: показал, как надо убивать, даже вручил орудие убийства, но сам, опытный юрист, от кровопролития уклонился Пуришкевич же не боялся замарать руки!
* * *Санитарный поезд Пуришкевича стоял в тупике товарной станции Варшавского вокзала, загружаясь по мере сил медикаментами и продуктами, чтобы в исходе декабря снова отправиться за партией раненых в Яссы…
Юсупов сдавал экзамены, а Пуришкевич был занят беготней по всяким хлопотам.
Однако они находили время для встреч, взаимно дополняя друг друга (Юсупов был собран и сдержан, а Пуришкевич горяч и быстро загорался). Феликс тихим голосом говорил, что время речевой терапии кончилось – пришел момент браться за хирургический нож…
21 ноября Пуришкевич вечером посетил Юсупова в его дворце на Мойке, и хозяин предупредил его, что квартира Распутина – мало подходящее место для расправы с ним:
– Толчется уйма народу, лучше убивать у меня. Пуришкевич заметил, что напротив дворца, за каналом Мойки, виднелось здание полицейского участка:
– Услышат драконы выстрелы и сразу сбегутся.
– Нужен яд, – ответил Юсупов, после чего они спустились в подвальное помещение дворца. – А здесь можно стрелять.:.
Подвал был необжит, и Пуришкевич сказал, что нельзя же Распутина принимать в подвале: он сразу почует неладное.
– Не волнуйтесь, – мило улыбнулся князь, – я уже нанял мастеров, и скоро этот подвал они превратят в роскошные апартаменты… Здесь я дам Гришке последний ночной раут!
Во дворец на Мойке прибыл стремительный, румяный с мороза Дмитрий Павлович, явился и капитан Сухотин, внешне неповоротливый, серьезный офицер, недавно вышедший из госпиталя после тяжелого ранения. Пуришкевич сказал им, что у него в поезде служит приятель, который тоже пойдет на убийство Распутина.
– Это доктор Станислав Лазоверт, поляк и хороший человек, получил за храбрость два Георгия, отличный автомобилист.
Юсупов стал развивать план убийства.
– Распутин относится ко мне хорошо и любит, когда я бываю у него, ему нравится, как я пою романсы под гитару. Я ему сказал, что моя жена Ирина хотела бы с ним познакомиться, и он сразу загорелся… Ирины нет в Питере и не будет! Она с нашей маленькой доченькой дышит кислородом в Крыму, где собралась сейчас вся моя родня. Но я уже сказал Распутину, что Ирина скоро приедет и тогда они могут повидаться.
Великий князь Дмитрий заговорил об охране:
– Ее не проведешь! Помимо Ваньки Манасевича, который крутится на Гороховой, Гришку, как мне удалось выяснить от полиции, ежедневно берегут двадцать четыре агента.
Юсупов напомнил, что Распутина охраняют еще и «банковские» агенты. Он, кажется, спутал. Не банковские агенты, а тайная агентура Симановича, который из сионистского подполья берег Распутина, – как зеницу ока… Пуришкевич закрепил общий разговор, предложив всем встретиться 24 ноября:
– В десять вечера в моем вагоне…
За эти дни он вовлек в заговор доктора Лазоверта, и тот охотно согласился устранить Гришку с помощью цианистого калия. В вагоне-библиотеке, опустив на окнах плотные шторы, Пуришкевич принял заговорщиков, и два часа подряд они обсуждали предстоящее убийство – в деталях. Выяснилась, что Маклаков был прав, когда говорил, что возня с трупом – дело сложное. Сообща решили, что вода все грехи кроет: Распутина лучше всего засунуть под лед. Но для этого надо отыскать прорубь.
– Он же всплыть может, – говорил Пуришкевич, – значит, необходимы гири и цепи… Впрочем, я это беру на себя. А у вас, князь, как подвигается дело с ремонтом подвала?
– Монтеры уже налаживают электропроводку.
– Гришку, – сказал Дмитрий Павлович, – так ведь просто в воду не швырнешь. Надо во что-то завернуть, антихриста!
– Не пожалею даже любимого ковра, – согласился Юсупов и передал Лазоверту цианистый калий (часть яда была в кристаллах, а частично яд был уже разведен во флаконе).
– Откуда он у вас? – полюбопытствовал врач.
– Это еще один щедрый дар конституционно-демократической партии:
Маклаков отдарился сначала гирей, теперь ядом.
Расходились, как и положено убийцам, ровно в полночь. Следующую встречу назначили на 1 декабря; Пуришкевич обещал все-таки втянуть Маклакова в заговор, а Юсупов хотел поговорить на эту же тему с Родзянкой:
– Дядя Миша, как-никак, мой родственник…
28 ноября Пуришкевич снова заехал к Юсупову на Мойку, чтобы осмотреть работы в подвале. Войдя во дворец с главного подъезда, он был поражен громадной свитой княжеской челяди.
– Вы что? И Гришку так же встречать будете?
– Да нет, – засмеялся Юсупов, – я всех холопов разгоню к чертовой матери, оставлю лишь двух дежурных солдат.
Осмотрев подвал, Пуришкевич спросил о Родзянке – согласен ли думский «медведь» ломать Гришкины кости?
– Дядя Миша от души благословил всех нас, сказал, что рад бы и сам удушить Гришку, но уже староват для этого дела.
– Ладно, а я сегодня нажму на Маклакова. Одной только гирей и ядом он от меня не отделается…
Пуришкевич посетил Таврический дворец, где усадил Маклакова под бюст царя-освободителя Александра II и долго втолковывал кадету, какая благородная задача стоит перед ними:
– Спасти Русь от этого чалдона… вы согласны? Маклаков сложил ладони, как католик на молитве.
– Владимир Митрофаныч, душа вы моя! Обещаю дам, что, когда вас схватят, я все свои юридические познания и весь опыт адвоката приложу к тому, чтобы вытащить вас из петли. Но убивать я… не умею! И очень прошу: сразу после убийства Гришки дайте шифрованную телеграмму из двух слов «когда приезжаете», тогда я пойму, что Гришка – ау, и смогу вздохнуть свободно…
Пуришкевич обругал кадета «кадетом»! Огорченный, он гулял с папиросой по Екатерининскому залу, когда его остановил националист Шульгин, попросивший у него прикурить.
– А вот новость! – сказал он. – Вашу речь от 19 ноября в Царском сочли крамольной и сейчас выпирают со службы сановников, которые отозвались о ней положительно…
Пуришкевич пытался и Шульгина втянуть в заговор, но Шульгин сказал вещие слова:
– Разве корень зла только в Распутине? Какой смысл убивать змею, которая давно ужалила? Яд распутинщины уже всосался в кровь нашей империи, и монархию ничто не спасет. Допускаю, что вы убьете Распутина, но разве в России станет лучше? Поздно вы схватились за топоры… Надо было еще в пятом!
В эти дни Юсупов, ведя оживленную переписку с сородичами, сообщил Ирине о намерении убить Распутина, и жена одобрила его замысел (она отвечала ему из Кореиза: «Главное – гадость, что ты решил все без меня. Не вижу, как я могу теперь участвовать, раз все уже устроено. По-моему, это дикое свинство…»). Ночью, ложась спать, Пуришкевич о том же поведал своей супруге:
– Тебе, дорогая, в ночь убийства предстоит не спать. Ты должна как можно жарче истопить печку в вагоне, привезут одежду Распутина, которую ты испепелишь во прах…
Утром доктор Лазоверт завел на морозе один из автомобилей санитарного поезда, которые обычно возились на платформах, и отвез Пуришкевичей на Александровский рынок, где супруга купили гири и цепи. Потом Пуришкевич с Лазовертом колесили по городу, высматривая проруби в реках и каналах. Стоял жестокий морозище, оба продрогли в машине и еле отогрелись коньяком. Они отыскали лишь два места для сокрытия трупа: одно на Средней Невке возле моста, перекинутого на острова, другое – слабо освещенный по вечерам Введенский канал, идущий от Фонтанки к Обводному, мимо Царскосельского вокзала… При сильном морозе только там чудом уцелели незамерзшие проруби!
Хотя в тайну заговора было посвящено немало посторонних лиц, никто из них не проболтался. Болтуном оказался сам… Пуришкевич, у которого наблюдалось «отсутствие задерживающих умственных центров». Аарон Симанович пишет, что заговор от самого начала раскрыл его тайный агент Евсей Бухштаб, который был «дружен с одним врачом по венерологическим болезням, фамилию которого я не хочу называть (Это был доктор Файнштейн.)…он имел клинику на Невском проспекте. Пуришкевич у него лечился сальварсаном». После речи в Думе 19 ноября сионисты были очень встревожены; Бухштаб поручил венерологу Файнштейну узнать – ограничится ли Пуришкевич речью или перейдет к активным действиям? После очередного вливания сальварсана Пуришкевич прилег на кушетку, а Файнштейн умышленно завел разговор о Распутине; экспансивный и взрывчатый Пуришкевич тут же намолотил, что он устранит Распутина, а вся Дума, во главе с Родзянкой, с ним солидарна.
